Читаем без скачивания Том 2. Эмигрантский уезд. Стихотворения и поэмы 1917-1932 - Саша Черный

Без вакансий*

Вверх за лодочным сараемПодымается тропинка…Независимо и гордоПо корням стучит дубинка.Справа сосны, слева море,Посредине — я с собакой.Жаба сунулась под каменьТоропливой раскорякой…Что ты, друг мой! Ты ведь дома,—Мне поступок твой неясен:Эмигрант французской жабеСовершенно безопасен…В складках скал внизу открылсяРайский клок воды сапфирной.Ни души… Морские травы,Да над камнем кактус жирный.И с крутой тропинки чертом,Под ребром скалы прохладной,Вниз — в игрушечную бухтуТак и ринулся я жадно…

Благодарными глазамиЯ взглянул, вздохнув, вдоль склона:Вот… До самого закатаПоиграю в Робинзона.Но за камнем — гвоздь им в печень! —В элегантнейшей палаткеРобинзоновская параКопошилась на площадке…Он, на сук повесив галстук,Перед зеркальцем овальнымПоправлял пробор свой жидкийЖестом сдержанно-астральным…А она в пижаме алой,Наклонив серпом головку,Над изящнейшим подносомТомно чистила морковку.Два складных паучьих креслаЛиловели перед входом,И на столике походном:Граммофон и банка с медом…Я зажал собаке морду,—Надо вверх идти, однако.Все вакансии на светеНе для нас с тобой, собака…

У стволов автомобилиМирно спят, блестя щитами.Жесть консервных ржавых банокТускло блещет под кустами.Загорелые, как пряник,Две курносые АстартыС быковидными юнцамиПод сосной играют в карты.В глубине бока палатокРаздувают тихо чрево…С европейской точки зренья,Оснований нет для гнева…Что же ты, пришлец, томишься?Подарить тебе весь берег,Чтобы ты земле и небуНе устраивал истерик?Не пора ль к собакам броситьПрометеево наследствоИ, идя навстречу моде,Добросовестно впасть в детство?..Сам себя призвав к порядку,Я пробил тростник бокамиИ пошел сквозь бор в местечкоВ «буль» сражаться с рыбаками.

Дождь*

Утром фермерша-старушкаВ гости к нам пришла на дачкуИ присела, отдуваясь,У кривой сосны на тачку.Платье — черным парашютом,Лопухом плетеным шляпка…В ручки пухлые дохнула,—Старичкам всегда ведь зябко.А глаза ее, коринки,Мигом все схватили зорко:Дворик, домик наш, верандуИ раздувшуюся шторку.«Вот», — она сказала тихо,Показав рукой на тучи,Над лиловыми холмамиНаплывавшие все круче.«Шестьдесят семь лет в ПровансеПросидела, как на стуле,Но такого не бывало,—День за днем дожди в июле!»Покачала головою,Скрючив ножки, как ворона,И седую бородавкуПощипала удрученно.

Полчаса она скрипела…Я сидел на камне кроткоИ с сочувственным вниманьемКовырял дыру в подметке.«Чуть опрыщут виноградникЛегкой пылью купоросной,Все сейчас же до пылинкиСмоет, к черту, дождь несносный…Вы лозу-то оберните,—Сколько, сударь, белых пятен!Дождь в июле винограду,Как быку мясник, приятен…Разрослись шатрами листья,—Кисти спрятались до света…Что-то будет с виноградомВ это пакостное лето?И чеснок, как гриб, червивый,И капуста захирела,Огурец любой разрежешь,—Весь, как дудка, пустотелый!Помидор — дурак зеленый…Все убытки, да убытки…»И, как демон, запахнулаКрылья черные накидки.

Эмигрант, подбитый ветром,Долго слушал я соседку,И казалось мне, что РотшильдГорько плачет мне в жилетку…Вон внизу за перелескомДом ее стоит, как крепость.Дождь гнезда ее не смоет,—Что за дикая нелепость!Кров, семья, покой, достаток,Каждый ствол скрипит: «Я дома»…С детства каждая ложбинка,Как ладонь своя знакома.Вот когда б на нашу льдинуПосадить ее хоть на день,—Чтоб она бы поклевалаЭмигрантских виноградин…Этой мысли я, конечно,Вслух не высказал старушкеИ сказал ей в утешенье,С ней прощаясь у опушки:«Есть примета, — если лозыГлупый дождь в июле мочит,—Винограду будет меньше,Но вино в цене подскочит».

С холма*

Выбрав место у тропинки,Где сквозь бор синеет море,Где вдали бельишко сохнетНа бамбуковом заборе,Я принес большую доску,—Пар дымился над ушами! —И четыре толстых ножкиОбтесал карандашами…Вбил их в землю — слон не вырвет!За холмом стреляло эхо;И прибил к ним туго доску,—Не работа, а утеха…А потом лазурной краской,Цвета крыльев серафима,Густо выкрасил скамейку —Дар любому пилигриму:Чтоб присел, забыв земное,И, попыхивая трубкой,Всласть смотрел, как парус в мореДышит гоголем над шлюпкой…Да и сам приду не раз яПосидеть Наполеоном,Руки гордые сложивши,В одиночестве зеленом…

Где влюбленных нынче встретишь?В казино, сцепясь друг с другом,Пары вьются, как моторы,Равнодушно-мертвым цугом…А на пляже те же пары,Загорев, как голенище,Распластав тела у будок,Переваривают пищу.Но сегодня — наконец-то! —На моей скамейке синейЯ приметил сквозь кустарникБога юного с богиней.Он был в трусиках лиловых,А она в трико морковном…Метров на сто был пронизанВоздух шепотом любовным,Шея к шее, сердце к сердцу,Под сосной склонились рыжей…За смолистыми стволамиПодобрался я поближе.Подобрался и расслышал:Рдея страстью огневою,Оба пламенно шепталисьНад таблицей биржевою…Скрылись в чаще. Мрачно сел яНа пустынную скамейку.Петушок с соседней фермыИз-за камня поднял шейку,Покосился на газету —На последнюю страницу:Может быть, сейчас он клювомВ биржевую ткнет таблицу?Но петух меня утешил:Звонко грянул голос зычный,—Пять патлатых кур сбежалисьНа султанский зов привычный…Двум он клювом дал по шее,Двум скормил мои он крошкиИ ушел в кусты за пятой,Томно вскидывая ножки.Я подумал с облегченьем:Есть любовь еще на свете!И, зевнув, разрезал дынюНа развернутой газете.Зной оранжевою дымкойОстрова вдали туманил,И внизу какой-то олух«Стеньку Разина» горланил.

ПОЭМЫ

ДОМ НАД ВЕЛИКОЙ*

(Картины из русской жизни)

На тихом берегу Великой,Широкой медленной реки,—Забор оброс полынью дикой,Крапивой проросли мостки.Ворота — крепость. Словно стража,С боков — точеные столбы.И облаков витая пряжа,Как знаки ласковой судьбы…Ленивый кот сидит в калиткеИ слушает дремотно плеск.Плывет старик в затертой свитке,На влажных веслах алый блеск.А за забором мир зеленый,—И благодать, и тишина.С тычинок хмель свисает сонный,Круглится тыква, как луна.Пустой парник раскинул стекла,За ним — укропов абажур,Над грядкой вылезает свекла,Под тачкой спит семейство кур.На райских яблонях так нежноЖелтеют шарики дождем.А над пригорком безмятежноВстал над рекою белый дом.

С балкона даль — отрада взорам:Синеет вольный бег реки,Нагорный берег сизым боромСбегает в дальние пески,И грузный мост навис змеею,И купола цветут в садах,И стены древней чешуеюЗигзагом вьются в слободах…Смолой прогретой пахнут густоРезные столбики перил.Внизу кудрявая капустаПолна избытком крепких сил.А там за домом под балконом,Где виснет желтых груш каскад,Где шмель гудит осенним звоном,Где грабли на песке лежат,Где спит малинник в паутинке,Скрывая холмик муравьев,Где на алеющей рябинкеГалдит семейство воробьев,Где шар блестит над мокрой клумбой,Венчая пышных астр костры,—Там за классическою тумбой,Обнявшись, ходят две сестры.

Они погодки. В эту зимуПоследний раз ходить им в класс.Над домом вьется лента дыму.«Обедать, девочки!» — «Сейчас…»Собрали сноп из листьев клена,—Осенний радостный пожар.Из кухни выползла Матрена,На пухлых ножках жирный шар.В столовой маятник двурогийСолидно ходит вверх и вниз.Друг дома — фикус козлоногийВозносит листья под карниз.И уж, конечно, у окошкаСпит в клетке желтенький пушок,Поджавши скрюченные ножки,А в прутьях сахару кусок.Клеенка в синеньких узорахСвисает круто со стола.Дрожащий зайчик на приборах,Искрясь, запрыгал из угла.С буфета тянет сладкой дыней,В углу диван — уютный кит,И белый квас в резном графинеАжурной пеною пыхтит.

Мать разливает суп янтарныйСпокойной медленной рукой.Вплывая в солнце, воздух парныйКлубится влажной пеленой.Отец из-под очков усталоВзглянул на дочек — хороши…«Здоровы?» — Тихий смех, как жало,Вдруг брызнул в солнечной тиши.Мать улыбнулась. Шорох ложек.В лазурных окнах — пестрый Псков.А под столом шуршанье ножекИ драка легких башмачков.На блюде, лапки сжав на бюсте,Как безнадежный инвалид,—В цветной пупыристой капустеСмешная курица лежит.Дрожит графин, трясется миска…«Мамуся, что на третье?» — «Кот».Хохочут девочки до писка.Отец в салфетку прячет рот.Но младшей все всегда известно:Скользнув глазами за порог,Она запела: «Врать нечестно!На третье — яблочный пирог!»

Под синим абажуром лампаБросает круг на тихий стол.На темной стенке два эстампа:Пастух с гусями и козел.Девицы в ужасе священномНад космографией сидят.Мать, опустив моток в колена,Отцовский штопает халат.Часы стучат. Бегут минуты.Затих пузатый самовар.У младшей — тоненькой Анюты —В глазах истома и угар…А старшая беззвучно встала,Прошла в отцовский кабинет:Отец над счетами усталоСклоняет вязаный жилет.«Помочь?» — Как бойко по костяшкамТанцует девичья рука…Отец доволен. Дым барашкомУходит ввысь из мундштука.Над головами карта фронта…Сквозь дебри рек, лесов, песков,От Риги вплоть до Гелеспонта,Змеится пестрый строй флажков.

В уютной белой комнатушке,Где листья кленов так пестры,Лежат, зарыв глаза в подушки,Две неподвижные сестры.Вверху колпак мерцает глазомПод потолочной наготой,И туалет белеет газом,Как новобрачная фатой.Сквозная дымная кисейкаСквозь прут продета на окне.Открыток пестренькая змейкаВисит на матовой стене.Чуть слышно младшая просила:«Ты спишь?» — «Не сплю». — «Иди ко мне!..О чем ты думала, Людмила?»«О нас, о Боге, о войне…»«Боишься?» — «Нет… Чего ж бояться…А так… нерадостно подчас…» —Но в стенку стук. Нельзя шептаться.Рука к шнурку — и свет погас.Прильнули вмиг к подушке пышной,Склонясь друг к другу головой,И зацарапали неслышноВ коробке с рыхлою халвой.

Матрена встала. Сизый парЕще плывет с реки над садом.Перед плитою самоварВ трубу гудит багровым чадом.Зеленый ямбургский сундукПокрыт тряпичною дорожкой.Матрена мечется без рукИ разговаривает с кошкой.Работы выше головы!На печь поставить простоквашу,Подбросить кроликам травы,Поднять девчонок и папашу,Сварить вкрутую три яйца…А самовар? А булки с маком?Ворчит, но красный круг лицаСияет добродушным лаком.В сторонке узкая постельВерблюдом горбится за ширмой,Кишит прусачьей ратью щель,Вверху плакат с ландринской фирмой.Над ложем в ракушках солдатЗастыл, как столб, в квадрате рамы.Воюет, бедный… Брат иль сват?А по бокам две голых дамы.

Племянник Степа каждый праздникИз корпуса приходит в дом.Толстяк, задира и проказник,—У дяди он, как тихий гном.Пыхтя, отдаст визит Матрене,Получит первый пирожок,Качаясь, посидит на клене,Как явский бронзовый божок.Потом нырнет в подвал прохладный,Упорно станет к верстакуИ в клинья медленно и ладноВобьет кленовую доску.Пыхтит мальчишка, вьется стружка,Фуганок ходит вверх и вниз,Ходи! Работа не игрушка…Он дяде мастерит сюрприз.Но если вдруг в оконной нише,Где цепкий вьюн струится ввысь,Кузины выглянут, как мыши,—Он им кричит свирепо: «Брысь!»Меньшая с хохотом пристанет:«Полковник, хочешь бутерброд?»А он живот галантно стянетИ, как акула, сразу в рот.

В расцветших окнах гам и пенье,А за балконом дождь и тьма.У старшей дочки день рожденья,И в доме нынче кутерьма.В гостиной гам, грызут орехи,Гудят веселые баски.На всех диванах без помехиКадеты — классики — шпаки.Подруги дочек, нежным роемОбороняясь от юнцов,Любого сделают героемИли последним из глупцов.Матрена, ерзая фасадом,Как ледокол, проносит чай.Перед пьянино плавным ладомПлывет дуэт: «Не искушай!»В углу изысканные франтыИ белый выводок наяд,Пища, разыгрывают фанты,—Предлог для флиртовых услад.А в кабинете, за вазоном,Где пальма вскинула шалаш,Склонясь над столиком зеленым,Сидит интимный круг папаш.

Любой пустяк из прежних днейТак ненасытно мил и чуден…В базарной миске, средь сеней,На табуретке стынет студень.Янтарно-жирный ободокДрожит морщинистою пленкой,Как застывающий прудокПод хрупкой корочкою тонкой…Желток в хрящах застыл кольцом,Каемка миски блещет сонно,И кот, глубокий гастроном,Вдыхает воздух упоенно…Петух, нахохливши манто,Просунул гребень, зорко глянул,Ударил клювом в решетоИ негодующе отпрянул…В передней солнце и покой.Обои залиты румянцем.Перед зеркальною доскойГалоши блещут ровным глянцем,На вешалке, раскинув стан,Висит кадетское пальтишко.В углу таинственный чуланМерцает тусклою задвижкой.

Чулан! Хранилище сластей,Пузатых банок панорама,Приют мышей, соблазн детей,Кунсткамера жилого хлама…На узких полках встали в рядКиты домашнего лабаза:Крыжовник, вишня, мармеладИ райских яблочек топазы…На толстых нитках вдоль стеныВисят грибов сушеных четки.Под срезом жирной ветчиныТомится штоф лимонной водки.А на крючках — картуз отцаИ портупея дяди Кости,Вид мавританского дворца,Сачок и синий зонт без трости.В простенке дремлет детский стул,Топорщась прорванным плетеньем.Играя краем медных скул,Сундук пылится под вареньем.Плывут пылинки. Тишина.В тазу белеет горка пуху.В решетке узкого окнаПаук высасывает муху.

Горит рябинами аллейка,Осенний воздух свеж и вял.В гостиной, у стены, скамейка,А на скамейке арсенал:Упругий колобок замазки,Полоски ваты и песок,Зеленый гарус в толстой связкеИ с кислотою пузырек.Пора вставлять двойные рамы!Матрена в радостном пылу,Дрожа молочными буграми,Визжит суконкой по стеклу.Над садом облако, как парус.Благословен родной уют…Болтая, сестры режут гарусИ кислоту в стаканы льют.А мать на стареньком диване,Как незаметный дирижер,Как мудрый вождь на поле брани,Следит, кося пытливый взор.В руках снуют стальные спицы.Вкруг кротких глаз густая тень,И серой стопкой рукавицыРастут упорно каждый день.

Последний сбор. Редеют ветки,В корявых листьях вся трава.В дырявой зелени беседки —Все обнаженней синева.Матрена и кадет без шапкиСнимают поздние дары:Землистых крепких груш охапки,Тугих антоновок шары…Подсев к лукошкам, сестры важноПеребирают пестрый груз.Вдали заливисто-протяжноОрет обиженный бутуз.К забору пламенно прильнулиМальчишки, головы склоня.«Лови!» Плоды летят, как пули.Кадет хохочет: «Размазня!»Людмила листьями прикрылаКорзинку с пятнами ранет.Со Степой — мама разрешила,—Снесут в знакомый лазарет…Болтают. Зубы — зерна риса.А над скамьей, качаясь в лад,На тонких ветках барбарисаСухие ягоды горят.

Вблизи сарая, вдоль забора,За гибкой сеткой птичий двор:Петух с величьем командораКосит глаза на рыхлый сор.Над ржавой чашкой спят курята.Индюк, бессмысленный бандит,Раздув копной сквозные латы,Раскинул хвост свой и пыхтит.Вдоль стенки ковыляют уткиИ, свесив жирные зады,Пихают в жадные желудкиОстатки брошенной еды.В корытце трется поросенок.Кивает жимолость вверху…Рябая курица спросонокСердито возится в пуху.Плебеи… Лишь одни испанки,—Семья до глянца черных кур,—Хранят породистость осанкиВ дородной грузности фигур…Дворовый пес, кудлатый Гектор,Уткнувши в сетку нос, глядит,Топорщит брови, как инспектор,И изучает птичий быт.

Раскрыты настежь дверцы печки,Треща березовой корой,Клубятся желтые колечки,Шипит и каплет сок сырой.Людмила, руки сжав в колени,На рысьей шкуре на полу,Сидит, полна дремотной лени,И смотрит в огненную мглу.В ногах раскрытый том Лескова:Легенды византийских днейЦветной парчой родного словаСлились с цветением огней…Отец качается в качалке.В Управе за день сбился с ног,—Двадцатый год в служебной свалке,А сил все меньше, — видит Бог…На потолке мерцаньем блеклымИграет зарево костра.Прижавши нос к холодным стеклам,Ликует младшая сестра:Роясь, как легкие пушинки,Заполонив весь тихий сад,—Сегодня первые снежинкиНад подоконником кружат!

Дом полон мирной тишиною.В глубоком кресле у портьер,За жардиньеркой вырезною,Мать разбирает несессер.За ниткой нить в увядших пальцахПалитра бисера дрожит.В углу, распяленный на пяльцах,Алеет на траве бандит.Стук в дверь и тонкий голос: «Можно?»Порхнув, как птицы, за порог,Присели сестры осторожноУ материнских милых ног.Плетеных кос тугие дугиИ торопливый детский взгляд,—Какая радость на досугеПерерывать знакомый клад!Игольник в виде дамской ножки,Поблекший веер кружевной,Кусок гранатовой застежки,Флакончик с пробкою резной,Клочок парчи с цветком левкоя,Шелков лоснящаяся сеть…Сто раз видали? Что ж такое!В сто первый можно посмотреть.

Альбом — музей родного круга,Ах, без него не полон дом!Шершавой кожей стянут туго,Лежит на столике альбом.На крышке бронзовые латы,Вдоль ребер золотая грань.Шаблон? Ну что ж, пусть память святоОтдаст шаблонам добрым дань…Вот сестры, выгибая спинки,Лежат на шали нагишом,Вот мама в белой пелеринкеГлядит испуганным ершом…Отец в мундире реалистаТакой безбожно-молодой…Рябая няня ФеоктистаИ дед с огромной бородой.Над вавилонами трельяжаКузина опускает взор,И средь испанского пейзажаСверкает каской брандмайор.В конце — Шекспир, кружок управцев,Обсевших с двух сторон отца,Портрет двух дядюшек-красавцевИ тетки, тетки без конца…

С войны приехал дядя Костя,Обросший, словно Робинзон.Дом принял дорогого гостяИ оградил со всех сторон.Племянницы ходили следом…В углах все те же образа,Так небывало за обедомСалфетки тешили глаза…В раздумье шевеля усами,В гостиной, на крутой софе,Как на коне, сидел часамиВ подшитых замшей галифе.Рука на перевязи черной,В глазах железная печаль,—Но о войне молчал упорноИ все смотрел куда-то вдаль…Кормил в саду соседских фоксов,К забору прислонясь щекой,И горький дух последних флоксовВдыхал с отрадною тоской.А сын кадет — полуребенок,Скользнув в калитку, каждый разЛетел к отцу, как жеребенок,Сияя от ушей до глаз.

В настывшем угловом покоеЕще с утра кипит возня:Обтерли щеткою обои,В голландской печке треск огня.Комод, кушетка — все готово,У двери таз блестит вдали,И сестры с чердака крутогоКроватку детскую снесли.Дом стал ковчегом. Из КалугиПриедет с внучкою свекровь,—Сын где-то пал в боях на юге,Жить стало тяжко, — едут в Псков…Под вечер старенький извозчикВкатил в ворота. Конь-кащей.Знакомый парень перевозчикЗасуетился у вещей.На лестнице веселый грохот:Трещат ступени, скачет пес,И вперемежку плач и хохот,И хриплый лай, и гул колес.Старушку в платьице горошкомВедут к дивану в уголок,А внучка жмется у окошка,Как недоверчивый зверек.

Над сундучком стоит Матрена.В руках белеет письмецо,И слезы горечью соленойКропят распухшее лицо.Людмила робкими глазамиСкользит по полкам и стене:Вон над кроватью в узкой рамеСолдат плечистый в вышине…Пойти за дядей? Он поможет.Неслышно затворилась дверь.Шипит плита. На жарком ложеВорчит котел, как добрый зверь.Запели шпоры у порога.Матрена замерла и ждет.«Письмо? От брата? Ранен в ногу…Поставь свечу, что не в живот!..Ведь он псковской, и фронт их рядом,Отправят в Псков, — ты погоди.И лазарет сейчас за садом,—Хоть каждый день к нему ходи…Не плачь. Все это в нашей силе:Сейчас пойду за справкой в штаб».Ушел и погрозил Людмиле:«Ох, не люблю плаксивых баб!»

Синеет сумрак над Великой.Из окон даль — тусклей свинца.Над водяной равниной дикойВспухают волны без конца.Обоз плетется за обозом.Солдаты давят брюхом кладь,И рыхлый снег, сгрудясь с навозом,Желтит накатанную гладь.Вдали судов понтонных костиКачают мокрый темный мост…Не отрываясь, дядя КостяВсе смотрит на обозный хвост…Прошел. За ним, склонившись к крупу,На доски въехал ездовой.На передках, тулуп к тулупу,Трясется дремлющий конвой.Над дальним берегом из штабаПлывет бессонный желтый луч,И месяц трепетно и слабоСкользит по хлябям из-за туч.По саду ветер леденящийПронесся воющей волной.«Остынет чай!» — Призыв звенящийПоет, как арфа, за спиной.

Храпит усталая Матрена,Белея в воздухе пятой.На лавке кот сидит бессонныйПеред холодною плитой.Скрипят стропила, стонет крыша,Гудят протяжно провода,Шипит сугроб в балконной нише,На стеклах мерзлая слюда.Деревья прядают и гнутся,Кусты, как руки мертвецов,Вздымают пальцы и трясутся,А снег летит со всех концов…Как будто стаей бесноватойВся нежить рек, лесов, полейВорвалась с вьюгою косматойВ затишье снеговых аллей…Тревожны голоса глухие.Дымится небо. Ветер лют.Летят, ведут хмельного Вия,Прильнули к стеклам и ревут…Но в доме тихо. Демон снежныйПоет-гудит над гранью крыш,—В ответ пьянино звякнет нежно,Да крякнет пол — и снова тишь…

Погибло все в шальном разгромеПод наглым красным каблуком…Кто там сегодня в белом доме?Какой звериный «Исполком»?Трещат машинки возле шкапа.Сереют грязные полы.Два-три сознательных сатрапаОбходят рваные столы.На стенах знаком каннибальстваРычат плакаты: «Бей! Убей!»В гостиной — красное начальство,В передней — тысяча скорбей…На кухне грязь и строй бутылок,В чулане пыльный пулемет,В подвале, средь гнилых опилок,Пол странной ржавчиной цветет…В той спальне, где ютились сестры,Свистит раскормленный матрос,—На туалете сеткой пестройПлевки и пятна папирос.В саду кишат чужие люди:Краснеет револьверный шнур,Чернеют кожаные груди…Зады — с двойным пятном кобур.

Иль, может быть, как черный остров,На берегу родной рекиТорчит обуглившийся остов,Вздымая грязные куски?..Над крышей виснет лист железный,Гудит и пляшет на ветру,Да рельсы мощью бесполезнойВпились в балконную дыру.Внизу, средь мусорного валаОсколок кухонной плиты…Густой узор людского калаОбвил гирляндой все кусты.Забор исчез. Средь гряд щербатыхЛопух разросся, словно спрут,Да одурелые солдатыНа пнях подсолнухи грызут.Собаки роются на свалке,Парник без рам осел в воде.Над мертвым домом вьются галкиВ закатно-огненной руде.Семья?.. Не спрашивай, не думай…Безмерно страшен красный быт:Один лишь домовой угрюмыйВсю правду знает и молчит.

ГЛАВЫ ИЗ ПОЭМЫ «ДОМ НАД ВЕЛИКОЙ»*