Читаем без скачивания Под Южным крестом - Луи Буссенар

Это любопытство встревожило Фрикэ.

— Приятель, больно уж ты любопытен. Так можно все дело испортить. Знай, что я работаю для нашей общей пользы… Когда я выйду, ничто не помешает выбраться на волю и тебе. А теперь уходи в свой угол и не мешай мне. Да ну же, ступай! Или, может быть, ты голоден? Так не угодно ли: стол накрыт, насыщайся, сколько душе угодно… А, ты все-таки не уходишь. Постой же. Вот это тебя заставит уйти.

Он взял револьвер и выстрелил над головой зверя, но так, чтобы не задеть его и не ранить. Фрикэ знал, что нет ничего опаснее раненого тигра. Выстрел возымел свое действие. Оглушенный зверь отскочил назад и снова улегся в своем углу.

Не заботясь о нем больше, Фрикэ отрезал ломоть от оленя, так как чувствовал страшный голод и проглотил его не разжевывая. Потом не вытерпел и, сжалившись над тигром, который выказал такое смирение и послушание, отрезал от оленя огромный кусок мяса и кинул голодному зверю, говоря:

— На, ешь! .. А ты, обезьяночка моя… очень жаль, что ты не ешь мяса. Больше мне угостить тебя нечем. А живот тебе, небось, сильно подвело от голода… Ну, ничего, потерпи! За это я тебя так накормлю, когда выйдем отсюда, что просто чудо. А теперь за работу.

Парижанин был неутомим. Настала ночь, а ему и горя мало. Копает да копает ножом. В глаза ему насыпалось земли, они распухли и болели, вывихнутая нога ныла, но он не обращал на это внимания и продолжал свое дело.

Прошли сутки. Фрикэ все рыл и рыл без отдыха, зная, что если только он сделает передышку, то будет не в силах продолжать: до того он утомился и измучился. И странное дело: звери вели себя тихо, точно понимали смысл его работы. И особенно тих был тигр, проученный выстрелами и, быть может, привыкший к присутствию человека.

Настало новое утро. Фрикэ почувствовал, что час освобождения близок, и энергичнее прежнего заработал ножом. До поверхности земли оставалось не более нескольких сантиметров. Вдруг парижанин услыхал внизу, в яме, жалобный крик.

— Что там такое? Уж не тигр ли напал на мою обезьяну? Надо посмотреть. Да, кстати, напьюсь: жажда просто измучила, а в шапке у меня есть немного воды.

Но Фрикэ думал на тигра напрасно. Тот лежал на своем месте, а обезьяна, умирая от голода и жажды, каталась по земле в страшных судорогах. Фрикэ самого мучила жажда, и он машинально поднес шапку к губам. Но потом его взгляд упал на обезьяну, которая глядела с такой тоской, что у Фрикэ сердце облилось кровью. Он нагнулся, приподнял обезьяне голову и влил ей в рот немного воды. Обезьяна жадно схватила шапку руками и выпила все до капли, потом опять легла на землю и успокоилась.

— Бедное животное! — сказал молодой человек. — Не дать тебе напиться было бы грешно. Я так рад, что спас тебя от смерти, так доволен, что даже пить перехотелось. Да и ученые утверждают, что человек происходит от обезьяны; выходит, что я спас жизнь своему предку.

Пять минут спустя он уже буравил толстый слой листьев, покрывавших почву. Он был свободен! У него хватило еще силы проползти несколько шагов от отверстия, которое было не шире лисьей норы, но тут усталость овладела всем его телом, и он впал в крепкий, тяжелый сон.

Часа через три он проснулся от страшной рези в животе. Он открыл глаза, потянулся и вскрикнул от изумления. Тигр и орангутанг, выползшие из ямы вслед за молодым человеком, мирно лежали на земле рядышком около него, дожидаясь его пробуждения.

ГЛАВА VIII

Красавица и зверь. — Твердость девушки. — Атаман озадачен. — Страшные, но правдивые сцены разбоя. — Корабли-гробы. — Морской разбой и английский парламент. — Взрыв на бременском рейде. — Разбойники и корабль-призрак. — Драматическое свидание прежних друзей. — Последняя воля осужденного. — Темная история Флаксхана. — Опека «in extremis». — Обманчивая безопасность.

— Скажите же наконец, милостивый государь, что вам от меня нужно?

— От вас ничего. Я только хочу вашего счастья.

— Моего счастья?

— Конечно. Вы будете счастливы, хотя бы для этого мне пришлось поставить вверх дном весь архипелаг и поджечь с четырех концов остров.

— Все те же речи, все то же насилие!

— А от вас — все то же презрение ко мне, все то же упорство.

— Потому что я вас боюсь, и ваши предложения меня совершенно не интересуют.

— Почему? Что я вам сделал?

— Как что сделали? Я прошу вас меня отпустить, а вы держите меня силой… Это оскорбительно…

— Бланш!

— Меня зовут мисс Флаксхан.

— Мисс… простите. Ах, если бы вы знали…

— Нечего мне знать. Я знаю, что я пленница.

— О мисс…

— Да, да, пленница или узница, если хотите. Что же этот дворец, как не тюрьма? Меня здесь держат насильно. Зачем меня отняли у опекунов?

— Авантюристы они, ваши опекуны, как вы их называете.

— Не смейте говорить о них таким образом. Им меня вверил, умирая, мой отец. Они честно заботились обо мне, трудились для меня, давали мне кусок хлеба…

— Да чего же вам здесь не достает? Обстановка у вас роскошная, царская. Ваши ноги ступают по мягким восточным коврам, стены вашего жилища обиты дорогими тканями, у вас целая толпа рабов всех восточных национальностей. Дорогие камни, которые вы презрительно отбрасываете, годятся в любую царскую диадему. Золота, от которого вы отказываетесь, хватило бы для сотен тысяч бедных туземцев. Вы повелеваете целым городом; захотите — и будете царицей Океании.

— Когда я была совсем маленькой девочкой, я жила с матерью. Это была тихая, грустная, бледная женщина. Мы были очень бедны, она кормилась своими трудами, но никогда не жаловалась на судьбу. Изредка к нам приезжал человек высокого роста и гордой наружности. Я помню, как крепко он целовал меня, прижимая к груди. Это был мой отец, он был моряк. Вскоре он погиб в море. Вы знаете это, потому что сами говорите, что были с ним знакомы. Слышите, сударь?

— Слышу, мисс, но нельзя ли спросить: к чему вы это говорите?

— А вот к чему. Моя мать жила и умерла в бедности, научив и меня презирать богатство; а мой отец, герой войны за независимость, передал мне любовь к свободе. Когда он умер, то человек, которому он меня поручил, продолжил со своими друзьями мое воспитание в том же направлении. Я им всем обязана. Благодаря им, я стала тем, что я теперь. А вы, милостивый государь, что вы для меня сделали? За что я должна быть вам благодарна? Недостойной хитростью, бесчестным подлогом вы меня выманили из пансиона и поселили в этом дворце, который хуже тюрьмы. Я люблю простоту, а вы окружаете меня роскошью. Вы меня принуждаете к тому, что мне не нравится. Очевидно, ваши намерения бесчестные, бессовестные.

— Как, мисс? Разве я не относился к вам с глубокой преданностью, глубоким уважением?