Читаем без скачивания Том 5. Бегущая по волнам. Рассказы - Грин Александр Степанович

Листва роз скрывала Джесси от переулка. Собравшись отломить ветку с тремя цветками кремового оттенка, девушка услышала восклицание и всмотрелась между ветвей.

За решеткой стояла молодая женщина лет двадцати четырех. Тонкий загар ее нежного, раскрасневшегося от зноя лица, сияющие голубые глаза и темные волосы, — влажные на влажном, открытом лбу, под широким полем желтой шляпы, отделанной синей лентой, — снискали в сердце Джесси естественное сочувствие. На неизвестной молодой женщине было белое полотняное платье в талию, с открытыми руками и шеей. Сгибом локтя она прижимала к груди бумажный мешочек с сухарями и держала руку в мешочке, забыв вынуть сухарь. Она смотрела на розы с восторгом; Джесси она не видела.

— На этот раз он купил каких-то особенно вкусных, — сказала женщина сама себе, вынув сухарик и осматривая его. — Приятно спечены. — Ее глаза снова обратились к розам. — Вот какие бывают цветы! Так охота таких цветов!

В этих ее словах было столько жалующегося желания, что Джесси поспешила к ограде и, выйдя на свет, сказала:

— Не откажитесь, пожалуйста, взять те цветы, которые вам нравятся, — как можно больше.

Неизвестная смутилась и рассмеялась, краснея от неожиданности.

— Я… я… я… — залепетала она, прерывая свои слова невольным смехом признательности, — я думала, что вас нет и что вы не подумаете… Признаюсь, вышло неловко… Я это себе сказала… А вас я не видела! Хороши ваши цветы, ах, как они хороши!.. Как на них смотришь, знаете, тут… — она обвела пальцем левую сторону груди, — тут делается так нежно… Разбегаются глаза.

— Тогда зайдите в сад, и мы вместе будем смотреть.

— Нет, благодарю: во-первых, мне надо уже домой, а затем… вы, кажется, нездоровы.

— Я, правда, нездорова! — вскричала Джесси, огорченная тем, что по ее лицу можно сразу заметить болезнь, хотя собеседница имела в виду халат и чепец. — Я действительно прихварываю, но походить с вами недолго могу. Я не знаю, как это так быстро случилось, но вы мне чрезвычайно нравитесь. Зайдите в сад.

— И со мной то же, — сказала женщина. — Отчего это?

— Вы правы; я, должно быть, похожа на облезшую кошку. То есть, что «то же»? Вы тоже больны?

— Вы предлагаете мне цветы, — объяснила женщина с приветливым напряжением лица, стараясь сказать сразу, кратко, все, что думала, — но я говорю так не из-за цветов… Я к вам чувствую то же и тоже сразу… как и вы. Значит, вы… Мне очень вас жаль! Какая у вас болезнь?

— Пока доктор не знает. Я слабею и худею, меня исследовали и ничего не нашли… — Она стала печально срывать лепесток, тронутый червем, и договорила, после небольшого молчания: — Интересная, загадочная больная. Знаете, — сказала Джесси, слабо улыбаясь и вводя выбившиеся волосы под чепчик, — может быть, я ошибаюсь, но, насколько знакома я с зеркалом, кажется мне, что мы с вами сильно похожи, только глаза разные. У вас голубые.

— Это же и так же подумала сейчас я. У вас темные, не черные.

— А как ваше имя?

— Джермена Кронвей. Неужели такое же у вас? Джесси расхохоталась.

— Джермена Тренган, — сказала она, весело сконфузясь.

— Поразительно! — воскликнули обе в один голос. — Надо же, чтобы было именно так!

— Такой случай требует, чтобы вы навестили меня, — сказала Джесси, — и я теперь буду вас ждать.

— Я непременно буду у вас, непременно! — с жаром произнесла «здоровая Джесси», — сегодня я и мой муж должны ехать на Пальмовый остров и там гулять.

— Счастливая! — заметила ей «больная Джесси». — А я… мне велят только лежать.

— Но и вы будете счастливы, когда выздоровеете.

— Да, когда-то еще это будет. Без разговоров забирайте цветы. Нет ли у вас ножика?

— Есть ножницы, маленькие, кривые, — Джесси Кронвей достала их из бисерного мешочка, протянув в вырез решетки — А руки?! Вот моя и ваша рука… Фу! которая же моя?

— Вот это ваша, а это — моя; моя побледнела, а ваша загорела больше.

Передернув плечами, чтобы размять занывшую от ходьбы спину, Джесси отвернула рукава халата и начала срезать розы всех цветов, от бледно-желтого и розового до пурпурного и белого. Она нарезала дамасских, китайских, чайных, нуазет, мускусных, бурбонских, моховых, шотландских и еще разных других, войдя сама в азарт, желая набрать все больше и больше. Вторая Джесси, с раскрасневшимся от удовольствия и алчности, блаженным лицом, следила, как морщит брови, теребя колючие стебли, больная бледная девушка, откручивая пальцами, какой-нибудь непосильный для ножниц стебель, и как она, присоединяя к букету новую розу, оглядывается на нее, кивая с улыбкой, означающей, что намерена дать еще много роз. В разгаре занятия ее отыскала сиделка. Ее возглас: «К вам приехал доктор!» помешал второй Джесси получить целый сад роз. Джесси Тренган передала ей собранные цветы, ножницы и сказала:

— Я рада, что вы пришли. Приходите еще. Прижимая к груди охапку, из которой уже свесились, а затем выпали несколько роз, вторая Джесси ответила:

— Я непременно приду, если не завтра, то скоро. Идите скорее в дом! — и она удалилась первая, а Джесси Тренган, став серьезной, пошла с сиделкой, взглядывавшей на нее крайне неодобрительно.

Сурдрег был согбенный, но бодрый старик, с посмеивающимися серыми глазами и седой бородой; он имел манеру говорить с больными как с детьми, в словах которых надо искать не совсем то, что они говорят. Непослушание Джесси вызвало у него особую докторскую злость, но, посмотрев на виноватое лицо девушки, Сурдрег лишь сказал сиделке:

— Если это повторится, я сообщу о вашей глупости в вашу общину.

— Она не виновата, я виновата, — сказала Джесси, садясь и вздыхая.

— Разрешите знать мне, кто виноват, — сухо ответил Сурдрег; затем, смягчась, он сказал: — Прилягте, — и взял поданный струсившей сиделкой листок, на котором та записывала температуру. Там стояло: 36,3 — вечером и 36,2 — утром. Задумавшись, Сурдрег положил бумажку на стол, вынул часы и начал считать пульс. Он был вял, ровен и нисколько не учащен. Доктор освободил руку Джесси и спрятал часы.

— Что со мной? — тревожно спросила девушка.

— А вы как думаете? — ответил Сурдрег с улыбкой.

— Я нездорова, но что же это… как назвать такую болезнь.

— Любопытство, — сказал Сурдрег, прикладывая ухо к ее груди со стороны сердца.

— Позволительно ли в таком случае думать, что наука… как бы это смягчить?.. ну, осеклась на вашей покорнейшей слуге.

— Помолчите, — сказал Сурдрег. Он стал мять и выстукивать Джесси: его сильные пальцы спрашивали все ее тело, но не получали ответа. Состояние некоторых органов, — почек и печени в том числе — внушало сомнение, но не настолько, чтобы утвердиться в чем-либо без риска сделать ошибку.

— Видите ли, милая девочка, — сказал Сурдрег, когда Джесси, охая от его твердых пальцев, запахнулась халатом, — наука еще не сказала последнего слова в отношении вас; она ничего еще не сказала. Решительно ничего серьезного у вас нет (про себя думал он другое), но, чтобы окончательно решить, как вам снова начать прыгать, я должен буду послезавтра — если не произойдет каких-либо руководящих изменений — созвать консилиум. Трудно разъяснимые случаи встречаются чаще, чем думают. Но, что бы там ни было, лежите, лежите и лежите. Завтра я снова навещу вас. Старайтесь меньше пить и принимайте в моменты расслабленности прописанные мной капли.

Он встал.

— Доктор, поклянитесь мне, что я не умираю! — взмолилась Джесси.

— Клянусь Гогом и Магогом! — сказал Сурдрег, гладя ее по голове.

— Кто такие? — осведомилась Джесси басом сквозь слезы и неудержимо расплакалась, сердитая на шутки Сурдрега. — Я пу… пу… пускай я умру, но вы не… не… должны так… Я ведь се… серьезно вас спрашиваю!..

— А я серьезно вам отвечаю: если вы будете меня слушаться, следовать диете и не вставать, то через неделю будете совершенно здоровы.

Джесси посмотрела на него с упреком, но скоро утешилась. Сурдрег уехал, а девушка, выпив свой бульон, задремала.

Ее разбудило появление Моргианы.