Читаем без скачивания Любовь к далекой: поэзия, проза, письма, воспоминания - Виктор Гофман

10) В новогоднем сне

11) Вдали от грез

ПИСЬМА К А. А. ШЕМШУРИНУ

1

14/VII 1908. Мюнхен

Дорогой Андрей Акимович,

не получая ответа на свое письмо, думаю, что оно не застало Вас уже в Москве. Я засиделся более чем ожидал в Дрездене, ввиду чего Ваше письмо на почтамте в Мюнхене получил с большим опозданием, отчего опять-таки запоздал и мой ответ… На всякий случай пишу Вам еще эту открытку: авось, как-нибудь дойдет до Вас. Я живу здесь чрезвычайно уединенно и временем пользуюсь довольно рассудительно: пишу кое-что, читаю, наблюдаю и открываю свою душу влияниям искусства. Замечаю в себе больший трепет и чуткость (чем прежде) по отношению к красоте архитектуры. Если ответите на это письмо вскоре, ответ еще застанет меня здесь. Отсюда поеду, по-видимому, в Триест. Можно писать туда post restante.

В.Г.

Munchen. Landwehrstrasse 32е II Stock rechts.*

* 2-й этаж справа (нем.). – Ред.

2

14/II 1909 С.П.Б.

Дорогой Андрей Акимович,

Все время собирался написать Вам, но все время еще была так неустроенна и тревожна жизнь, что не мог заняться даже этим. В сущности, лишь последние два-три дня я здесь несколько отдышался, устроился и начал собственно жить: до тех пор же исключительно был занят разыскиванием комнат (это не так легко), переездками (их было здесь уже несколько) да упаковкой и распаковкой: а среди неубранных корзин и повсюду разбросанных вещей решительно ни за что не возьмешься. Теперь все уже несколько уладилось и принимает более устойчивые формы. Я опять переехал и живу теперь с Анной Яковлевной даже в разных домах. Она на днях поступила на службу. Надеюсь теперь начать наконец, работать; пока же больше занимался завязыванием знакомств. Вчера попал в какую-то безобразную пьяную компанию здешних литераторов. Литературные нравы здесь, по-видимому, фантасмагорические. Многое бы стоило рассказать Вам. Вскоре буду писать больше.

Весь Ваш В. Г.

Напишите мне, дорогой Андрей Акимович. Адрес: С. П. Б. Невский, 106, кв. 20.

3

20/II 1909 С.П.Б.

Дорогой Андрей Акимович,

И меня Ваше письмо чрезвычайно обрадовало: о Вас я часто здесь вспоминаю, и мне всегда хочется назвать Вас мысленно своим настоящим, хорошим и, по-видимому, единственным другом. Ведь я имею на это некоторое право?.. Дела и жизнь моя здесь постепенно устраиваются; освобождение — тоже. Анна Яковлевна живет отдельно, поступила на место и занята, следовательно, целый день. По вечерам, впрочем, обычно видимся. Ни упреков, ни сцен с ее стороны более не бывает. По­степенно я прихожу в себя: с радостью увидел, что работоспособность моя утрачена не окончательно. А одно время мне казалось, что у меня какая-то болезнь воли: я не мог заставить себя ни за что приняться. Все оттого, что так беспросветно не нравилась жизнь: не было стимула к деятельности – овладевало как бы безразличие. Относительно заработка я тоже не ошибся: здесь существовать литературой гораздо легче, чем в Москве. Целый ряд культурных газет, где всякие рецензии и вообще литературный материал весьма требуется. Правда, статьи не мое дело, но пока – можно. Впрочем, вскоре я выступлю наконец решительно как вполне определившийся писатель (беллетрист). Простите, что опять – открытка. Напишу вскоре обо всем подробно.

Ваш В. Г.

4

6/III 1909. С.П.Б.

Дорогой Андрей Акимович,

Я думаю, что Вы все же преувеличиваете несколько значение Ваших «открытий». В. Варварин никто иной как В. Розанов (у него жена — Варвара): биографии и письма никогда шума не производят (а часто и не читаются): мое предисловие к Ману хотя и плохо, но не потому, что выставляет Мана писателем, и даже большим. В литературе и особенно в критике, конечно, творится безобразие, но безобразие, вероятно, было всегда, вряд ли устранимо, и если бы все шло так, как этого хотели бы мы с Вами, – думаете ли Вы, что и это не было бы для кого-нибудь безобразием? Тут многое должно быть отнесено на счет субъективных вкусов. В общем, я, кажется, довольно равнодушен к судьбам литературы: литературно-общественная деятельность, всякое теоретизированье в вопросах искусства безусловно не входит в пределы моего писательского дела, моего служения (хотя мне и приходится писать рецензии – правда, очень безличные и бесцветные)…

Я все еще переезжаю. На днях перевозил Анну Яковлевну (так как она весь день на службе, пришлось ей помогать). Теперь ей найдена, наконец, комната и дешевая, и достаточно удобная и поместительная, где ей можно будет жить. Остается переехать еще раз самому: у меня и эта комната — неприемлемая. Может быть, это неврастения (или даже истерия), но в дрянных комнатах я не могу ничего делать. Сейчас опять целые дни провожу в поисках: ищу, не щадя себя: если в порядке, что первый блин комом, то третий или четвертый должен же, наконец, удасться.

В своей измене Москве все еще не раскаиваюсь… Зарабатывать мне здесь несравненно легче, чем в Москве. Сейчас уже сотрудничаю в «Речи», «Слове», «Современном мире» (рецензии и заметки о литературных новостях). Кроме того, пристраиваю постепенно и стихи и т. д.

Был здесь недавно на лекции Волошина «Аполлон и мышь». И мышь и Аполлон были мало к месту, а читал он о Анри де Ренье – приводя массу своих переводов. На лекции встретил Брюсова с Ниной Петровской. Последняя ходит теперь в чем-то вроде монашеского клобука. Как будто стала несколько тоньше и изящнее.

У меня сейчас настроение — мучительная, властная жажда деятельности, жизни, кипучей, широкой, быть может, даже несколько шумной и праздничной. Кроме того, я думаю, что теперь настал момент, когда я должен настоящим образом начать работать, определенно и бесповоротно уже выступить как писатель. И я верю, что это будет очень скоро, и я уже произнес для себя решительные слова: теперь или никогда.

Пока писалось это письмо — я успел найти себе новую комнату и получить Ваше новое письмецо. Ваши замечания о рецензии Соловьева очень остроумны и метки (лучше того, что было в предыдущих письмах). У Вас действительно какая-то необычная, повышенная острота восприятия по отношению к языку, да и не только к языку. Поверите ли, когда я прочел сперва выписанные Вами строки Соловьева — я ничего не заменил, нигде не споткнулся… Указанным свойством, конечно, и ценна главным образом Ваша работа о Брюсове.

Вижусь здесь довольно часто с Рославлевым. Он теперь ужасно толст, все поголовно отзываются о нем как о нахале и о мошеннике, но тем не менее он преуспевает. Стихи его всюду печатаются, книги покупаются за хорошую цену издателями (осенью выйдут целых три). Популярность свою он создал и поддерживает главным образом чуть ли не ежедневными выступлениями в разнообразных концертах и вечерах — в гимназиях, пансионах, на курсах, землячествах и т. д. На одном таком вечере я был вместе с ним. Держится он весьма внушительно. Выговаривал распорядителям, что за ним не была послана карета; едва приехав, стал требовать, чтобы его угощали (вечер благотворительный каких-то сибиряков-студентов). Ну пока до свидания.