Читаем без скачивания Литерный эшелон - Андрей Марченко

Данилин протянул руку механику:

– А я о вас много хорошего слышал от Михаила Федоровича.

Лицо механика потеплело:

– В самом деле?.. Давайте посмотрим ваш аппарат, что можно с ним сделать…

– Разве машина может быть проклятой, – рассуждал Пельцман. – Скапотировало – так что за беда, крот ямку вырыл, аппарат подпрыгнул, пилот ручку от себя дал – завалил самолет вперед. А чтоб такого не происходило впредь, во-первых мы дуги сварим защитные, чтоб при перевороте аппарата на них лег, во-вторых ремни нужны, чтоб, значит, пилот не выпадал… И к колесам – лыжи, чтоб поворот предотвратить…

Все это было проделано менее чем за полдня. И уже после обеда Андрей поднял аппарат в воздух, облетел аэродром. Машина слушалась хорошо, мотор работал ровно.

На аэродроме Андрея встречал Сабуров:

– Ну что, сбылся ваш сон о полете на шифоньере?.. Помните лет пять назад, вы про него в поезде рассказывали?..

– А вы его помните?..

– А то… Я еще тогда про аэроплан подумал… Ну осваивайтесь…

Андрей еще раз взглянул на свой аппарат – совсем недавно переделанный. Впрочем, оставался вопрос: а отчего его нельзя было переделать ранее, когда был жив предыдущий хозяин аэроплана?..

Так получилось, что Андрей оказался четвертым человеком, который записал на свой счет сбитый немецкий самолет.

Первым был вольнопер Коленцов: он служил кормовым стрелком на «Скобелеве». Где-то над Каттовиц два немецких аппарата зашли в хвост дирижаблю. Огонь из спаренных «Гочкисов» оказался для них очень, очень неприятным, к тому же последним в жизни сюрпризом. Оба аппарата рухнули за какие-то четверть минуты.

Якобы два сбитых аппарата было и у штабс-капитана Брусина. Но второй аппарат он если и сбил, то за линией фронта, и подтвердить победу никто не мог.

Одна победа была у поручика Резуна.

На «Сикорском» Андрея оружия не имелось – он был разведывательным аппаратом. Так, во время седьмого полета он вылетел на аэроразведку к станции, где предположительно должны были сгружаться немецкие войска.

Предположение оказалось ложным – на станции было ровным счетом пусто. Но около линии фронта на Андрея напала германский «Фоккер» – тоже невооруженный разведчик. Ударил сверху, пытаясь винтом распороть обшивку крыла.

Данилин ушел со снижением. Потом два аэроплана кружили. Немец грозил кулаком. Андрей же достал «Наган» и почти не целясь, выпустил все семь пуль. Хотелось просто спугнуть немца, но получилось иначе. Что-то безвозвратно сломалось в аппарате, двигатель заглох, не вытянул машину из виража, пилот не успел выровнять самолет…

…И через минуту для германского пилота все закончилось.

Абсолютно все.

– Меня, признаться, Аркадий Петрович предупреждал, что вы счастливчик, – проговорил Сабуров, разглядывая обломки «Фоккера». Но вот так, чтоб из «Нагана» сбить самолет. Ну, уж извините, но это перебор. Когда-то вам сильно не повезет, ибо природа не терпит неравновесия.

Из гондолы вытащили немца, сдернули шлем, очки. Пилотом оказался мальчишка с пшеничными волосами, даже еще более молодой, чем Андрей.

В его стекленеющих глазах застыло удивление и испуг.

На мгновение стало стыдно.

– Ну-с… – продолжил Сабуров. – С почином вас. Я буду писать рапорт!..

Аэроплан погрузили на телегу и повезли в расположение отряда.

Немца похоронили на кладбище с воинскими почестями, заполнили документы и отправили через Красный Крест на родину погибшего. Андрею достался военный трофей – вполне приличный «Parabellum». Аэроплан восстановлению не подлежал, Пельцман снял с него какие-то пустяки, но остальное выбросили в овраг.

Потом в палатку к Андрею явился Сабуров. В руках у него был пулемет. Командир отряда сообщил:

– Вас хотели наградить орденом Станислава третей степени. Но я сказал, что таковой у вас уже имеется. Так что вас представили к Анне третей же степени… А пока – подарок от меня. Примите.

– Пулемет?..

– Ага… Поставите на свой аппарат. Знаете, у нас в воздушном флоте бытует заблуждение, что дело самолетов – только разведка. Я уже убедился, что у немцев аэропланы – сила ударная. Чуть не поседел однажды.

На фронте

На следующей неделе Андрей получил новую науку.

Оказалось, если ты сбил немецкий аппарат, то это ровным счетом ничего не значит.

В воздухе над окопами Андрей было схлестнулся с иным «Фоккером», но оказался бит. Пулями пропороло обшивку, пробило бензобак. Германец бы, верно, добил бы Данилина, но солдаты открыли из окопов плотный заградительный огонь и отогнали супостата.

Русский аэроплан пришлось садить тут же, в нескольких верстах от линии фронта. С передовой прибыл пехотный поручик, удостоверится, что с пилотом все хорошо.

Он же отправил на аэродром самокатчика, дабы вызвать грузовик для эвакуации самолета.

Когда прощались с поручиком, Андрей вытащил из кармана бумажник. Только тогда возникла мысль, как, в сущности, нелепо отправляться в полет, взяв с собой деньги. Однако сейчас они пригодились. Все содержимое Андрей отдал поручику, дабы тот купил на них угощения своим солдатам.

Аэроплан погрузили в кузов грузовика. Повезли.

На грунтовой дороге забуксовали.

Пока искали хворост, их догнала телега из полевого госпиталя. Ее возница никуда не торопился – для его пассажиров все закончилось. Дунул ветер, с лица одного покойника откинул полог.

В нем Андрей узнал того самого подпоручика, с которым ехали в поезде. Лицо его было истощенным.

– Царствие небесное… Подстрелили таки…

– Эфтого? – переспросил возница. – Эфтот – дизентерийный. С поносом его дух и вон вышел…

Андрей кивнул и накрыл несостоявшегося героя рогожей. Вспомнил: парень так смело рассуждал об издержках военного времени ради святой цели. И сам попал в издержки.

Так иногда бывает – жизнь любит преподать нам урок. Порой знаменитый капер, носитель всевозможных наград и титулов умирает в своей постели от дизентерии. И глупец тот, кто отсюда не вынесет хоть бы простейший урок: каким бы великим человек не был – он всего лишь человек. И еще: мыть руки перед едой крайне желательно.

Здесь был необычно долгий рассвет. Он начинался чуть не сразу после полуночи. Небо становилось свинцово-платинового цвета. Выйди на улицу – и не понять, какой час: звезд не видать.

И когда из-за плотных туч проглядывало наконец солнце, оказывалось, что оно уже в зените, что день уже давно начался.

Природа медленно погружалась в осень.

Солдаты утешали себя, что зима в этом году будет поздняя, а то и вовсе по причине Второй Отечественной войны ее господь Бог отменит. А что с утра зябко и лужи замерзли – не беда, к полудню потеплеет.

Но дни становились короче, ветер резче, холодней. Зачастили дожди. В рощах, окружавших аэродром, желтела и облетала листва.

Страдая бездельем, господа авиаторы резались в штос, в железку, пили купленный у местных крестьян самогон. Интересовались новостями: сперва пронесся слух, что Варшаву не то сдали не то вот-вот сдадут. Потом их сменили другие вести – что австровенгры и отброшены и отступают. Но потом снова остановились и перешли в контратаку…

Соответственно говорили, что аэродром вот-вот перебросят сначала в тыл, потом – вслед за наступающими частями, после – опять на восток. Но, в конце концов, оставили на месте.

Где-то на западе солдаты окапывались, война принимала затяжной характер.

«Скобелев» ушел от непогоды в какой-то из своих эллингов, аэропланы накрыли брезентом. Но даже под ним самолеты пропитывались влагой, становились тяжелее.

Когда дожди все же прекращались, аэропланы не могли со своими узкими колесами взлететь по разбухшей земле. Оставалось только ждать, когда она подсохнет.

Над позициями пронесся давешний обидчик Андрея – «Фоккер». Казалось, что непогода и недавний дождь его не касается. Зенитчики, было, попытались развернуть пулеметы, но от германца и след простыл.

– Чего творит, чего творит, немчура поганый! – ахал Брусин. – Мотор-то, пойди у него «Даймлер»! Мне б такой!

– Вы мне лучше скажите, как он взлетел-то по грязи?.. – спросил Андрей.

– Да очень просто, – пояснил Брусин. – У них там тракт рядом с аэродромом – с него и взлетают.

– Так давайте и мы начнем с тракта взлетать…

– До него пять верст – далеко аэропланы тащить. Да и не дадут – войска по нему идут.

Поскольку Сабурова не было, командовал авиаотрядом Андрей. Ввиду того, что перед отлетом барометр уверенно падал, Михаил Федорович предполагал, что ничего решительного Данилин сделать не успеет. Но Сабуров ошибся.

Данилин нашел ровное место, кое закачивалось обрывом. Распорядился: