Читаем без скачивания Экипаж. Команда - Андрей Константинов

– Эх, Паша-Паша, жениться тебе надо.

– Вот еще, – буркнул Козырев. – И между прочим, Людмила Васильевна, вы же мне сами недавно говорили про «молодо-зелено, погулять велено».

– Говорила, но ты же все равно не гуляешь. Или работаешь, или спишь. Ни в театры, ни в кино не ходишь. Уж про музеи я промолчу.

– Вы имеете в виду музей политического сыска?

– А хотя бы! – с вызовом отозвалась Михалева. – Да ваш музей на Полтавской по сравнению с нашим – это, как говорил товарищ Бендер, детская невинная игра в крысу. Кстати, я уверена, что, существуй Остап Ибрагимович на самом деле, из него мог бы получиться не только блестящий жулик, но и столь же блестящий опер. И, кстати, заметь, в какой-то момент даже он попытался устроить свою личную жизнь с этой… как ее… с Зосей Синицкой.

– И ни фига у него не вышло.

– И не могло выйти. Потому что Зося была ему не пара. Бендеру нужна была женщина совсем иного склада. Такого же, как он.

– Наглая и хитрая, что ли?

– Нет. Ему нужна была оптимистка-авантюристка со здоровым чувством юмора. Между прочим, именно такая девушка нужна и тебе.

– Это еще почему?

– Потому что наличие этих качеств обязательно для жены разведчика. В противном случае дело кончится либо разводом, либо преждевременной кончиной одного из супругов. Причем, скорее всего, мужчины.

– Запилит насмерть? – улыбнулся Козырев.

– Где-то так и есть, – почему-то серьезно ответила Михалева. – Поэтому тебе, в идеале, нужно искать жену в своей системе. Конечно, при условии, что ты намереваешься продолжить свою карьеру офицера и заниматься сыском профессионально. Вспомни «Семнадцать мгновений весны»: Эрвин и Кэт – это же идеальная супружеская пара разведчиков. Или вот эти двое… Агент Джей и девочка, симпатичная такая, патологоанатомом еще работала. Из них тоже мог вполне профессиональный дуэт получиться.

– Кто-кто? – не въехал Козырев.

– Ну ты что? «Люди в черном» не смотрел, что ли?

– Вы ж не любите американские фильмы, – с трудом нашелся что ответить Паша, обалдев от масштабности кругозора своей соседки. Ему казалось, что Людмилу Васильевну, навроде Шерлока Холмса, в этом мире интересует только свой, узкий и сугубо определенный, пласт истории и культуры.

– Не люблю. Потому что в большинстве своем они плоские и тупые. Но зато их бывает просто интересно смотреть. Так что «пурква бы и не па»? Ну что, я вижу, все равно тебя не убедила…

– Не знаю… Антон Гурьев, например, всегда повторял, что брак на работе вредит работе.

– Вот и погиб бобылем. Даже на могилку некому прийти поплакаться… Кстати, что у вас там по этому подонку? Подвижки есть какие-нибудь? Или спецслужбы, как всегда, расписались в собственном бессилии, а точнее – некомпетентности?

– Немножко продвинулись. Буквально на днях очень интересную информацию от эфэсбэшников получили, сейчас начинаем отрабатывать.

– Ты хочешь сказать, что эфэсбэшники, находясь в здравом уме и трезвой памяти, вот так, за здорово живешь, поделились с вами интересной информацией?

– Ну… Это были знакомые эфэсбэшники. Вернее, один. Хороший знакомый.

– Так бы сразу и говорил, что знакомый. А то уж я начала думать, что, пока я тут, как Джон, играла в бридж, в этом мире действительно что-то произошло[80]… Сколько себя помню, ваши службы жили друг с другом хуже кошки с собакой. Впрочем, следует признать, что так было и раньше.

– Вы хотите сказать, до перестройки?

– Я хочу сказать – до революции. Тогда, конечно, еще не было ни ОПУ, ни КГБ-ФСБ, зато были военная разведка, охранные отделения и жандармские корпуса. На высшем уровне, то есть на уровне министерств полицейского и военного ведомств, как водится, все было благополучно – «мир, дружба, жвачка» (примерно как и сейчас у нас). Зато на уровне исполнителей, то есть именно там, где требовались согласованность действия и оперативный обмен информацией, царили разобщенность, взаимная неприязнь и обоюдное доносительство. Словом, полный бардак (примерно как и сейчас у нас). В итоге эти ведомства не то что не помогали, а зачастую, наоборот, – мешали друг другу… Помнишь, я показывала тебе документ про наблюдение за японцем в Ташкенте?

– Конечно, помню.

– Так вот, этот пример, скорее, приятное исключение из правил. Тогда обе службы сработали на редкость дружно. Вообще же в ту пору наблюдение за иностранными подданными велось бездарнейшим образом, и все потому, что разные службы в своей деятельности руководствовались своими инструкциями и плевать хотели на других. Вот представь себе такую ситуацию: 1909 год, из Харбина в Петербург отправляется поезд. В этом поезде едет германский лейтенант, которого от самого Харбина негласно сопровождает наш офицер разведки, изображающий случайного попутчика. Дальняя дорога, естественно, располагала к общению, и за первые сутки пути «наш» успевает психологически грамотно обработать немца. Русская водка, русское гостеприимство – словом, клиент готов. И вот только-только немец начинает откровенничать, как поезд подъезжает к станции Чита. И здесь к ним в купе вваливается эдакая детинушка – вот с такенными кулачищами и с лицом держиморды. Короче, одного взгляда на этого парубка немцу было достаточно для того, чтобы заткнуться и вплоть до Иркутска, где детина сошел, провести в молчаливом разглядывании пейзажей за окном. Да и после Иркутска он почему-то из прострации не вышел и так, в молчаливой задумчивости, до самого Петербурга и доехал. Офицера по приезде, естественно, на цугундер – что ж ты, такой-сякой, неделю в поезде катался, казенные денюжки пропивал-проедал, а результат – пшик? Ну, тот и отписал в своем рапорте: так, мол, и так, всю работу коту под хвост спустил переодетый жандармский унтер, «чин и звание которого нетрудно было определить по его манерам и разговору, а также по предъявленному им кондуктору… бесплатному проездному документу».

– Так это он что, ксиву свою проводнику в присутствии объекта показал?

– То-то и оно. В целях экономии казенных средств к наблюдению на железной дороге привлекались сотрудники железнодорожных жандармских отделений, для которых проезд в поездах был бесплатным. Причем наблюдение эти горе-филеры вели лишь в зоне своей ответственности. То есть у этого участок от Читы до Иркутска, соответственно, у следующего – от Иркутска до Красноярска и так далее…

– В общем, у нашего государства денег на ментовку во все времена не хватало, – рассмеялся Паша.

– Вот именно. И это еще один аргумент в пользу поиска супруги среди «своих». У жены-офицера и запросы скромнее, и характер бойчее… Ты вот как-то говорил, что у вас там девушка какая-то появилась. Симпатичная?

– Далась вам моя женитьба! – разгорячился Козырев. – Ну нет у меня никого на примете. Ни в кого не влюблен и в обозримом будущем ни на офицере, ни на рядовой жениться не собираюсь.

– Ты чего разошелся-то? Не будешь и не надо. Живи один. Только насчет «ни в кого не влюблен» – не зарекайся. Была бы рожица, а любовь приложится… Ну что, наелся? Теперь по чаю?…

Людмила Васильевна не случайно затеяла этот разговор. В последнее время она заметила, что с Пашкой происходит нечто, очень сильно смахивающее на состояние влюбленности. И вот сегодня, по его болезненной реакции на эту тему, опытный «разведчик» Михалева поняла, что не ошиблась. А сам Козырев этой ночью долго не мог уснуть. Слова Людмилы Васильевны разбудили его воображение, и, лежа с закрытыми глазами, он долго мечтал, представляя, как они с Полиной живут вместе, утром вдвоем едут в контору, потом гоняют объектов, а вечером, опять-таки вместе, возвращаются домой. И это было круто.

Паша диктует шифровку,Полина морзянку стучит.Ладошки убрав под головку,Их маленький Штирлиц сопит…

Однако надо признать, что в данном случае Людмила Васильевна все ж таки немного переборщила – ни оперу, ни эфэсбэшнику, ни «грузчику» для создания счастливого семейного очага вовсе необязательно искать себе супругу с такой же холодной головой и таким же горячим сердцем. Достаточно того, чтобы она просто отдавала себе отчет в том, что для своего избранника она всегда будет стоять на третьем месте, поскольку на первом у него всегда будет работа и на втором, соответственно, тоже. Если признать эту парадоксальную аксиому за данность, тогда вместе, пусть не легко и не беззаботно, можно будет прожить пять, а то и десять лет. Дольше выдерживают лишь уникальные женщины, но такие оперативникам достаются крайне редко. Поэтому после десяти лет супружеской жизни все равно приходится совместными усилиями выстраивать то, что наш первый президент гордо называл «системой сдержек и противовесов». Дабы во внутренней системе координат семья переместилась пусть не на первую, но уж хотя бы на вторую позицию.