Читаем без скачивания Дети зимы - Лия Флеминг

Он был одет в твидовый пиджак и старые вельветовые брюки. Его лицо было покрыто загаром. Она отвернулась от него, но он крепко держал ее за руку.

– Нет, не уходи! Я знал, что ты приедешь сюда. – Он помолчал и стащил с головы кепку. – Я знаю про Ширли. Мне сказал об этом мой знакомый из лагеря; он работает возле Уинтергилла. Я не уехал в Германию. Там у меня никого не осталось. Все, что мне дорого, здесь. Я работаю на ферме возле Линкольна… без холмов и снега, хороший дом… Мы можем начать все сначала. – Он улыбался и глядел на нее своими пронзительными глазами.

– Мы?

– Мы с тобой… начнем новую жизнь. Поедем со мной.

Нора посмотрела на него, как на пришельца с Марса, и попятилась.

– Зачем мне ехать с тобой?

– Потому что мы с тобой родные. – Клаус пытался выразить свои чувства и нервно мял кепку. – Я буду работать изо всех сил ради нас…

– Перестань! Немедленно перестань. Ты забыл нашу Ширли?

– Тогда все было ужасно. Но у нас будут другие Kinder…

– Она умерла, потому что увидела нас в лесу и побежала по тонкому льду. Мы убили ее, ты и я, мы словно нарочно ее утопили. Это наша вина… Как после этого я могу жить с тобой?

– Но ты ведь не любишь мужа, – сказал он с мольбой, но она покачала головой.

– Почему ты так думаешь? Есть любовь, похожая на фейерверк – вспышка ярких огней, а потом мрак, а есть любовь ровная и постоянная, как свеча, – вот она-то и бывает между мужем и женой. Я должна быть рядом с моей дочкой. Я не брошу ее одну на кладбище.

Клаус покачал головой.

– Нет, нет! Она не должна мешать нашей любви. Она умерла, и мы больше ничего не можем для нее сделать. Но я-то жив.

– Она уже помешала. Я никогда ее не оставлю.

– Не понимаю…

– Куда тебе понять? Ведь она не твой ребенок. Не приведи Господь, но когда-нибудь ты узнаешь, каково, когда у тебя вырвано из груди сердце. – Больше говорить было не о чем, и она поплелась прочь.

– Ленора! – позвал он, но она не обернулась, и он не увидел слез, которые текли по ее щекам.

Нора дождалась, пока Том ушел в церковь. Воскресное утро заканчивалось, на ферме было тихо и никого, кроме нее. Жаркое стояло в духовке, яблочный пирог ждал в кладовке, а перед Норой стояли бутылка шерри и бутылочка аспирина. Она сидела и глядела на них, а часы тикали и тикали. Ответ на все несчастья был перед ней, стоило лишь проглотить достаточную порцию лекарства и алкоголя… Нет, только не здесь, не в этом священном месте, где умерла Ширли. Нельзя омрачать ее память таким поступком.

Надев рабочий плащ и сунув бутылки в сумку, она пошла к роще, на то самое место, где она предала все свои принципы. Теперь она не заслуживала пощады, ей незачем жить. Том найдет себе другую жену, когда улягутся все ля-ля. Все спишут на депрессию и горе. Как она может жить без своей милой дочки?

Она сгорала от стыда. Клаус ушел из ее жизни навсегда, теперь он часть ее прошлого. А она никогда не забудет, как сидела рядом с умирающим ребенком, молила всех богов, чтобы Ширли осталась жить. Теперь ей казалось, будто она проснулась после пьяного сна, и вокруг нее утро, трезвое и холодное. Жить ей больше не для кого, впереди ее ждет время вины и раскаяния. Разве она сможет нести тяжкий груз стыда и обмана? Лучше уж покончить со всем раз и навсегда.

Она села на поваленное дерево и огляделась по сторонам. Самое подходящее место, чтобы уйти из жизни… Тихо, мирно, птички поют, колышется листва ясеней, буков, дубов, рябины, и трепещущий зеленый полог мгновенно делается серебристо-серым. Лес живет своей жизнью; после дождя светит солнце, потом выпадет снег и снова наступит весна. Вдруг ей почудилось, будто Ширли поет тот новый гимн, который пела на концерте в воскресной школе: «Я рада, что живу, что небо голубое… Рада утренней росе и тропинке в лесу…» Голос дочки звучал под деревьями, чистый и звонкий, и Нора вспомнила, с какой гордостью она смотрела на нее тогда, в церкви, а Ширли стояла на подмостках, одетая в белое платье…

В ту минуту она поняла, что смерть – слишком легкое бегство от боли. Она должна нести заслуженное наказание всю жизнь, до самой смерти. Должна как-то отплатить Тому, ферме и Ширли за свое ужасное предательство.

Она разрыла лесной дерн и закопала в него бутылки. Они – потакание ее слабостям, как и любовь к Клаусу, и частица ее сердца будет похоронена вместе с ними. Ничего подобного больше не повторится.

Согласие

– Мы потеряли Ширли, прежде чем смогли понять, чем она была больна. – Нора плакала, слезы лились по ее щекам. – Доктор делал все, что мог. Он думал, что у дочки менингит, но это было не так. Эту заразу она подцепила в грязной воде.

– Болезнь Вейля, лептоспироз, – сказал Ник. – Ее разносят грызуны.

– Ширли убила я, так же точно, как если бы я приставила пистолет к ее голове. – Нора уронила голову на руки.

– Это было просто невезение, что она хлебнула грязной воды из речки, – возразил Ник и погладил мать по плечу.

– Какое там невезение… То, что я делала, было постыдно. Даже не верится, что я была способна на такое. Вероятно, я сошла с ума, но я любила этого мужчину… Когда умерла Ширли, я едва не покончила с собой, выпив бутылочку аспирина.

– Как хорошо, что ты не сделала этого, иначе бы ты не рассказывала мне эту свою историю… Кстати, случайно ли… ну… меня назвали Николасом? И не я ли был с тобой и немцем, когда убирали сено от дождя?

Нора улыбнулась сквозь слезы.

– Конечно, нет. Ты родился намного позже, в день святого Николаса, вот тебя так и назвали. Мне никогда и в голову не приходила такая связь. Том долго уговаривал меня, а я все отказывалась. Не хотела других детей после случившегося. Хотела только ту, которую потеряла. Разве я заслуживала того, чтобы принести в мир новую жизнь? Я уж думала, что все позади, но тут родился ты. То, что у нас родился мальчик, я восприняла с облегчением, а Том был в восторге. Ты был всегда его сыном, и я не вмешивалась.

– Отец когда-нибудь подозревал тебя?

– Не уверена. Он был либо святым, либо дураком, раз так рисковал. Ведь он настоял, чтобы я давала уроки Клаусу. Он был слишком доверчивым. Вот почему, если честно, я рада, что мы избавились от Бокового амбара. Слишком много с ним связано воспоминаний. Мне стыдно, еще раз повторяю, но тогда мне это казалось очень важным. – Нора встала, не глядя на сына. – Ну вот, теперь ты знаешь, как все было… Я не оправдываюсь, но тогда я была молодая, в моей голове было полно глупых фантазий, а однообразная жизнь на ферме, однообразная работа мне страшно надоели. Меня сразили красивое лицо, все военные невзгоды и жалость к несчастному парню. И не было журналисток-психологов, которые рассказали бы мне о силе физического влечения. Мы вообще никогда не говорили о сексе. Мне бы, конечно, надо было самой иметь голову на плечах, но я хотела его и я его получила… Теперь-то никто и глазом не моргнет – сразу возьмет, что хочет. Давай… бери от жизни все… наслаждайся… В мои дни все было не так. Нас воспитывали по эдикту святого Августина: «Бери, что хочешь, но плати за это»… Я никогда не собиралась изменять мужу, вести себя так бесстыдно, но в душе я оставалась ребенком, девочкой, полной романтических грез. Это был мой маленький бунт, безумный роман, который внезапно начался и ничем не кончился, оставив после себя горе. Из-за этого умерла Ширли, и я никогда не прощу себя за это… Сколько ночей я сидела у окна, царапала на заледеневшем стекле ее имя, глядела на заснеженные поля под луной и думала, простила ли она меня. Потом глядела на заношенные коврики, на корыто и понимала, что я никуда не денусь от своего долга перед Уинтергиллом и всеми, кто в нем живет… Но жар той любви так никогда и не остыл. Остались горящие угли; когда я сижу у камина, на меня наплывают воспоминания. Интересно, жив ли Клаус и где он сейчас. И не осуждай меня, ведь то Рождество с немцами было давным-давно. Кто-то умный сказал, что несчастная любовь живет в сердце дольше всех.