Читаем без скачивания Том 2. Эмигрантский уезд. Стихотворения и поэмы 1917-1932 - Саша Черный

ГЛАВЫ ИЗ ПОЭМЫ «ДОМ НАД ВЕЛИКОЙ»*

Пес

Отец — лягаш, а мать — дворняга.Как тряпка уши, хвост — метла…Со дна соседнего оврагаЕго Матрена принесла.И вот он Гектор. Честный малый,Влюблен до трепета в сестер,—Но в кухню равнодушно вялыйПриходит он, как визитер.Дадут оладью — благодарен,Прогонят — медленно уйдет.Душою он собачий барин,Хоть по обличью санкюлот.Часами смотрит он с пригорка,Лениво вывалив язык,Как над окошком пухнет шторка,Как за забором бродит бык…Терпеть не может балалайки,Не любит пьяных и бродяг.Порою вдруг в плебейской шайкеСбегает в родственный овраг.Но ночью он меняет шкуру:От сада рыщет до ворот…Лихой и верный (сунься сдуру),—Любому глотку перервет.

На колокольне

За садом, где в речное лоноПесчаный врезался пустырь,Белеет за оградой сонноСпасо-Мирожский монастырь.Сюда не раз ходили сестры:На колокольне свет и тишь.В садах сентябрь колдует пестрый,Внизу зигзаги стен и ниш.Цветет цикорий светло-сизый…Сквозь барбарисные кустыГлядятся в облачные ризыВ двухскатных кровельках кресты.Но в гимназические годыМогилы — ласковый пейзаж…Горят домишки, льются воды,Сливаясь в солнечный мираж.Здесь все окрест — свое до боли.Пройдет монах средь мшистых плит,Да стриж, влетевший с синей воли,Крылом о медь прошелестит.Над водокачкой — позолота,Над баней алый хвост зыбей…И сестры жмутся у пролета,Как пара кротких голубей.

Дрова

Вдали забор в чертополохе.У сходней — мятая трава…В крутой ладье из-под ЧерехиПригнали мужики дрова.Летят поленья белым цугом,Стучат, как кегли… Славный звук!Припав к руке с кудлатым другом,Белоголовый смотрит внук,—А дед в растрепанной жилетке,Лохматый леший, худ и бос,Выносит дровяные клетки,Саженья тыча под откос…Свезут на тачках груды звеньевИ сложат во дворе средь плит.Бальзам березовых поленьевВечерний воздух напоит.Пройдет Матрена, — мимоходомПогладит ласково дрова,И кот на них немым уродомВверху застынет, как сова.И сестры сядут на крылечке,—Торцовый терем свеж и крут:Немало вечеров у печкиОни зимою проведут.

Инфлюэнца

У младшей дочки «инфлюэнца».Озноб и жар бегут чредой,На спинке кресла полотенцеЯгою кажется седой.А изумрудный луч лампадки,Связав подушку и киот,Дробится в стрельчатые грядки,Сияньем северным растет…Кружится потолок уютно,Все жарче стеганый атлас.В окне герань краснеет мутно,И так далек вчерашний класс!Верхом на облаке мелькнулаВ стекле начальница, как тать…Кот Брандмайор сидит у стулаИ строго смотрит на кровать.В глазах волна пушистой дремы…Натерли скипидаром бок,А доктор, старичок знакомый,Ворча, смотрел на язычок,Теперь никто не потревожит.Под абажуром спит огонь…И только мать порой положитНа лоб спокойную ладонь.

Танюша

Из Устья в Псков, с попутной баркой,С кошелкой липовой в руке,Свалилась крестница к кухарке,—Танюша в байковом платке.В кошелке крынка со сметанойИ соты с медом — сельский дар…Румянец мальвою багрянойКирпичный освещал загар.Глаза — застенчивые мышки.Нос — православный колобок.Все ковыряла винт в задвижке,Стреляя исподлобья вбок…Хлебнула чая и за швабру.Все дико ей: обойный борт,Лучи в подвесках канделябраИ телефон, трескучий черт.Разбила гипсового фавна,—Ворчит Матрена, сестрам смех,—И обходила так забавноПеред диваном рысий мех…Лишь во дворе у песьей будкиОчнулась крестница вполне:И пес, и кот, и даже уткиПришли к Танюше, как к родне.

Раненые

С утра вдоль берега с вокзалаПлетутся раненых ряды.А рядом — кленов опахала,Дом в тишине, цветы, плоды…Гудя, ползут автомобили.На желтых койках подвесныхСквозят в тумане душной пылиТела солдат полуживых.Порой промокшая подвязкаМелькнет в толпе, как алый крик.Идут-плывут. Жара и тряска.Что день — все больше… Псков привык…Сквозь хмель беседки смотрят сестры,Таясь за ржавою листвой,—И жалит боль иглою острой,И гаснет день, как неживой.Вверху за тополем больница.В палатах свет и чистота,—Там с каждым днем угрюмей лицаИ молчаливее уста.Сожмется грудь, замрут расспросы.И только руки заспешатРаздать скорее папиросы,И образки, и шоколад…

Дождик

Прохладный бисер брызжет в стекла,Жемчужной мглой дымится сад.Ботвой ожившей блещет свекла,И струйки хлюпают вдоль гряд.Даль так тиха, пуста, лилейна!Вокруг расцвел зеленый цвет…Перед крыльцом, как два бассейна,Галош отцовских парный след.Туман молочный прячет в складкиМосты и тыквы куполов.Из желобов, свергаясь в кадки,Поет вода из всех углов.Так интересно из-под зонтаСмотреть на пузырьки в реке.На синий клок у горизонта…Пусть капли хлещут по щеке!И, надышавшись свежей влагой,Потом к крыльцу пуститься вскачь,Упасть, вскочить с лихой отвагой,Влететь в столовую, как мяч…«Катюша, что с тобой, голубка?» —Звеня посудой, спросит мать.Чулки — хоть выжми, в брызгах юбка,Хохочет… Что же ей сказать.

Кружевница

Раскрытый короб на паркетеИ в нем волною напоказСуровых, плотных кружев сети,—Соблазн для русских женских глаз.Мережки, вставки и прошивки…Так любо, севши на кровать,Разрыть до дна сквозные гривки,Товар добротный перебрать.Душок от кружев свеж, как сено.Чихает кот, воротит нос.А вологодская сиренаПоет, торгуется взасос.Лицо — просфорка, бровь — шнурочком,Великопостные глаза.И русый чубчик над платочком.А в общем, баба-егоза.Весь женский пол собрался в спальне.И даже старенький отецНа говорок приплелся дальний,Подсел и смотрит, как скворец.Кот утомлен такой забавой…У дочек щеки все алей:Дорожка с пышной птицей павойВсего на свете им милей.

Капуста

По аромату и по хрусту,Еще в сенях, кто не поймет:Шинкуют белую капусту,Меню российского оплот.Свезли на тачке с огородаОхапку крепких кочанов…В саду — румяная погода,Над крышей — тишь лазурных снов.Матрена мечется, как квочка…На блюде соль, — крутой снежок.В сенях — ошпаренная бочка,Тяжелый камень и кружок.Весь день стучат и рубят сечки.Крошат морковку… Тьма хлопот!И даже кошка на крылечке.По кочерыжке лапой бьет…Тмин на скамейке подоконнойЧуть не забыли в суете.Пса не кормили, — бродит сонныйС клочком капусты на хвосте.Конец… Упарилась стряпуха,Как клюква, жар ее ланит.Склони к набитой бочке ухо:Под камнем сок чуть-чуть шипит.

<1928>

КОМУ В ЭМИГРАЦИИ ЖИТЬ ХОРОШО*

I

Однажды в мглу осеннюю,Когда в Париже вывескиГрохочут на ветру,Когда жаровни круглыеНа перекрестках сумрачныхЧадят-дымят каштанами,Алея сквозь глазки,—В кавказском ресторанчике,«Царь-пушка» по прозванию,Сошлись за круглым столикомЧернильные закройщики,Три журналиста старые —Козлов, Попов и Львов…И после пятой рюмочкиРассейско-рижской водочкиВдруг выплыл из угла,—Из-за карниза хмурого,Из-за корявой вешалки,Из сумеречной мглы —На новый лад построенный,Взъерошенный, непрошеныйНекрасовский вопрос:Кому-де в эмиграции,В цыганской пестрой нацииЖивется хорошо?Козлов сказал: «Наборщику»,Попов решил: «Конторщику»,А Львов, икнувши в бороду,Отрезал: «Никому».Опять прошлись по рюмочкеИ осадили килькою,Эстонской острой рыбкою,Пшеничный полугар.Козлов, катая шарикиИз мякиша парижского,Вздохнул и проронил:«А все-таки, друзья мои,Ужели в эмиграцииНе сможем мы найтиНе то чтобы счастливого,Но бодрого и цепкогоЖивого земляка?На то мы и газетчики,—Давайте-ка прощупаемВсе пульсы, так сказать…Пойдем в часы свободныеПо шпалам по некрасовским,По внепартийной линии,По рельсам бытовым…»Попов, без темперамента,Как вобла хладнокровная,Взглянул на потолок:«Ну что ж, давай прощупаем.С анкетами-расспросамиМы ходим к знаменитостямВсех цехов и сортов —К махровым кинобарышням,К ученым и растратчикам,К писателям, издателям,К боксерам и раджам.Пожалуй, дело ладноеПо кругу эмигрантскомуПройтись с карандашом…»А Львов пессимистическиПотыкал в кильку спичкою,Очки почистил замшеюИ, наконец, изрек:«Искать Жар-Птицу в погребеЗанятие бесплодное,—Но что же, за компаниюПойду и я на лов…»Козлов мигнул хозяину —Сейчас, мол, кончим, батенька.Уж полоса железнаяДо половины с грохотомСпустилася на дверь…«С чего начнем, приятели?» —Спросил Козлов задумчиво.«С наборщика, с конторщика,Пожалуй, на модель?»«Давайте, други милые,Начнем хоть с маляров.Профессия свободная,Веселая, доходная…» —Промолвил Львов с усмешкоюИ зонтик свой встряхнул.Пошли ночною улицей,Сутулые и хмурые,И мигом распрощалисяУ бара на углу…

II

В ро-де-шоссе замызганном,В пустой квартире старенькойСтоял на шаткой лестницеМаляр Фаддей Созонтович,Посвистывал, покрякивалИ потолок белил…Вдруг стук в окошко с улицы.С панели, встав на цыпочки,Любезно машет ручкоюЗнакомый журналист:«На пять минут, позволите,Зайдем к вам поболтать?»Вошли втроем приятели,Уселися с опаскоюНа ящик перевернутый…Маляр слезает с лестницы:«В чем дело, господа?»Перемигнулись, хмыкнули,—И с благородной грациейКозлов заводит речь:«Да вот, Фаддей Созонтович,Решили мы с коллегамиОбследовать по малостиНаш эмигрантский быт…Решили мы, душа моя,Начать с малярной братии,—Труд легкий, дело нужное,Ремонты да построечки,—В жилище человеческомБез вас не обойтись.Знай крась, бели, посвистывай,Покуривай, поглядывай,—Так вот, мой дорогой?..»Маляр, надвинул на ухоБумажный свой колпак,Передником закапаннымСтер пот с лица усталогоИ сел, скрестивши туфельки,Как турок, на паркет.«Да, ремесло занятное…Хотя я по профессииПриват-доцент ботаники,—Белилами-обоямиДуши не накормлю,Но чрево, не пожалуюсь,Малярной кистью мягкоюЛет пять питал-поил.Да вот теперь заминочка,Работа с перебоями,—Три дня свистишь-работаешь,А два-три дня — ау!Мы люди контрабандные,На новых на построечкахНе очень разгуляешься,—Нецеховому мастеруЗаказаны пути…Вся наша горе-практикаУ эмигрантской братии:Обмолодишь переднююВ рассрочку иль в кредит,Обойными остаткамиОклеишь спальню теснуюИ в виде приложенияДиванчик перебьешь…Иной клиент ругается,—Свои дерут-де дорого,Да по фасону русскомуНачнут и вдруг… запьют…Не без того, голубчики,—Одна стена оклеена,Другая вся ободрана,Как лошадиный труп…Да вот душа малярнаяРемонта тоже требует,—Посердятся, полаются,Но в общем — ничего-с.К чужим со злости сунутся,—Чужие хлеще нас.Покрутятся, повертятсяИ вновь зовут своих…А нынче то ли с кризиса,Иль там по вдохновениюВсе эмигранты, дьяволы,Манеру завели:Сын красит дверь столовую,Мать мажет кухню охрою,А сам папаша в фартукеКрахмалит кистью пухлоюОбои на полу…Вот тут и заработаешь!»Приват-доцент ботаникиШвырнул в камин окурочекИ, вздернув брюки мятые,На лестницу полез.«А я вот незадачливый,—Сказал Попов сконфуженно,—Хотел оклеить спаленку,И вышло блеманже…Зайдите в понедельничек,—Столкуемся-сторгуемся».«Угу!» — ответил с лестницыНахмуренный доцент.

III

К почтенной русской пифииВарваре Теософенко,Как ситцем на прилавочке,Торгующей судьбой,—Ввалились ранним утречкомТри пациента странные:Какой они профессии,Какого рода-звания —Сам бес не разберет…Как тыква перезрелая,К ним подкатила радостноОрловской корпуленцииСырая госпожа.«Прошу. Озябли, голуби?Кто первый — в ту каморочку,А вы вот здесь покудоваПриткнитесь на диванчике,—Газетки на столе…»Но Львов сказал решительно:«Мы все втроем, сударыня,—А за сеанс мы вскладчинуПо таксе вам внесем».«Втроем? Да как же, батюшка,Судьба у всех, чай, разная?Как сразу трем гадать?»Но даму успокоили:«Мы, милая, писатели,Мы сами предсказатели,Поди, не хуже вас…А вы уж нам по совестиСвою судьбу счастливуюРаскройте поскорей…Ведь вы как доктор, матушка,Ведь к вам все ущемленныеПриходят за рецептами,А сам-то доктор, думаем,Ведь должен быть здоров?..»

* * *

Насупилась красавица,С досадой прочь отбросилаКолоду карт набухшуюИ тихо говорит:«Глумитесь, что ли, соколы?Да нет, глаза-то добрые,Участливые, русскиеУ всех у трех глаза…Не с радости гадаю я,А, сами понимаете,И заяц станет знахарем,Коль нечего жевать…Не жалуюсь, голубчики,Клевала я по зернышкуИ утешала каждогоШирокою рукой.Кабы судьба треклятаяХоть хвостик бы оставилаОт всей моей от щедрости,—Ни одного несчастногоСредь нас бы не нашлось…Эх, сколько горя горького,Бескрайнего, бездонногоВ каморку эту теснуюТекло, лилось рекой!Ведь я же тоже, милые,Не истукан бесчувственный,Не янычар с кинжалищем,А русский человек.Да вот теперь и тюкнуло:Клиенты все посхлынули…Поди, не верят болееНи картам, ни судьбе.Да и с деньгами, яхонты,Все нынче подтянулися:Уж лучше съесть две порцииМонмартрского борща,Чем зря с судьбой заигрывать,—Доить ежа в мешке…Вот и сижу счастливая,—Вяжу жилеты теплые,Да по домам окраиннымЗнакомым разношу…Кому-нибудь понадоблюсь,—Свяжу в кредит, родимые,Хоть тридцать лет носи!..»

* * *

Приятели почтительноГадалке поклонилися,Сверх таксы расплатилися,Вздохнули и ушли.

IV

Час от Парижа — много ли?Но тишь в полях безмерная,Вокруг усадьбы крохотнойКрутым кольцом стена.Каштаны оголенныеМотаются-качаются,Луна, бельмо печальное,Над кровлей ворожит…А из окна вдоль дворикаЖелтеет свет полоскою.Тепло в столовой низенькой,Храпят-стучат часы.Приятели-анкетчикиПьют чай с вареньем яблочнымУ круглого столаИ слушают задумчиво,Как голосит комарикомПузатый самовар.Их добрая знакомая,Дородная хозяюшкаАгафья Тимофеевна,Шестое выдув блюдечко,Ладонью губки вытерлаИ начала доклад:«Что вам сказать, затейщики?Живу-дышу, не жалуюсь,Мои испанки-курочки,Могу сказать, не хвастаясь,Известны всем вокруг.Пером, как уголь, черные,Дородны, как боярыни,Штаны на ножках — с муфтою,—Не куры, а орлы…И яйца, что гусиные,—Чуть наберу лукошечко,Не донесешь до станции:С руками оторвут.Но, как раба последняя,Весь день-деньской я в хлопотах.С зарей помет выскребывай,Курятник подметай,Да тачку при из лавочкиС пшеном иль кукурузою,—Едят мои испаночки,Как батальон солдат…Все, почитай, что выручу,Они же сами слопают,А я с моей племянницейОстаточки жую.Ни именин, ни праздников,Среда ли, воскресение,Одним лишь руки заняты,Одним башка затуркана:Корми, лечи и чисть.А летом… сверх пропорцииДругие удовольствия,—То вдруг подроют сеточку,Здоровые ведь, бестии! —И шасть к соседу в сад…Летишь, скликаешь, мечешься,За все, что смято-склеваноСвои яички кровныеНеси соседу в дань…А ястреба? А коршуны?А крысы с ближней мельницы?Повадились, проклятые,Прорыли ход под сеткоюИ задушили, аспиды,Четырнадцать цыплят…»

* * *

Агафья ТимофеевнаСедьмое блюдце налила,Подула и отставила,И кротко говорит:«В усадьбе этой, милые,Конечно, есть счастливые,Да только уж не я…»«А кто?» — привстав над креслицем,Спросил Козлов стремительно.«Да куры, куры, батюшка!Живут в тепле и сытости,Без горя и забот…Не я ль при них поденщица?Не я ль при них уборщица?А им, вальяжным барыням,Всего лишь и хлопот —Знай с петухом амурничайДа яйца от безделияПо всем углам неси…»

* * *

Три друга рассмеялися,И в старом самоварчикеТри рожи добродушныеШироко расплылись.

V

Козлов сидел с коллегамиУ милой Веры Павловны —У тетушки своей,И слушал, как расписывалПриехавший из АфрикиРоссийский эскулапЖитье свое гвинейское,Похожее на взмыленный,Бенгальско-экзотическийБлагополучный фильм.«Да-с… Земство наше черное,Дремучее, просторное,Не то что здешний быт.Я тачку эмигрантскуюВ Европе бросил к лешему,—В просторах вольной АфрикиВрач — первый человек…Как шаха, на носилочкахВнесут в село гвинейское,Навстречу населениеГремит в жестянки ржавые,Трясет задами в ракушках,Приветствует врача…Вождь лучшую мне хижинуОтводит средь селения,Подносит в дар мне идолаС огромнейшим пупком,„Бой“ тащит фрукты, курочкуИ столик раскладной…Поешь, покуришь вволюшку —Страж в очередь покорнуюДля оспопрививанияСгоняет весь народ.Мой фельдшер — вакса черная,Как колдуну заправскому,Подносит мне почтительноВсю огненную снасть…Объедешь всю епархию,В поселок свой воротишься,—Ложись в гамак под пальмоюИ виски дуй со льдом.То в шахматы с учителемПод баобабом срежешься,То в теннис перекинешьсяОт скуки сам с собой…Иль на охоту с неграмиВ ночную пору тронешься,—Осветят глушь прожектором,—Пали в любые встречныеГорящие глаза.Домой придешь с трофеями:Пантера, рысь ушастая…И камушком завалишьсяПод полог на кровать.А утром после душикаЗакажешь завтрак повару,Для аппетита сделаешьТурне велосипедное,—Удав-подлец с тропиночкиПрочь в заросли ползет,В ветвях мартышки щелкают,Да бабочки гигантскиеТрепещут над рулем…Вернешься свежий, встрепанный,Пойдешь в амбулаторию:Волчанка, грыжа, зобики,Слоновая болезнь…»

* * *

«Не служба, а варение,Так, стало быть, вы счастливы?» —Спросила Вера Павловна,Козлову подмигнув.Врач ухнул рюмку в чашечкуИ стрелку перевел:«Как вам сказать, сударыня…В подводном царстве сказочномБыл счастлив ли Садко?Без русского без берегаКакое, к черту, счастие!Все дальше он, все мглистее,—О чем тут говорить…Как сыч в лесу таинственномОдин я там торчу,—За два-три года в АфрикеЛишь раз от попугая яДобился русских слов…»Врач посмотрел на чашечкуИ, морщась, выдул ром.

VI

От массажистки ГалкинойПришло к друзьям послание:На именины в пятницуЗовет к себе в отель…Под небо в лифте въехалиИ в номер постучалися,«Войдите!» — хрипло пискнулаЗа дверью именинница.Встряхнулись и вошли…Но что за наваждение!На столике бутылочкиСовсем не именинные,—Аптечный арсенал.А на кровати Галкина,—Спиною кверху, бедная,—Под пледом жмется-корчится,Как рыба на песке…«Ах, Господи! Ах, Боже мой!Всем пневматички тиснула,Лишь вас забыла, светики,Вчера предупредить…»«Что с вами, драгоценная?» —Спросил Попов с участием,А сам дышать стараетсяВ перчатку через нос.«Обычная история…Как мяч футбольный — бешеный,Гоняю я по городуС трамвая на трамвай.Клиенты все капризные,Чуть опоздаешь — куксятся,Летишь по расписанию,В манто с собачьим котикомНа липовом пуху…Говядину клиентскуюВзбиваешь, давишь, тискаешь,—Мясник, не то что девушка,Вспотел бы десять раз.Ну, вот я и упарилась,Да у трамвая, потную,Продуло до печеночки,До самого нутра…Вот я теперь и праздную».Не солоно хлебавшие,Приятели откланялись,Но Галкина хрипит:«Куда, куда ж, голубчики?Постойте-ка минуточку!Моя соседка АннушкаПоставила мне баночкиИ позабыла снять,—По телефону вызвалиНа экстренную практикуЕе вместо меня.Снимите банки, милые,Нет сил моих терпеть!»

* * *

Что делать? Не откажешься…Козлов шагнул решительно,Приподнимая плед:Вдоль всей спины гирляндоюПод банками глазастымиНадулись фиги сизые,Опарою торчат…Чуть дернул, — так и взвизгнула,Брыкнув ногою, Галкина:«С ума сошли вы?! Черт!Вы с мясом банки вырвете,Противный человек…»Попов к дверям попятилсяИ дезертиром выкатилСкорее в коридор.Львов отстранил приятеля,Внимательно-старательно,Чуть вбок склоняя баночки,—Края так и зачмокали,—Все до одной их снял.И вазелином вымазалВсю спину именинницы —Багровую, лиловую,Как зебра, полосатую,Горячую, как печь…

* * *

Друзья спускались с лестницы.«Еще одна счастливая…» —Шепнул в кашне мохнатоеНахохлившийся Львов.

VII

В воскресный день сиреневыйПо уговору общемуВонзились три приятеляВ шоферский кабачок…Француз — хозяин розовыйНад стойкою свинцовоюПашою восседал.Веселою палитроюБурда аперитивнаяПестрела со стены.И в уголке за столикомЗа низенькою ширмоюВ пальтишках буро-фирменныхГудела по-шмелиномуШоферская компания —Лихие землячки.Взлетали руки крепкиеИ светлым пивом чокались,Переливались хриплые,Обветренные улицей,Бензином прокопченные,Бронхитами подбитые,Глухие голоса:«Дай, Васька, лапу… Умница!Тебе, шуту усатому,Бандиту конопатому,Сегодня повезло!За Ваську! Ишь, как жмурится…Счастливец… Эк, ведь клюнуло!И пенсии не надобно,—Как у Христа за пазухойТеперь ты будешь жить».

* * *

Ушли гурьбой, понурые.Один за дальним столикомСклонился над тарелкоюВиновник торжества.Друзья к нему пробралися,Подсели, познакомились,За ручку потряслись.«Вот, — говорят, — голубушка,Себя по доброй воле мыЗагнали в лабиринт:По линии некрасовскойМы ищем в эмиграцииСчастливых земляков,—А тут судьба попутнаяВдруг нанесла на вас…Случайно мы подслушалиПо вашему по адресуВолшебные слова…Так в чем же ваше счастие,Василий… как по батюшке,Извольте подсказать?»

* * *

Чуть жареной картошкоюНе подавился со смехуОпешивший шофер:«Я — Павел Спиридонович,А Васька, вот он, бестия,Счастливый ваш сюжет…»Он вынул из-за пазухиМохнатого, усатогоКотенка-шалуна.«Сегодня перед завтракомВ лесу Булонском пасмурном,Порожняком слоняючись,Его я подобрал.Кричал, чудак, под деревом,—Пришлось усыновить…Свезу к жене в подарочек!Пока я езжу-рыскаюИ счастье трехфранковоеПо городу ловлю,—Весь день-деньской в отельчикеСидит жена у столикаКазанской сиротой.И пришивает дратвоюКотам-бульдогам бархатнымСтеклянные глаза…С котенком будет легче ей,Ведь он, подлец, живой.Хозяин наш не каторжный,—Уж попрошу, покланяюсь,Пожалуй, разрешит…Как ваше мненье, Васенька?»

* * *

Чихнул в ответ котеночекИ тронул лапкой жесткое,Парижской мглой дубленноеШоферское лицо.

VIII

Портной Арон ДавыдовичСидел за голой стойкоюИ мял в руках задумчивоПотертые штаны…То вскинет их скептически,На свет посмотрит, сморщится,То с миной безнадежностиДвумя худыми пальцамиОткинет вверх очки…Вдруг колокольчик бронзовыйВизгливо-истерическиНад дверью зазвенел.Со сверточком под мышкоюВ салончик тускло-кремовыйПриплелся из редакцииКлиент знакомый Львов.Принес пальто в починочку,—Подкладка сбоку лопнула:Она ведь не двужильная,Не век ей шов держать…«Ну, как вы поживаете?» —Спросил упавшим голосом,Усевшись, журналист.

* * *

«Такое проживание,—Сказал Арон Давыдович,Встряхнув пальтишко старое,—Что лучше и не жить…Где эти сумасшедшие,Что из моей материиПо мерке платье новоеЗаказывали мне?За месяц хоть бы кто-нибудьХоть самые паршивые,Дешевые-триковыеМне брюки б заказал!Шью двадцать лет, как каторжный,Имею вкус и линию,И вдруг теперь починщикомИз первых скрипок стал…Как до войны в Житомире,В Париже, — понимаете!Одними переделкамиОправдываю хлеб…Двух мастеров, — подумайте,Не мастера, а золото,—Пришлось с сердечным скрежетомВо вторник рассчитать…Что это за история?Где франты? Где все модники?Куда девать материю?Портной я или нет?Вы там в газетах пишетеПро кризисы, про мизисы,—Читал и перечитывал,—Аж вспухла голова!Америка в истерике,Германия и АнглияДонашивают староеИ штопают бюджет…Где главные закройщики?И в чем подкладки кризиса?Как по фасону новомуПерекроить все старое?Весь мир трещит по швам!»

* * *

«Вот вам для иллюстрации:Студент мне брюки старыеПринес перевернуть,—Какой-то добрый родственникС попутчиком из ЛатвииПрислал ему в презент.Материя английская,—Пускай доносит юноша,Студент ведь не маркиз…Ушел. Я брюки вывернул,Взглянул на них внимательно:Уже перелицовано!Хорошенькая жизнь…»

* * *

Скрестил Арон ДавыдовичХудые пальцы медленноИ вкось на Львова хмурогоВзглянул из-под очков.

IX

«Что, батенька, вы сумрачны?» —Спросил Козлов с участием,Столкнувшись в русской лавочкеС сугубо озабоченнымДантистом-земляком.«Ведь ваше дело прочное,—Пускай хоть сорок кризисов,Но, если зуб замучаетИ вздует щеку дынею,—Продашь штаны последниеИ в клинику ближайшуюГалопом побежишь…»

* * *

«Не в этом дело, душечка,—Дантист ответил горестно.—Заела окончательноМеня зубрежка подлая,—Ни памяти, ни сил.Извольте-ка, почтеннейший,Все города французскиеС названьем департаментовЗапомнить наизусть…А реки, а колонии?А физика паршивая?А алгебра проклятая?А чертовый диктант?..Легко ли?.. Вы подумайте,—Ведь мне за пятьдесят».

* * *

Как на ворота новыеГлядит в недоуменииБаран остановившийся,Так на дантиста кислогоУставился Козлов.Не впал ли врач в младенчество?Как будто преждевременно…Иль клепки расшаталисяОт переутомления,—Одна с другою спуталисьИ прыгают козлом…

* * *

«Ужель не понимаете? —Сказал дантист с досадою.—Не всю же жизнь поденщикомЯ во французской клиникеОбязан зубы драть…Для прав, уж третий месяц яС племянницей-студенткоюГотовлюсь на бошо.Ух, строгая племянница!Инспектор гимназический,Мучитель мой стариннейший,Младенец перед ней…— Ведь вы ж не мальчик, дяденька, —Уроки задает.Диктовка ли французская,Уж ни одной ошибочкиОна мне не простит,—А у меня их, знаете,Как на собаке блох…Зубрю, потею, мучаюсь,Сижу над хронологией, —Перед уроком выдолблю,Отвечу ей „на ять“,—А через день все вылетит,Как дым, из головы…Видали вы, любезнейший,Как жук ползет вдоль прутика?До верхней точки тянется,В траву свернется кубарем —И снова начинай!»

* * *

Козлов халву рассматривал,Чесал перстом под шляпоюИ думал, морща нос:— Ох, быт наш фантастический,Цыганский, жюлеверновский,Ногами кверху вздыбленныйНаш эмигрантский быт…Ведь если б мне, газетчику,Не приведи Ты, Господи,Для ради прав писательскихПришлось сдавать бошо,—Простое уравнениеС двумя лишь неизвестнымиЕй-богу б не решил!

X

В редакцию за справкамиПришла душа потертая:Субъект с глазами горлинки,С бородкой русым штопором,С продрогшим красным носиком, —Смесь институтки с Гаршиным,На каблуках расплюснутых,В брезентовом пальто…Стал в очередь в простеночкеИ на пустую вешалкуЛирически-стоическиУставился, как карп.

* * *

«Вот кандидат в счастливые,—Шепнул Попов приятелям.—Давайте побеседуемС ним где-нибудь в чуланчике,—Ведь все-таки — улов…»«А чем он занимается?» —Спросил Козлов скептически.«Изобретатель, душечка,—А проще — птица Божия,Попавшая в силки…»

* * *

Под кипами газетными,Торчащими вдоль полочекОт пят до потолка,Присела личность кроткая,Потерла руки потныеИ начала доклад:«Второй уж год слоняюсь яПо разным учреждениям,А толку ни на грош…Идея очень ясная:Все люди злятся, бесятся,Волнуются, кипят…Мужья и жены ссорятся,Юристы и политики,Поэты и любовникиБурлят чрезмерным пафосом,—И так до бесконечностиВезде — в любой стране…Пять лет вертел мозгами я,Как для людей использоватьИзбыток сей энергии?И наконец нашел!Прибор мой магнетическийВ любой квартире, комнатеЛюбой избыток страстности,—Любви ли, споров, ревности,—Вмиг переводит полностьюВ полезную энергию,В комплекс рабочих сил…Мой аппарат поставивши,Теперь семейство каждоеСебя своими силамиСумеет вентилировать,Согреть и отопить…»

* * *

«Идея гениальная! —Сказал Козлов, опасливоСвой табурет расшатанныйОтодвигая вбок.—А сколько ж средств вам надобно,Чтоб ваше изобретеньеПустить скорее в ход?»Изобретатель встрепанныйВзглянул глазами горлинкиНа мутное окно:«С рекламой и контороюТри миллиона с четвертью.Уж все пути намечены,—Ведь пустяки же, в сущности,—Да кризис помешал…»И, гордо носик вскинувши,Он вышел в коридор.

* * *

К Попову наклонившися,Львов проронил медлительно:«Ваш кандидат в счастливые,Пожалуй, не того-с…Его бы в санаториюНа девять-десять месяцев,А после подучить.Тогда б, пожалуй, выдумалСей Эдисон стремительныйКакой-нибудь практическийПолезный аппарат,—Машинку для доенияМышей иль комаров».

XI

Во сне какая ж логика:В ночной рубашке вздувшейсяСтоит Козлов и ежитсяНа крыше за трубойИ слушает звенящиеНочные голоса…

* * *

«Я, никому не ведомыйИван Петрович КругликовВ глуши Прованса ВерхнегоНа шахтах алюминевыхПять лет тружусь как вол…Пиши меня в счастливые:Весь день гружу в вагончикиРуду я темно-рыжую.Как черт, я весь коричневыйОт пят до головы…А вечерами хмурымиЯ борщ в бараке стряпаюИ на леса угрюмые,Закатом окаймленные,Смотрю в окно, как сыч.Пиши-пиши, записывай,Газетная душа…»

* * *

«Алло! А я под НиццеюНочным слоняюсь сторожем…Днем сплю в своей каморочке,Как каменный, — без снов.Ночами охраняю яПустые виллы мертвые…Присяду под террасою,—Мимозы вьются, треплются,Грохочут волны дальние…Ботинками пудовымиОт холода стучу.Ох, думы, думы темные,Как море, неуемные,С заката до зари…Пиши-пиши, записывай,Чернильный человек!»

* * *

«А я в Гренобле мыкаюсь,—Я на цементной фабрикеЗаборчики цементныеПрессую третий год…Я в прошлом был учителемОрловской прогимназии,—Кто я теперь, не ведаю,—Не стоит ворошить…Душа моя цементнаяОцепенела, съежилась,Посплю, поем, — на фабрикуИ больше ничего».

* * *

«Эй, господин над крышею! —Чуть слышныйАльт надтреснутыйПо ветру долетел.—У берегов АвстралииУж третьи сутки треплетсяНаш старый пароход…Компания голландская,Матросы африканские,А я, псаломщик пензенский,Здесь поваром служу…Ох, надоело, миленький!Хоть сыт, хоть койка мягкая,—Но стражду, как Иона, яВо чреве у кита…Нет ли в Париже, батюшка,Какой-нибудь работишки?Я в русской типографииГотов хоть пол мести,Лишь бы из брюха тесного,Железно-иноземного,К своим опять попасть…»

* * *

Со всех сторон доносятсяЗвенящие, скрипящие,Ночные голоса…Козлов, как лось затравленный,Метнулся вбок, попятился…Взлез на трубу стремительно,Вниз головой просунулся,Скользнул в нутро мохнатоеИ вот, как полагаетсяВ подобных сонных случаях,Проснулся весь в испарине,В своей знакомой комнатеНа пятом этаже.

XII

За утренним за завтраком,Нежданно и негаданно,Жена Попова кроткогоС усмешкой снисходительнойВзяла на абордаж:«А почему, мой миленький,В своей анкете липовойМеня ты обошел?Как следопыты рьяные,Втроем вы столько времениЖар-Птицу в поле ищете,—А птица эта райскаяС тобой, быть может, рядышкомСидит и кофе пьет…Быть может, я счастливая?..Что выпучил глаза?»

* * *

Попов на счете газовомЦарапал иероглифы,—Пометочки-заметочкиДля завтрашней статьи…С рассеянной улыбкоюОн положил в варениеОкурок свой обсосанныйИ с тихим удивлениемСказал своей попутчице:«Ну что ж, мой друг, вали…»

* * *

«Встаешь ты, Гений Павлович,В двенадцать с половиною,—Все убрано, все прибрано,Конечно, не тобой.А ты, как крот взволнованный,Свои холмы бумажныеВзрываешь на столе…Не просто бросишь рукопись,Сметешь газетой галстуки,Словарь косою птицеюВзлетает на камин,—Ворчишь, вздыхаешь, охаешь,Пока я, терпеливая,Не разыщу, как водится,Твою заметку срочнуюВ подкладках пиджака…Пьем кофе. Я ведь женщина —Порой полюбопытствую:„Что нового в редакции?“„Да, да, — бурчишь ты вежливо,—Конечно, ты права“.Уйдешь — кашне на вешалке,А зонтик мой — увы!Когда придешь, — не ведаю,Куда звонить, — не знаю я…А суп кипит, волнуется,—Порой сама вскипишь…И вот, тут начинается:Ты там в пространстве носишься,А я громоотвод.Приходит некто в шарфике,—В два с четвертью назначеноСвидание ему…Краснеешь, отдуваешься:„У мужа рвут зуб мудрости,Вернется только к полночи“,—Но гость-то не дурак…Статью по нумизматикеПрочтет мне с декламацией,Потом про тетку в ПерсииРассказывать начнет…А я с улыбкой светскоюГазеты прибалтийские,—За целый год не вскрытые! —Укладываю в стопочкиС проклятием в углу.А мичман с мемуарами?А дама с „юморесками“?А старичок с сонетами?Всем, милый друг, назначено…Во вторник рвут зуб мудрости,—А в среду что же рвать?В прослойку надрываетсяБессонный телефон:— Ах, передайте, милая…— Ах, запишите, золото…А то попарно сцепятсяИ лают вперебой…»

* * *

Передовицу целуюЕще наговорила быРешительная женщина,—Но на супруга кроткогоВзглянула проницательноИ заперла фонтан:Глазами голубиными,За триста миль уплывшими,Попов смотрел на зеркалоИ грыз свой карандаш…С таким и не поссоришься.Ну что ж… Уже давно она,Без всякой, впрочем, горечи,«Досадной опечаткою»Супруга назвала.

XIII

Для полноты коллекции,На имя трех приятелейПришло в конверте серенькомИз Рима письмецо…Чернила водянистые,Расплывчатые, сизые,Корявый почерк старческийСползал зигзагом вкось,—Зато по содержаниюНастой полыни беженскойСтоградусною горечьюДымился над письмом…

* * *

«Привет вам, люди добрые,Из города счастливого,Из Рима горделивого —Со всех семи холмов!Лишь в эту зиму темнуюБеда-нужда всесветнаяВолною отраженноюПришла-плеснулась-грохнулаВ парижское окно…Нам это не в диковинку:Мы в Риме, горсть осевшая,Ломоть от всех отрезанный,Хронические пасынкиСредь эмигрантской братии,—Давно привыкли к кризису,Как к старому бельму.Средь райской декорации,Средь величавых форумов,Среди фонтанов плещущих,Средь пиний мирно-дремлющих,Под солнцем золотым,—Как домовые тихие,Мы жмемся, незаметные,В углах-подвалах пасмурных,В продрогших чердаках.На плошадях сияющих —Теплее, чем у нас…Порою сам не ведаешь,Как год за годом держишься?Бюджет — фантасмагория,Работы — ни на грош.Ни в гиды, ни в извозчики,Ни в маляры, ни в плотники,—Лишь воробьев на форумеБесплатно разрешаетсяПод аркою считать…Считаешь и завидуешь:Счастливцы, воробьи!А ведь недавно, милые,Чуть-чуть в тарелку капало,—Для аргентинок пламенныхЯ, харьковский нотариус,Платки великолепныеБилибинскими павамиЦветисто расшивал…Швейцары при гостиницах,—Министры по обличию,—Процент взимали божеский,Впускали в вестибюль…Увы, все нынче схлынуло,—Туристов нет и звания…В библиотеке ГоголяСидишь часами долгимиИ смотришь в потолок…Газетою прикроешься,Уснешь, как новорожденный,Теплынь и тишина.Во сне ведь я не пасынок:С друзьями стародавними,Давно глаза закрывшими,Беседуешь во сне,По старому по ХарьковуС клиентами знакомымиПройдешься при луне…Не осудите, милые,Больного старика…»

* * *

Постскриптум: «Драгоц