Читаем без скачивания На рубеже двух столетий - Всеволод Багно

Вяч. Иванов и Вл. Соловьев

(Заметки к проблеме понимания мистического дискурса)

При описании в рамках проекта «Реконструкция архива Вячеслава Иванова»[800] рукописей ранних стихотворений поэта, никогда не появлявшихся в печати, одно из них настоятельно привлекло мое внимание. Мне показались до крайности интересными встающие вокруг этой пьесы и за нею вопросы, сцепление которых я сейчас попытаюсь обрисовать.

Прежде всего, рассмотрим текст, о котором зашла речь. Мне известны три его рукописных варианта[801]. Приведу все три; в этой публикации неинтересной представляется задача установления «дефинитивного текста» — полагаю, что важнее сообщить читателю сейчас (как, впрочем, и почти всегда) многослойный текст, отражающий все доступные нашему наблюдению колебания авторской воли — и устойчивые узлы замысла (можно было бы выстроить три источника текста в хронологическую цепочку, но мне кажется, что этот порядок оказался бы на сегодня всего лишь гадательным).

Начнем тем не менее с варианта, который может представляться более поздним, нежели два другие:

            КЕЛЬНСКИЙ СОБОР

Я Бога ждал, в восторге замирая…          И мнилось мне, то был небесный сон:В цветных лучах струился отблеск рая          Средь радужных колонн.

То в синей мгле, то в пурпуре восхода          Был сонм святых; в таинственной красеМолитвенно неслися стрелки свода —          И Бога ждали все…

И сладостно органа гимн призывный          Пел в вышине, где теплилась звезда,И лик святой, далекий, кроткий, дивный          Увидел я тогда…

Она, она! как человека гений          Ее создал, увидев в вещем сне…Она летит с младенцем средь курений          В соборной вышине.

Она летит от нас и льет безмолвно          Таинственную реку из очей;Я жадно пью те сладостные волны          Из голубых лучей…

Но все бледнее светит образ чистый,          Как догорает вечером заря;Лишь голубых одежд отсвет сребристый          Блестит близ алтаря.

Звучит мольбой органа гимн призывный,          И сонм святых зовет ее назад,И вслед ея вознесся непрерывный          Колонн и сводов ряд…[802]

Перед нами — чистовой автограф без помарок, аккуратный «официальный» почерк, парадная плотная лощеная бумага. Точно так же выглядят и все прочие стихотворения этой единицы хранения, которая представляет собою, собственно говоря, беловой автограф своего рода рукописного сборника стихотворений (достаточно большого, более пятидесяти листов; вероятно, он дошел до нас неполным — в нем нет титульного листа и, возможно, каких-то других частей); сборник перебелен на специально заготовленной бумаге (полулисты дорогой писчей бумаги сфальцованы в двойные четвертушки, которые не сшиты между собой и не вкладываются одна в другую; текст располагается только на лицевых, нечетных страницах, каждое стихотворение начинается на новой странице со спуском). Сборник включает в себя произведения 1885 — начала 1890 г. — что свидетельствует о том, что поэт считал «Кельнский собор» достойным войти в непростую композицию мыслимой книги[803].

Вот другой вариант, если не более ранний, то, во всяком случае, отражающий работу автора над текстом:

           В ГОТИЧЕСКОМ СОБОРЕ

Я Бога ждал, в восторге замирая…И мнилось мне — то был небесный сон —Меняя цвет, [к нам б] мерцал нам отблеск рая[804*]          Средь радужных колонн[.][ — ]…

То в синей мгле, то в пурпуре восходаБыл сонм святых; в таинственной красе,Молитвенно неслися стрелки свода…          И Бога ждали все…

И сладостно органа гимн призывныйПел в вышине, где теплилась звезда…[805]И лик святой — далекий, кроткий, дивный —          Увидел я тогда…

Она, она — как человека генийЕе создал, увидя в вещем сне (*)![806*]Она летит с Младенцем средь курений          В соборной глубине.

[От нас летя, таинственный и полныйОна лиет источник из очей;Я жадно пью те сладостные волны          Из голубых лучей…][807*]Летит от нас, и сладостный и полныйОна лиет источник из очей;Лазурные текут, струятся волны          Таинственных лучей…

Но вдалеке бледнеет образ чистый,Как вечером туманится заря;Лишь голубых одежд отсвет сребристый          Горит близ алтаря…

Звучит мольбой органа гимн призывный,И хор святых зовет ее назад,И вслед за ней вознесся непрерывный          Колонн и сводов ряд…                      *О, где же вы, Мадонна и Спаситель?Веков иных развеян фимиам;Без трепета вступает праздный зритель          В осиротелый храм!

Вся правка, судя по чернилам и почерку, сделана после того, как это и соседние стихотворения были аккуратно переписаны при очередной попытке составить сборник, объединяющий стихи разных лет, — в данном случае произведения датируются 1884–1891 гг. Перед нами снова беловые парадные автографы, составляющие некоторое содержательное единство, во всяком случае, объединенные авторским жестом, единовременностью тщательного перебеливания: чернила; старательное письмо; каждая пьеса — на отдельном полулисте писчей бумаги одного сорта и размера (только одно, более длинное, стихотворение расположено на двойном листе); каждое стихотворение завершается чертой-отбивкой[809].

Наконец, третий автограф:

             КЕЛЬНСКИЙ СОБОР

Я Бога ждал, в восторге замирая…И мнилось мне, то был небесный сон:В цветных лучах струился отблеск рая          Средь радужных колонн.                              *То в синей мгле, то в пурпуре восходаБыл сонм святых; в таинственной красеМолитвенно неслися стрелки свода          И Бога ждали все…                              *И сладостно органа гимн призывныйПел в вышине, где теплилась звезда,И лик святой, далекий, кроткий, дивный          Увидел я тогда.                              *Она, она! как человека генийЕе создал, увидев в вещем сне…Она летит с младенцем средь курений          В соборной вышине.                              *Она летит от нас и льет безмолвноТаинственную реку из очей;Я жадно пью те сладостные волны          Из голубых лучей.                              *Но все бледнее светит образ чистый,Как догорает вечером заря;Лишь голубых одежд отцвет сребристый          Блестит у алтаря.                              *Звучит мольбой органа гимн призывный;И сонм святых зовет ее назад <,>И вслед ея вознесся непрерывный          Колонн и сводов ряд <…>                              *[О, где же вы, мадонна и Спаситель<?>[810*]Веков иных рассеян фимиам<;>Без трепета вступает праздный зритель          В [опустошенный] осиротелый[811*] храм.][812*]

На сей раз мы имеем дело с настоящей книгой стихотворений — перед нами альбом, парадный ледериновый переплет, фабричный: золотом и серебром тиснуты большие уголки и псевдошнуры; муаровые форзацы; золотой обрез. Толстая лощеная бумага, нелинованная. Страницы пронумерованы автором.

Блок альбома, однако, выпадает — еле держится на бинтах, уходящих под форзац 3–4, переплет потерт, особенно на корешке. Это очевидные признаки рабочей тетради, в которую превратился альбом, уже в новом качестве оказавшийся в ежедневном употреблении.

На л. I, на первой странице альбома, не имеющей авторской нумерации, выскоблена двустрочная надпись, по композиции страницы долженствовавшая быть заглавием альбома — торжественного собрания стихотворений. Внизу этой страницы, посередине, как обыкновенно располагаются выходные данные книги: переводная картинка — черепаха (над нею полукругом — выскоблена надпись, вероятно, девиз; под черепахой рукою Иванова дистих: