Читаем без скачивания Итальянская новелла Возрождения - Джиральди Чинтио

CCXXV

О ревнивце, который оскопил себя, чтобы испытать верность жены

Один обитатель Губбио по имени Джованни, человек чрезвычайно ревнивый, все думал, как лучше всего узнать, изменяет ли ему с кем-нибудь жена. В конце концов он придумал хитрое средство, достойное ревнивца. Он оскопил себя с той целью, что если после этого жена его забеременеет, то это будет доказательством ее измены.

CCXXVII

О священнике, который во время проповеди ошибся в числах

А вот случай с другим священником. Он объяснял народу евангелие и, рассказывая, как наш спаситель накормил пятью хлебами пять тысяч человек, оговорился и сказал не «пять тысяч», а «пятьсот». Его причетник тихо заметил ему, что он ошибся в числе и что евангелие говорит о пяти тысячах. «Молчи, дурак, — зашипел на него священник. — Хорошо будет, если они поверят и тому числу, которое я сказал».

CCXXVIII

Мудрый ответ кардинала Авиньонского королю Франции

Мне хочется среди этих наших рассказиков припомнить остроумные слова кардинала Авиньонского, человека очень умного. Когда папы имели пребывание в Авиньоне[126], перед ними, чтобы придать больше пышности их выходу, вели много лошадей без всадников, в богатом убранстве. Французский король с негодованием спросил у кардинала, сопровождало ли когда-нибудь такое великолепие апостолов. «Конечно, нет, — отвечал кардинал. — Но ведь апостолы жили в те времена, когда и у королей были другие нравы, ибо они были пастухами и сторожами стад».

ССХХХ

Как был посрамлен проповедник, громко кричавший

Один монах, который часто проповедовал народу, имел, как все глупые люди, привычку кричать очень громко, и одна из женщин, бывших в церкви, плакала, слушая его крики, переходившие в рев. Монах несколько раз заметил это и, думая, что женщина растрогана его словами, которые будят в ней любовь к богу и голос совести, призвал ее к себе и спросил, почему она плачет и не его ли слова растрогали ее душу и заставили проливать эти благочестивые — так он думал — слезы. Женщина отвечала что ее действительно очень трогают и больно сокрушают его громкий голос и его крики. Она вдова, и от мужа ей остался ослик, благодаря которому она зарабатывала себе на пропитание. Этот ослик имел привычку часто, днем и ночью, реветь, совсем так, как монах. Теперь ослик околел, она осталась без всякой поддержки в жизни. И когда она слушает громкие восклицания проповедника, они ей кажутся похожими на голос ее ослика; ослик приходит ей на память, и она невольно бывает растрогана до слез. Так этот глупец, скорее крикун, чем проповедник, ушел, увидев свою глупость посрамленной.

CCLXII

Шутливый ответ относительно малочисленности друзей у бога

К одному нашему земляку, очень веселому человеку, который долго был болен тяжелым недугом, пришел монах, чтобы укрепить его дух. Утешая его, он сказал, между прочим, что бог обыкновенно наказывает таким образом и обременяет невзгодами тех, кого любит. «Не удивительно тогда, — заметил больной, — что у него так мало друзей. Если он будет так же обращаться с ними и впредь, их у него будет еще меньше».

Из «Бесед о любви»

Аньоло Фиренцуолы

Новелла I

Никколо, направлявшийся в Валенсию, занесен сильной бурей в Берберию и продан в рабство. Жена хозяина в него влюбляется и из-за любви к нему становится христианкой. Бежав вместе с ней на корабле одного из своих друзей, он попадает в Сицилию; там их узнают и обратно отправляют к царю. Не доезжая Туниса, они отброшены бурей в Ливорно, где, будучи захвачены корсарами, затем спасаются и, вернувшись во Флоренцию, живут счастливо

Так вот, жили в наших краях[127], а было это очень давно, два гражданина высокого происхождения и богато одаренные благами Фортуны, которые, не довольствуясь подвигами своих предков и не считая чужие деяния за истинные украшения, приобрели себе славу и признание собственными деяниями и тем самым больше прославили свой род, чем он их; а ученостью, обходительностью, равно как и множеством иных достоинств, они стяжали себе во Флоренции такое имя, что счастлив был бы тот, кто сумел бы похвастаться лучшим; в числе же прочего, что было в них похвального, они питали друг к другу такую любовь и столь сердечную братскую привязанность, что во всякое время, где был один, там был и другой, чего хотел один, того хотел и другой.

Так жили эти юноши похвальной и спокойной жизнью, но Фортуна, казалось, стала им завидовать, ибо случилось, что один из двух друзей, Никколо дельи Альбици, получил известие о смерти брата своей матери, богатейшего купца в Валенсии, который, не имея ни детей, ни других близких родственников оставил его своим единственным наследником. Посему Никколо, дабы увидеть свое достояние собственными глазами, решил отправиться в Испанию, а для этой цели он попросил Коппо (так звали его друга) отправиться вместе с ним, и тот согласился с великой радостью.

И уже оставалось им выбрать день отъезда, как вдруг им на беду, а может быть, на счастье, как раз в то время, когда они собирались уехать, отец Коппо, по имени Джован Баттиста Каниджани, так тяжко занемог, что по прошествии немногих дней преставился. Таким образом, если Никколо хотел ехать, ему приходилось ехать одному; и вот он, покидая своего друга скрепя сердце, особливо же в таких обстоятельствах, но принуждаемый необходимостью, направил свой путь в Геную и там, сев на генуэзский корабль, пустился в плавание.

Но Фортуна всемерно препятствовала этому путешествию, ибо не успел он отъехать на сто миль от берега, как вдруг, на заходе солнца, море, побелев, начало вздуваться и множеством других знамений стало угрожать им великой бурей. Посему, тотчас же приметив это, хозяин корабля хотел распорядиться как можно скорее предотвратить беду, но дождь и ветер внезапно обрушились на судно с таким неистовством, что не позволяли делать то, что было необходимо; к тому же воздух вдруг потемнел настолько, что уже ничего нельзя было разглядеть, разве только тогда, когда внезапно вспыхивала молния, которая тут же и столь же внезапно погружала их в еще большую темень, придавая окружающему еще более ужасный и устрашающий вид.

Сколь жалкое зрелище являли собою бедные пассажиры, которые также пытались бороться с небесными громами, но очень часто делали как раз обратное тому, что было нужно! А если хозяин дм что-либо говорил, то страшный шум падающего дождя и разбивающихся друг о друга волн, скрип снастей и свист парусов, а также раскаты грома и стрелы молний создавали такой жуткий грохот, что никто не мог расслышать ни слова; и чем больше росла беда, тем больше теряли они силы и присутствие духа. Как вы думаете, каково было на сердце у этих несчастных при виде корабля, который то словно хотел вознестись на небо, то в следующее мгновение, рассекая море, словно стремился погрузиться в преисподнюю? Как, полагаете вы, вставали у них дыбом волосы, когда казалось, будто все небо, превратившись в воду, готово было дождем низринуться в море, а море, вздуваясь, вот-вот готово было взгромоздиться на небо? Каково, считаете вы, было состояние их духа при виде того, как другие выбрасывали в море их лучшее добро, или когда они сами его выбрасывали во избежание худшего зла?

Изнемогавший под ударами, брошенный на произвол ветров, то гонимый ими, то сотрясаемый валами, полный воды корабль носился в поисках утеса, который положил бы конец страданиям злосчастных мореходов, а они, уже больше не зная, что делать, обнимая и целуя друг друга, предавались плачу и воплям о спасении, насколько им хватало глотки. О, сколько было таких, которые, сами нуждаясь в утешении, хотели утешить других, но слова их прерывались вздохами или слезами! О, сколько было таких, которые совсем недавно глумились над небом, а теперь казались монашками на молитве! Кто взывал к деве Марии, кто к св. Николаю Барийскому, кто громкими воплями призывал св. Иеремию, кто хотел идти ко гробу господню, кто сделаться монахом, кто жениться из любви к господу; этот купец готов отказаться от всего нажитого, тот покончить с ростовщичеством; кто зовет отца, кто мать, кто вспоминает друзей, кто детей. Необходимость видеть страдания друг друга, сочувствовать друг другу, слышать жалобы друг друга — все это тысячекратно усугубляло бедствие.

И вот в то время как несчастные обретались в такой опасности, мачта, настигнутая могучим порывом ветра, сломалась, и корабль, расщепившийся на тысячу частей, выкинул большую часть своих пассажиров в страшное море на снедь рыбам и морским чудовищам. Иные, более, быть может, находчивые или более обласканные Фортуной, нашли себе спасение кто на одной доске, кто на другой. В числе их Никколо, обнявши какую-то доску, не выпускал ее из рук до тех пор, пока его не прибило к берберийскому берегу в нескольких милях от Сузы. Попав туда и будучи замечен несколькими рыбаками, пришедшими в это место на рыбную ловлю, он возбудил в них сочувствие к своей судьбе. Посему, тотчас же взяв его с собой, они отвели его в маленькую хижину, находившуюся поблизости, и, разведя большой костер, положили его у самого огня.