Читаем без скачивания Глобальное политическое прогнозирование - Александр Панарин

За следующие черты: гомогенность (отсутствие культурно-ценностного разнообразия), секуляризованный прагматизм (спорят не о вере и ценностях, которые никого не интересуют, а исключительно об интересах), центризм — благополучное избегание крайностей левого и правого радикализма.

Эта манифестация либеральной веры достойна того, чтобы быть расшифрованной. В самом деле: что же это за новый "человек политический", который не спорит о ценностях (т.е. равнодушен к делам веры), довольствуется фальшивыми различиями республиканцев и демократов и готов вращаться в вечном двухпартийном кругу, вращение которого напоминает беличьи бега в колесе? Можно ручаться, что в нем начисто отсутствует настоящий политический тонус, воля и воображение — за что он и удостаивается похвалы либеральной теории, сегодня не терпящей "непредсказуемых". А разве любое творчество укладывается в идеологию предсказуемости? И есть ли шанс, убив воображение людей как граждан полиса, сохранить это воображение в каких-то других, позволенных формах?

Человек — цельное существо, И если он оскоплен в качестве "политического животного", трудно ожидать, что он будет особо фертилен в других сферах. Задача, следовательно, состоит в другом: оскопить в такой же степени представителей других культур и цивилизаций, дабы выхолощенный в духовном и эмоционально-волевом отношении потребительский человек ни в ком не встречал опасного для себя вызова. В этом подлинный смысл объявленной американским либерализмом программы модернизации политических культур всего мира.

Может показаться парадоксальной та энергия, которую в этом деле всемерного "остужения" мира проявляет духовно субтильный человек Запада. Но разве творчески бесплодный Сальери не проявлял подобной же энергии по отношению к Моцарту. Зависть и ревность, корыстолюбие и страх — это как раз те компенсаторские чувства, которые могут достигать невиданного накала как раз на фоне творческого бесплодия и духовной опустошенности.

Сегодня Континент переживает как раз тот период своей истории, когда "пираты моря" задели самый нерв его души, посягнули на основы его существования. В этих условиях он нуждается в том, чтобы выстроить свою новую идентичность, отвергнув требования ценностной капитуляции. И эта новая идентичность будет выстроена вдоль вертикали Россия — Индия. Предстоит колоссальная работа по решительному размежеванию со всем тем, что успели привнести на Континент миссионеры морских учений. Ибо средства, годные для подтапливания и разжижения твердынь, не годятся для противоположных задач — их укоренения и цементации. Предстоит не менее напряженная творческая работа по выстраиванию смыслообразующих стержней, призванных заново скрепить распадающуюся мозаику Континента.

Итак, главный вопрос касается формирований новой континентальной идеологии, способной восстановить биполярность мира, заново построить систему сдержек и противовесов и тем самым не только отстоять Континент, но и улучшить поведение его океанического оппонента, который, не встречая отпора, явно зарвался. Две смыслообразующих идеи, которые лягут в основание континентальной идеологии, уже сегодня четко вырисовываются: одна — это твердая почва, чувство натуры в противовес виртуальностям лукавого океанического сознания. Вторая — ясность духовного неба, яркий пламень вдохновительных ценностей взамен постмодернистской болезни "рассеянного склероза", порождающей невнятицу смыслов и мотивов.

Когда доискиваешься истинных причин того дистанцирования от России, которое стала явно проявлять сегодня мусульманская часть постсоветского пространства, приходишь к выводу: мусульмане ждали от России достаточной мировоззренческой ясности и твердой воли, столь необходимых в ситуации тотального вызова Континенту.

Встретив вместо этого со стороны официальной Москвы смесь трусости с лукавством, мелкого торгашества с неясными имперскими бормотаниями, они испытали законное негодование. Этим негодованием хотят воспользоваться океанические пираты, дабы и здесь урвать свою долю, эксплуатируя принцип "разделяй и властвуй".

Мусульманам пора понять: без России защитить Континент от нового колониализма со стороны указанных пиратов невозможно. Сегодня эпицентром пиратских игр стал Каспий. Открытые там залежи нефти притягивают сюда силы, никогда прежде не достигавшие такого углубления в тело Континента. Идея нефтяного пути, идущего от Каспия на Запад и на Восток и смыкающего два океана — Атлантический и Тихий — есть не что иное, как попытка сил Моря отколоть от Континента неслыханно большой кусок, обкорнать его. Кому все еще не ясно, что речь идет о беспрецедентной агрессии Моря, собирающегося раздробить Континент, тому уже ничем нельзя помочь. Инициаторы этого проекта хотят не просто провести новую линию связи между Атлантикой и Тихим океаном и тем самым закрепить достижения вестернизации. Они хотят предупредить возможность новой консолидации Континента по индоевропейской вертикали, так как каспийский проект прямо направлен на то, чтобы срезать эту вертикаль, прервать ее.

В случае удачи этого проекта миллионы жителей мусульманского мира были бы отлучены от континентального трудового уклада и превратились бы в нефтяных рантье — паразитических потребителей. Созданный таким образом клин "потребительской цивилизации" рассек бы Континент по горизонтали и воспрепятствовал бы союзу Севера и Юга — главной надежде современного мира, если мир в самом деле желает выжить. Вся эта стратегия сегодня осуществляется так, чтобы ее геополитические, мироустроительные цели не слишком выпячивались. На первый план выходят "законные" потребительские мотивы миллионов людей, никогда не живших в особом достатке и соблазненных миражами потребительского общества.

Однако объективные сопоставления советского "нищенского образа жизни" с тем, который сегодня предложен этим миллионам, убеждают в том, что и в своих чисто потребительских ожиданиях людям предстоит жестоко обмануться. Богатство, которое предполагается создать на базе нефтедолларовой ренты, отличается от богатства экономической классики одной принципиальной особенностью: оно принимает форму трансфера и, следовательно, обречено быть трансфером — быть переданным из менее "уютного и предсказуемого" местного пространства в надежные эпицентры потребительской цивилизации.

Пора понять, что между континентальным и морским богатством существует принципиальное отличие. Одно основано на твердых наличностях, на неразрывной связи труда и земли, другое — на тех или иных разновидностях пиратского ремесла, связанного с технологиями трансферов. Эти различия в экономической природе двух типов богатства тесно связаны с различиями высшего духовного и антропологического порядка. Континентальное богатство требует как раз того типа человека, которого на наших глаза угрожает разрушить вестернизация и "либерализация".

Речь идет о способности нести тяжкий крест континентального бытия, в поте лица добывать хлеб свой, выносить капризы суровой природы, быть готовым сочетать производительный труд с ратным трудом. Эта нерасчлененность трудных функций сформировала хорошо знакомый континентальный тип, сочетающий удаль — с прилежанием; умение выносить невзгоды, терпеть и ждать — с порывами исторического вдохновения, устремленного за горизонты настоящего; храбрость ратника — с мудрой медлительностью землепашца.

Весь этот синкретизм функций, по поводу которого столь сокрушаются миссионеры модерна, называя его традиционалистским, на самом деле соответствует законам континентального существования, континентальному этосу как таковому. На Западе в самом деле модернизация сопровождалась все более четкой дифференциацией функций. Вся позитивистская традиция, начиная с О. Конта и Спенсера, настаивает на демилитаризации и демифологизации мышления, т.е. на полном размежевании носителей торгово-промышленного комплекса с опасно романтическими чертами, наследуемыми от феодальной эпохи. При этом дело подается таким образом, будто героика и жертвенность, полет художественного и исторического, устремленного в будущее воображения — все это вообще принадлежит к прошлому, а современному человеку предстоит пресная ритмика существования, организованного педантично-бесстрастными носителями "бюрократической рациональности".

На самом деле все это даже для Запада было утопией: промышленная "позитивная эпоха" породила новые формы милитаризма, по сравнению с которым старый феодальный милитаризм выглядел буколикой. По поводу этой опрометчивости прогнозов позитивистской социологии не раз с горьким остроумием писал Р. Арон { См., напр., Aron R. La crise du progres. Paris: 1969. } . Что уж тогда говорить о континентальном существовании, парадигма которого формировалась и в борьбе с кочевниками Степи и в борьбе с кочевниками Моря.