Читаем без скачивания Литерный эшелон - Андрей Марченко

Данилин нашел ровное место, кое закачивалось обрывом. Распорядился:

– А давайте построим свой тракт? Вобьем в землю колья, положим балки, на них доски… Саженей пятьдесят хватит вполне! Покажем германцу, что мы тоже не лыком шиты! Пусть у него удача и тракт под боком. Зато у нас смекалка и руки мастеровые! Приступайте!

Были вызваны скучающие механики, им дано было соответствующее распоряжение. Но как бы не устали от скуки механики, работать им хотелось еще менее.

Хорунжий, механик Брусина обстоятельно выслушал распоряжения Андрея и покачал головой:

– А чего так? Можно проще!

– Это как?

На обрывке бумаги механик набросал несложный чертеж. Андрей одобрительно кивнул:

– Вот это и будем строить.

Поглядеть на строительство приходили со всего авиаотряда.

– А чего это вы надумали, Андрей Михайлович? – спрашивали летчики.

Андрей, к тому времени присоединившийся к работающим механикам, охотно пояснял.

– Эк как чудно! – кивали офицеры. – И добро бы было, если бы просто чудно, а то ведь разобьетесь? И все ведь выдумано вашим механиком, чтоб меньше работать.

На это обижался Хорунжий:

– Ну отчего, если что-то выдумает русский, то говорят: «русский Иван чего только не выдумает». А если то же самое выдумает украинец, то он – хитрожопый и ленивый хохол.

Стройка спорилась, благо строить действительно пришлось немного.

Выложили небольшой помост в пять саженей длиной. За ним построили башню, на которую натаскали камней. «Сикорский» на руках подняли на руках и поставили на помост.

Данилин залез в кабину, туго затянул ремни. Механики крутанули винт, завелся двигатель. Андрей выжал газ почти до предела, дал знак: давай!

Хорунжий взмахнул топором, перерубил канат. Аэроплан двинулся вперед, живо набирая скорость. Почти тут же с высоты рухнул груз, канат мгновенно выбрал слабину, рванул аэроплан сильнее.

Андрея вдавило в кресло, он почти инстинктивно взял ручку на себя.

Под кабиной щелкнул карабин, аэроплан расцепился с тросом.

Не успев даже понять, как это ему удалось, Андрей был уже в воздухе.

– Получилось! Воспарил! – неслось с земли.

Над аэродромом Андрей сделал полный круг, проверяя, все ли нормально с аппаратом, не развалилось что при резком старте. Но нет – «Сикорский» работал идеально.

И Андрей полетел в сторону фронта.

Там как раз начиналась русская атака.

Поле вскипело восставшими из окопов солдатами. Впереди, призывая солдат, шли офицеры. Катились броневики, поливая немецкие окопы свинцовым дождем. Германцы ответили: часто стреляли винтовки, ударили пулеметы. Первая пуля досталась идущему впереди офицеру, он задумчиво сделал шаг и осел. Падали и другие солдаты, остальные шли, мешая кровь с грязью.

Над этим всем парил Андрей: недоступный для земных словно ас-небожитель из скандинавских саг. Пролетев над фронтом, Данилин отправился дальше, туда где находился немецкий аэродром.

Появление Андрея стало там неожиданностью: все ожидали, что русская авиация скована непогодой и распутицей. Зенитчики бросились к оружию, пилоты – к дежурному аэроплану, но Андрей был быстрее: полоснул из пулемета по стоящим вряд аэропланам, выбросил две гранаты из сумки. Те взорвались в воздухе, обдав самолеты градом осколков, но, кажется, ничего серьезно не повредили.

Не дожидаясь того, чтоб немцы подняли аэропланы, Данилин лег на обратный курс, и скоро заходил на посадку уже на свой аэродром.

В небо Андрей отправлялся с точным планом как садиться: он его заучивал чуть не час перед полетом. Поэтому сел легко: когда коснулся колесами земли, стал одновременно отпускать газ и брать ручку на себя, увеличивая подъемную силу и тем самым – сопротивление крыла. Самолет быстро остановился.

Произошла лишь единственная помарочка: прежде чем стать окончательно, «Сикорский» качнулся вперед, будто намереваясь скапотировать. Андрей инстинктивно вобрал живот, вжался в кресло, и этого, может быть, хватило. Аэроплан стал на все три колеса.

К самолету спешили механики и пилоты. Обошлось без оваций и без подбрасываний Данилина в воздух. Ему жали руку, одобрительно хлопали по плечам, по шлему.

После полет повторил и Брусин, у него полет и посадка прошли идеально вовсе без происшествий, гладко. На мгновение Данилина уколола игла ревности, но потом это чувство исчезло: все равно он, Андрей был первым…

Более полетов в тот день не было. Авиаторы ушли праздновать: пили местный самогон, выгнанный, кажется, из брюквы и настоянный, видимо на скорпионах.

К вечеру, когда прибыл дирижабль, в авиаотряде не было ни одного трезвого человека, чтоб принять швартовочный канат. Поэтому дирижабль швартовали чуть не всем миром.

– Ни чего вам доверить нельзя! – проворчал Сабуров. – Что же вы так без повода напились?.. В стране, между прочим, сухой закон!

– Никак нет! Повод есть! – и, дурашливо улыбаясь, Андрей доложил о событиях за день.

– Это – поясняет, – согласился Сабуров.

Но все равно сначала матерно выбранил Данилина, Брусина и Хорунжего. После – поблагодарил.

И задумался.

В институте

Появление новых людей оживило Белые Пески. Приехали не просто люди. Прибыли новые хлопоты градоначальнику – семьи и холостяков надлежало расселить. С последними дело обстояло как-то легче: они были неприхотливы по части жилья и провианта. Впрочем, тут имелась иная трудность: количество холостяков уже превышало разумные пределы, и Латынин опасался, чтоб не случилось чего-то дурного.

Конечно, были казачьи семьи, в которых на выданье имелись девушки. Но им, равно как и родителям более нравились бравые казаки, нежели эти худосочные цивильные.

Казаки рвались на фронт, в действующую армию, где легче получить награды и чины. Латынин, грешным делом думал за них замолвить словечко. Ведь еще проще, чем награду там можно получить смерть или увечья. Появятся вдовы, некомплект женихов. Девки на выданье станут сговорчивей.

Но Шульга был непреклонен: там, за пределами города как-то разберутся и без них.

Своей бедой Латынин поделился с казачьим начальником, в надежде, что тот сделает внушения казачкам. Но войсковый старшина сочувственно покачал головой:

– Да, беда… Но это можно старым казацким способом решить…

– Это каким?

– Да украсть невест! У меня дед так бабку у черкесов украл.

– Но помилуйте! У кого тут красть? Тут только туркестанки – часто страшные, как апокалипсис.

– Ну, извините, у вас женихи тоже совсем не георгиевские кавалеры!

На том разговор и закончился.

А в самом деле: о чем еще говорить? Ясно было, что старшина ответил так, только чтоб от него отвязались. Туркестанцы были спокойными, совсем не чета немирным чеченам или черкесам. Да и являлись они подданными российского императора, совсем как Латынин или кто-то еще из Аккума.

И на устройство холостяцких судеб Латынин махнул рукой: как-то будет.

Другим человеком, столкнувшимся с наплывом новичков, был профессор Беглецкий. Ему было проще: прибывшим требовалось лишь помещение и чертежные инструменты. Впрочем, если кто из понаехавших захочет перевестись в другой отдел и помочь посильно, он, как начальник Особой Экспедиции возражать не будет.

Конечно же, прибывшим устроили подробнейшую экскурсию, вдруг у кого-то из новеньких окажется свежий взгляд и в исследованиях удастся продвинуться еще немного далее.

Для начала их провели по деревне к большой охраняемой теплице.

Здесь деревья стелились по земле, на ветках яблонь рядом наливались яблоки и цвели завязи. На свихнувшихся вишнях зрели ягоды: крупные, словно грецкий орех, соседствовали с просто миниатюрными. Под ногами буквально струились побеги гороха. В самом деле: это растение быстро всходит. Но тут оно растет буквально на глазах!

На кустах висели помидоры, огромные, словно бычье сердце. Один из новоприбывших, было, решил что неплохо бы такой взять с собой на салат, и уже собирался умыкнуть плод. Но экскурсовод оказался бдительным. Как бы между прочим пояснил:

– Это инопланетные помидорчики, ты их не кушай и спиной к ним на всяк случай не поворачивайся.

– Это как? – поинтересовался Лихолетов.

Экскурсовод охотно пояснил:

Вышло так: по методу, о котором говорил Столыпин, в камеру с ядерным реактором дозревать поставили несколько ящиков зеленых помидор.

Было это впрочем, до высказывания Петра Аркадьевича, но суть не в этом.

Помидоры если и дозрели, то незаметно. Зато лабораторные твари, которым их скормили, умерли быстро и в мучениях.

Ядовитые помидоры выбросили в яму, и чтоб их не растащили куры – засыпали землей.

К удивлению семена проросли. Заметили это не сразу, когда растение уже поднялось на пядь от земли. Впрочем, более оно и не выросло. Всю свою краткую жизнь оно стелилось к земле, словно вьюн, выпускало листья разной формы и расцветки, будто не могло вспомнить – какие же правильные. Некоторые из них тут же желтели и опадали.