Читаем без скачивания Дети зимы - Лия Флеминг

Чай был подан наверху в старом салоне, где Джосс и Джекоб Сноудены устраивали свои знаменитые праздники. Джекоб глядит на них с фотографии, висящей возле двери, и радуется, что Рождество снова пришло в их «Дингли Делл». По кругу пошли сэндвичи, чаши с лакомствами и жестяная банка с ирисками. В карточках не было ничего для Рождества. Но продовольственные карточки были забыты, когда в Уинтергилл-Хаусе началось шумное веселье. Ремни, корсеты были расстегнуты, галстуки развязаны, когда всем стало жарко от огня, угощений и выпивки. Соседи, солдаты, дети – все сидели на полу, тесно прижавшись друг к другу, и молчали, испытывая ностальгию по лучшим временам, когда война еще не сделала их врагами. Клаус подвинулся, освободив Норе место на полу. Кто-то начал историю о баргесте, таинственном белом псе, символе смерти и разрушения, который водился в Долинах. Когда они сидели на полу возле огня, Норе ужасно захотелось прикоснуться к руке Клауса, погладить его пальцы, но она поскорее убрала свои руки подальше, чтобы избежать такого искушения. Должно быть, она слишком много выпила.

«Как я смею даже думать о таком, когда рядом со мной муж и ребенок? Этот мужчина совсем чужой», – стыдила себя Нора. Она была скована верностью и чувством долга. Страсть и супружеские измены, происходившие в книгах об Эмме Бовари и Анне Карениной, не годились для Леноры Сноуден, фермерской жены, недавно назначенной секретарем Женского института.

– Давай посмотрим подарки, которые лежат под елкой, ладно? – заныла Ширли, нетерпеливо глядя на мать. Она устала, переела и хотела спать.

– Подожди минуточку, милая, – прошептала мама. Ее щеки покраснели. Ширли не нравилось, что она сидит с мистером Клаусом. Ведь он был никакой не Санта, а просто солдат, который все время смотрел на маму. Отвлекал ее, и она опять дернула ее за рукав.

– Пойдем, ма… Я хочу посмотреть подарки.

Папа помахал ей рукой, и Ширли побежала вниз по лестнице к большой елке, где лежал коричневый сверток, перевязанный бечевкой.

– Можно я открою? – спросила она, уже срывая бумажную обертку. Под бумагой оказался красивый резной домик, раскрашенный в яркие цвета.

– Имбирный домик! Его можно есть? – воскликнула она. Клаус улыбнулся и покачал головой.

– Это рождественский домик для твой кукла, фройляйн Ширли. Глядеть, спереди дверца. Ja? Это домик из meine Heimat… мой родина. – Солдат улыбнулся, гордясь своей работой.

– Какой он красивый, словно имбирный домик Гензель и Гретель, – сказала мама. – Огромное спасибо, но в этом не было необходимости.

– Ja, но это так, – возразил Клаус. – Дома у нас много маркетс перед Рождество, там продавать деревянный игрушка, Glьhwein – горячий вино и… травы – но теперь все, конец, – ответил он, словно разговаривал только с мамой и не обращал внимания на Ширли.

– Скажи дяде спасибо, Ширли. Это замечательный домик. Ступай, принеси подарки для наших гостей, – приказал папа, и она снова спустилась вниз к елке и принесла два свертка для немцев.

– Это для нас, Ханс… danke… danke. – Они распаковали подарки, словно те были из золота. Там были всего лишь две пары грубых шерстяных варежек и шарф. – Вы вязать для нас? – Они были такие довольные. Разве могут понравиться такие скучные подарки?

– Нет, она не вязала, они из Женского института, – сообщила Ширли.

– Теперь мы с вами знакомы, и я свяжу что-нибудь для вас обоих, – сказала мама и показала на папин свитер. – Один для тебя и для тебя, ja?

– Ты не умеешь вязать, – прошептала Ширли.

– Умею, если захочу, – огрызнулась мама, и Ширли чуть не заплакала.

Все смеялись, но немцы глядели на свои подарки со слезами на глазах.

– Danke, danke, с Рождеством, – с улыбкой на лице пробормотал Большой Ханс, ласковый великан.

– Вы очень gut, вы пожимать наша рука и дать нам gut подарки. Мы никогда не забыть, – сказал мистер Клаус.

– Все хорошо, давайте еще что-нибудь споем у пианино, – крикнул папа. Они пели до хрипоты, по большей части рождественские гимны, немецкие и английские, хлопая друг друга по спине. Ширли было неприятно смотреть, как глупо вела себя мама. И она обрадовалась, когда за гостями приехал грузовик. Завтра ее родители будут такими, как обычно.

Небо было ярким и чистым. Христова свеча еле горела на окне у Ширли, из которого всегда дуло. День закончился, и Нора поникла от усталости.

– По-моему, надо попросить, чтобы этих двух парней прислали к нам на работу, – сказал Том, посасывая трубку. – Они прекрасно нам подходят, ты согласна?

– Я не знаю, не уверена, – ответила Нора, внезапно испугавшись чего-то.

– Ты можешь научить их говорить по-английски.

– Они не должны жить в нашем доме.

– В Боковом амбаре есть комнатка, где ночуют ирландцы во время сенокоса. Мы можем ее приготовить, и у них будет свое жилье. Я не люблю упускать выгоду, а Большой Ханс будет делать работу за двоих, – засмеялся он. – Как ты думаешь, девушка?

Что могла она ответить. В делах фермы он был босс. И помощь им была бы нелишней. Но в появлении на ферме немцев была и опасность. Ей бы предложить что-то другое, но она, неожиданно для себя, улыбнулась и кивнула.

Встреча с Клаусом пробудила в ней странные чувства, у нее все пекло и трепетало в груди, словно она была глупая школьница. В маленьком романтическом искушении не было ничего предосудительного. Нельзя было лишь поддаваться ему, ведь она жена, мать и добрая христианка. Конечно, ей нечего опасаться такого решения мужа, верно?

Потом Ширли смотрела несколько недель, как ее мать вязала быстрыми пальцами те свитера, простым фасоном, из распущенной старой шерсти, которую пряли и красили в домашних условиях. Большой Ханс, как она теперь называла его, был такой огромный, что на него ушла шерсть с целой овцы. Каждую свободную секунду она звякала спицами, погрузившись в свои мысли, и ей было некогда поиграть с дочкой в настольную игру «Змеи и лестницы» или «Лудо».

– Мне надо вязать, – повторяла она.

Потом пришла пора снежных бурь, и Ширли не могла ходить в школу, а сугробы наметало такие, что им приходилось постоянно расчищать подъезд к дому. Почтальон ходил по каменным стенкам, а толпы работников с лопатами пытались чистить большую дорогу, чтобы по ней могли проехать грузовые «молоканы». В их амбаре жили два немца, но потом пришло известие, что Большого Ханса отпускают домой. Ему не терпелось поскорее уехать, и он взял снегоступы и палки и стал пробираться к дороге, захватив с собой их почту и сливочное масло для лавок.

Потом разыгрался буран, и им пришлось таскать воду для коров и пытаться спасти овец, занесенных снегом. Каждое утро папа, мистер Клаус и еще один работник возвращались замерзшие. Ширли видела только их глаза, смотревшие из-под обледенелых ресниц, а в остальном они походили на снеговиков. Мама хлопотала возле них.