Читаем без скачивания Один триллион долларов - Андреас Эшбах

– Именно этим мы и пытались заниматься последние несколько лет, – сказал их гость.

– И что же вам до сих пор мешало?

– Недостаток денег, что же еще? – профессор Коллинз, худощавый человек немного за сорок выглядел так, будто денег ему не хватало не только на его деятельность. Костюм мятый, вместо рубашки – протертая до основы водолазка, а волосы понемногу покидали его, чтобы он мог экономить и на парикмахере. Он был эколог и кибернетик, руководил Институтом изучения будущего в Хэртфорде и считался, по словам Маккейна, светилом в своей области. Джон занял свою обычную наблюдательную позицию, листал бумаги, принесенные профессором, и весь разговор доверил Маккейну.

– Что это значит? – цеплялся тот. – У вас недостаточно компьютеров?

Коллинз махнул рукой:

– Компьютеры – не проблема. Возможности любого ПК сегодня больше тех, которыми располагали великие Форстер и Медоуз в своем вычислительном центре. Нет, нам не хватает денег на компетентную помощь. Мы должны добывать данные, систематизировать их, каждую цифру проверять на достоверность. Невозможно выстроить четкую модель, если она опирается на приблизительные данные. И вот большую часть своего времени я провожу, объезжая потенциальных деньгодателей и объясняя им прописные истины.

– Отныне это не понадобится, – заявил Маккейн, откинувшись на спинку. – Если мы придем к соглашению, конечно. Вы вернетесь в свой институт и будете делать свою работу. А все деньги, какие вам понадобятся, вы будете получать от нас.

Профессор выпучил глаза.

– Вот это я понимаю, предложение. И что я должен для этого сделать? Расписаться кровью?

Маккейн фыркнул.

– Вы, наверное, уже слышали, что мы здесь пытаемся исполнить одно прорицание. Мы должны вернуть человечеству утраченную перспективу. Для этого провидение выделило в наше распоряжение триллион долларов.

– Я люблю задачи со щедрым бюджетом, – кивнул ученый. – Да, я об этом слышал.

– Хорошо. Что вы скажете насчет исходной предпосылки, будто мы потеряли перспективу?

– В принципе я знаю даже слишком много об исследованиях будущего, чтобы отважиться на такие высказывания.

– Вы меня удивляете. – Маккейн подтянул к себе стоящий наготове лэптоп, запустил программу и указал на картинку, которую отразил на настенном экране большой видеопроектор. – Я полагаю, эта кривая вам знакома.

Профессор сощурился.

– Да, конечно. Это стандартный ход WORLD3.

– Слегка модифицированный. Видите красные линии, которые заканчиваются 1996 годом? WORLD3 был разработан в 1971 году, чтобы предсказать будущее. Я ввел в программу реальные данные. До сих пор прогнозы поразительно точно совпадают с реальностью, вы не находите?

Профессор Коллинз не смог сдержать покровительственную улыбку терпения.

– Ну да. Это как посмотреть. Вам, наверное, ясно, что WORLD2 и WORLD3 давно не на уровне техники.

– Что-что? – Маккейн был явно озадачен.

– Обе модели объединяют государства Земли в одно оперативное единство, без учета региональных различий. Эта модель была критически исследована, и оказалось, что она очень чувствительно реагирует на заданные параметры, а они содержат широкую область ошибок. С другой стороны, знаменитые границы роста почти не зависят от исходных данных. Другими словами, поведение программы, кажется, зависит скорее от кибернетических взаимосвязей, чем от данных, с которыми она стартовала.

– Кажется? – повторил Маккейн. – Это не похоже на основательное исследование.

– Я думаю, для Аурелио Печчи и других членов Римского клуба было важно затеять мировую дискуссию. Для этого WORLD3 и его предсказания подходили идеально.

Маккейн вскочил и принялся ходить взад и вперед вдоль гигантской световой панорамы ночного Лондона.

– А что с моделью Мезаровича и Пестеля? Она учитывает региональные различия.

– World Integrated Model, да. WIM гораздо меньше включает окружающую среду, чем модели WORLD. Это часто подвергалось критике и объяснялось непомерной сложностью модели.

– Но разве точная модель не должна быть сложной?

– Конечно. Но в первую очередь она должна быть убедительной. Чтобы можно было понять, что она делает. В противном случае это недалеко уйдет от гадания по кофейной гуще.

Маккейн достал из ящика стола толстый том и бросил его на стол.

– Что и сделали сочинители этого исследования, если вы хотите знать мое мнение. Я полагаю, это вам знакомо?

– Разумеется. «Global 2000», исследование, проведенное по поручению президента Картера. Якобы самая продаваемая из нечитаемых книг в мире.

– И как? Что вы о нем думаете?

– Ну. Исследование основано главным образом на том, чтобы свести воедино оценки разных экспертов, дополнив их некоторыми не очень точно задокументированными расчетами. Но самый большой изъян не в этом, а в ограничении во времени до 2000 года. Уже сейчас видно, что настоящие перевороты если и произойдут, то лишь в начале следующего столетия.

– Правильно. И я хочу знать какие, – сказал Маккейн.

– И что вам это даст?

– Я хочу при помощи вашей модели узнать, как можно предотвратить катастрофу.

Ученый посмотрел на него долгим взглядом, потом медленно кивнул.

– Хорошо. Какие вам видятся условия такой модели?

Маккейн не медлил ни секунды.

– Первое – это должна быть кибернетическая модель. Все равно, какой степени сложности, все равно, какой затратности. Никаких оценок и предположений, никакой интуиции, никаких допущений. Все должно быть количественно выражено, все взаимно соотнесено, все с прозрачной ясностью должно следовать из компьютерных вычислений.

– Над такой моделью мы и работаем. Вы это знаете – иначе бы не пригласили меня.

– Правильно. Второе – первым делом вы ставите в известность меня. Я буду определять, когда можно опубликовать результаты.

Профессор Коллинз слышно втянул воздух сквозь зубы.

– Это жесткое условие. Я подозреваю, что вы от него не отступитесь?

– Можете держать пари, – сказал Коллинз. – Третье…

– И много еще?

– Это последнее. Я хочу знать правду. Не какое-нибудь политкорректное высказывание. Не какое-нибудь успокоение для масс, не пропаганда. Только правда.

Вскоре им был поставлен мощный реактивный лайнер, купленный за четыреста миллионов долларов и перестроенный по их заказу в летающую централь концерна – с офисами, переговорными помещениями, барами, спальнями и гостевыми комнатами, – связанную через спутники со всем миром и соответственно обставленную. Лайнер был белоснежного цвета, лишь на хвостовом стабилизаторе красовалась размашистая красная f. Из-за отдаленного сходства с цифрой 1 самолет стали называть – вначале персонал, потом и пилоты, и диспетчеры по всему миру – Moneyforce One.

Отныне они иногда неделями летали вокруг света с одних переговоров, обсуждений или осмотров на другие. Джону стало нравиться положение бизнесмена, который приземляется на собственном самолете, которого всюду сопровождают красивые люди на черных лимузинах и которого всюду принимают как важную и желанную персону. Он начал наслаждаться сидением за огромными столами из благородного дерева в роскошных конференц-залах, заслушивая доклады нервничающих господ старшего возраста, тем более что теперь он уже кое-что соображал в цифрах, которые называли управленцы или излучали проекторы. Случалось, что он задавал один-два вопроса, на которые отвечали с видимым вздрагиванием; но по большей части он окутывал себя многозначительным молчанием, передавая слово Маккейну и со временем приобретя славу таинственного и неприступного босса.

Для журналистов и просителей Джон Фонтанелли был практически недосягаем, другое дело – для своей семьи и старых друзей. Он держал личный секретариат, работающий по принципам, заведенным еще Вакки. Даже список знакомых ему лично отправителей, чьи звонки и письма переадресовывались непосредственно ему – их лишь просвечивали во избежание взрывоопасных вложений, – был тот же самый. Его мать, дозвонившись до него после третьего или четвертого переключения, находила его в самолете, что было для нее непостижимо. Непостижимой была и скорость, с какой ему доставлялись письма, где бы на земном шаре он в этот момент ни находился. Как будто в секретариат наняли ясновидящего, который раньше их самих знал, где их самолет приземлится в очередной раз. Таким образом его однажды настиг первый компакт-диск Марвина.

Джон с некоторым любопытством открыл конверт с защитной внутренней прокладкой и расплылся в улыбке, увидев диск. Он назывался Wasted Future. С конверта смотрел Марвин – взглядом, затуманенным мировой скорбью, – снятый на фоне какой-то мусорной свалки. «Дорогой Джон, вот тебе первый шаг крутого восхождения», – было нацарапано на вложенной почтовой карточке и подписано Марвином и Константиной, которая на диске тоже значилась как вокалистка.