Читаем без скачивания Герои умирают - Мэтью Стовер

Я выкатываюсь из-под стражника. Он мечется и попадает сапогом мне в глаз – снова передо мной звезды. Я продолжаю катиться до тех пор, пока у меня не проясняется в голове: если я остановлюсь, они забьют меня за пару секунд. Когда возвращается зрение, первое, что я вижу, это сверкающий черный камушек в шести дюймах от моего носа.

Трое стражников с дубинками на изготовку бросаются ко мне, а я хватаю камушек. Быстрый взгляд назад – Ламорак сумел отползти всего метров на пять или шесть и теперь рывками двигается вперед. До двери ему еще метров десять, не меньше.

– Ламорак! – кричу я. – Лови эту хреновину и помогай!

Он оглядывается, и я пускаю грифонов камень по полу, словно шарик для детской игры. Он подпрыгивает на неровностях, потом натыкается на каменный выступ и взлетает в воздух.

Я слежу за камушком, позабыв о стражниках у себя за спиной.

Ламорак щурит глаза, как будто пытается разглядеть что-то в свете факелов. Он шарит вокруг себя трясущимися руками. Ну где же этот камень? Неужели он упал за ограждение, в Яму? И в ту же секунду грифонов камень падает прямо в руки Ламораку.

Он сжимает камушек в пальцах, и на его лице появляется мечтательная, живая улыбка.

Он отчетливо произносит:

– Убей их прежде, чем они убьют меня.

Я прекрасно понимаю, что эти слова предназначаются не мне. Я вскакиваю на ноги, подальше от стражников, и вижу, как один из них разворачивается и опускает свою дубинку на незащищенное лицо соседа. Этим ударом он буквально дробит кость. Стражник падает, словно гнилая груша, испустив дух еще до того, как достигает пола.

Первый стражник поворачивается к следующему товарищу, слишком потрясенному, чтобы защищаться, и хлещет его. Потом он бежит в противоположную от меня сторону, чтобы напасть на десяток приближающихся к нам солдат.

Ламорак полностью концентрируется на происходящем, поэтому я просто мчусь к нему и хватаю поперек груди. Еще десять метров – и мы свободны. Никто уже не стреляет в нас; все стражники заняты перестрелкой с арестантами. Я смотрю вперед…

Таланн открывает дверь Шахты наружу, на балкон, и распахивает ее настежь, перекрывая половину прохода, чтобы стражники могли подбираться к ней только по одному. Ее роба раскрашена алыми разводами, но сколько там ее крови – сказать невозможно.

Я тащу к ней Ламорака, тащу, прихрамывая и сопя, тащу целую вечность.

Заколдованный стражник погребен под железной лавиной; двое новоприбывших останавливаются возле него и бьют до тех пор, пока голова несчастного не превращается в месиво. Ламорак пытается взять под контроль одного из них, однако едва дышит – он потерял много крови, – и вторая попытка оказывается для него непосильной. Из носа течет кровь, и он обмякает у меня в руках.

Стражники бегут к нам, причем с каждым шагом их становится все больше. Я оглядываюсь через плечо – мы уже почти на месте. Я подтаскиваю Ламорака к двери, а Таланн тем временем использует два моих ножа для ближнего боя в каком-то необычном стиле, напоминающем вин-чун. Она не только ухитряется перерезать сухожилие на запястье стражника с дубинкой, но и успевает вонзить нож ему под подбородок.

Затем отпихивает корчащееся тело, предоставляя его заботам солдат, а мы наконец оказываемся в дверном проеме. Я роняю Ламорака, хватаю Таланн за край робы и тащу к себе. Она оборачивается с воинственным криком и узнает меня как раз вовремя, чтобы остановить сверкающий клинок в нескольких дюймах от моих глаз.

Я делаю шаг вперед и захлопываю дверь, потом упираюсь ногой в стену и цепляюсь за ручку, дабы помешать стражникам снаружи ворваться в Шахту.

– Значит, не ждать тебя, да? – задыхается Таланн. – Значит, ты пойдешь замыкающим?

– А ну, тихо! – приказываю я.

Сквозь щелочку захлопнутой двери пробивается только тонкий лучик света факелов. Стражники делают несколько попыток открыть дверь, причем тянут так сильно, что я чувствую, как в моем раненом плече что-то хрустит.

– И что теперь?

– Подождем.

Я отпускаю дверь и переношу тяжесть тела на подушечки пальцев на ногах, одновременно обнажая длинный боевой нож. При следующем рывке дверь распахивается, и я делаю фехтовальный выпад, вонзая острие ножа в рот ближайшему стражнику – у него крошатся зубы и разрывается щека где-то над челюстным суставом. Он отшатывается и с криком падает. Я снова захлопываю дверь и держу ее.

– Теперь, – негромко говорю я, – остается только дождаться, чтобы кому-нибудь из них пришла в голову замечательная идея…

– Какая идея?

Сквозь дверь я чувствую скрежет и удар – кто-то задвинул тяжелый засов.

– Да, вот эта. Они заложили дверь снаружи. Видно, надеются взять нас в оборот после того, как разрешат остальные проблемы.

За тяжелой дверью почти не слышно шума, не видно ни лучика света. Теперь доносятся отчаявшиеся голоса откуда-то снизу; они вопрошают, что происходит.

Я нащупываю щель под дверью и рукоятью боевого кинжала забиваю туда клинок метательного ножа. Так я запирал дверь квартиры, где жил в детстве, – только вместо ножа у меня была монетка. Запор не остановит стражников, но задержит их и предупредит нас – мы услышим скрежет.

Из поясного кармана я достаю зажигалку Кайрендал и высекаю огонь. За светлым кругом колеблющегося пламени из темноты на нас нерешительно смотрят чьи-то глаза.

– Что случилось? – шепчет кто-то. – Вы ведь не стражники – неужели вы наконец-то пришли за мной?

Таланн перестает дышать, и я кладу руку ей на плечо.

– Не отвечай. Мы ничего не можем сделать для этих людей. Заговорить с ними означает дать им ложную надежду.

Оттуда исходит тяжелый дух застарелого пота и нечистот, сладковатый запашок гангрены, зловоние газов, образовавшихся во вздутых трупах – все это смешивается в ужасный смрад, от которого першит в горле, а на глаза наворачиваются слезы.

Я даю Таланн зажигалку.

– Веди. А я понесу этого героя,

В неясном свете Ламорак выглядит еще хуже. Впрочем, бившая фонтаном кровь из ран теперь едва-едва течет. Не знаю, выживет ли он. Вот дерьмо! Что ж, в конце концов, я вытащил его из Театра правды – а это уже немало,

– Держись, дурень, – бормочу я, смазывая его рану на груди мазью, которую дал мне Ма'элКот; может, она остановит кровотечение.

Я беру его на руки, от чего мои раны на колене и на плече словно взрываются.

– Держись! Я не хочу сказать Пэллес, глядя ей в глаза, что ты умер здесь, внизу. Она не поверит, что я не убил тебя.

Мы идем вниз по длинному ступенчатому спуску в Шахту. Пол очень скользкий – таким он стал от дыхания сотен арестантов. Таланн сейчас как раз проходит мимо первого из них – все они прикованы к стене за одно запястье.

Шахта имеет в диаметре около пяти метров. Этого хватает, чтобы прикованные вдоль обеих стен арестанты не могли дотянуться до нас, идущих посередине. Все узники обнажены и выпачканы фекалиями, своими и соседскими.

У заключенных Шахты нет шансов на освобождение, разве только по какой-то невероятной случайности кто-нибудь из них будет помилован и выпущен из Донжона. Их кормят по минимуму и не снимают с них оковы до самой смерти. Отходы их жизнедеятельности стекают вниз по спуску, так что нижние пленники буквально купаются в этих отходах. Изредка – примерно раз в месяц – сюда приходят стражники, чтобы снять оковы с трупов и окатить несчастных водой. Тела скатываются еще ниже и гниют там.

В свете нашего крошечного фонаря видны мужчины и женщины, превращенные в нечто, не похожее на людей и даже на животных. Они представляют собой кучи изъязвленного мяса, брошенные здесь непонятно для какой цели. Сам Данте не вынес бы этого зрелища.

Таланн едва держится. Ее плечи дрожат, изредка до меня доносятся тихий всхлип и мольба к Великой Матери, чтоб она была милосердна к этим людям и убила их.

Представьте, я уважаю Ма'элКота, кроме шуток, но если когда-нибудь он мне понравится, в эту минуту достаточно будет напомнить себе об этом месте – таким его сделал именно он.

С другой стороны, здесь вряд ли намного хуже, чем в трущобах наших рабочих. Они рассказывают, что в узких улочках дерьмо точно так же течет вниз, от дома к дому, – но зато там умирают гораздо быстрее, чем в Шахте.

Я прикладываю такие усилия, чтобы нести Ламорака, что у меня в груди все сильнее разгорается боль. От смрада на глаза наворачиваются слезы, живот сводит судорогой тошноты…

Сверху долетает визг петель. Далеко позади возникает проблеск света. Времени у нас больше нет.

– Я вижу! – хрипло выдыхает Таланн, глядя вниз. Вероятно, она имеет в виду отверстие.

– Отлично. Когда будешь там, не вздумай останавливаться. Погаси свет и зажми зажигалку в кулаке. Пока Ламорак не придет в себя, света у нас больше не будет.

Окажешься на дне – быстро отходи в сторону. Мы с Ламораком последуем сразу за тобой.

Мы у самой ямы – это всего лишь естественная полость в каменном полу. Внизу чуть слышно капает вода.