Читаем без скачивания Свободное владение Фарнхэма - Роберт Хайнлайн

Его позвали первым. Свидетелей опросили за двадцать минут, Зима не позвали вообще.

Лейтенант Спайке обратился к Хендрику:

— Может быть, вы хотите сами опросить свидетелей? Суд может помочь вам.

— Не надо.

— Необходимо стоять смирно и говорить «сэр», когда обращаетесь к суду.

— Не надо, сэр, — сказал Хендрик и добавил: — Требую адвоката.

— Закон не дает вам этого права во время полевого трибунала. Хотели бы вы что-либо засвидетельствовать в свою защиту? Вы не обязаны этого делать, и, если откажетесь, вам это не повредит. Но предупреждаю, что всякое свидетельство может быть обращено против вас. Мы также имеем право проводить очные ставки.

Хендрик пожал плечами.

— Мне нечего сказать. Да и какой смысл.

Лейтенант повторил:

— Вы будете свидетельствовать в свою защиту?

— Нет, сэр.

— Суд также должен выяснить: вы были знакомы со статьей обвинения до настоящего дня? Вы сможете отвечать да, нет или вообще не отвечать. Однако за свой ответ вы несете ответственность по статье 9167.

Обвиняемый молчал.

— Хорошо. Суд прочтет вам эту статью и повторит вопрос. Статья 9080: любой служащий Вооруженных Сил, который нападет, ударит или предпримет попытку нападения…

— Мне кажется, нам читали. Они читали так много всего, каждое утро по субботам. Целый перечень запрещенных поступков.

— Зачитывалась ли вам именно эта статья?

— Э… да, сэр. Ее тоже зачитывали.

— Хорошо. Вы отказались свидетельствовать. Может быть, вы хотите сделать заявление? Может быть, есть обстоятельства, смягчающие вашу вину?

— Как это, сэр?

— Может, что-то повлияло на вас? Обстоятельства, объясняющие ваше поведение. Допустим, вы были больны и приняли лекарство. Присяга не ограничивает вас по данному пункту. Вы можете сказать все, что вам поможет. Суду необходимо узнать: что-либо заставляет вас чувствовать выдвинутое против вас обвинение несправедливым? Если да, то что?

— Он ударил первым! Вы же слышали, он первый!

— Что еще?

— Но, сэр… разве этого недостаточно?

— Суд окончен. Новобранец Хендрик Теодор, смирно!

Лейтенант Спайке за время суда так и не садился. Теперь поднялся и капитан Франкель. Атмосфера в комнате стала еще напряженнее.

— Суд приговаривает вас… — я замер и вдруг почувствовал, как у меня заболел живот, — … к десяти ударам плетью и увольнению с резолюцией «За несовместимое с уставом поведение».

Хендрик сглотнул.

Лейтенант Спайке продолжил:

— Приговор привести в исполнение сразу же после утверждения в соответствующей инстанции, если, конечно, он будет утвержден. Все свободны. Обвиняемого держать под стражей.

Последнее, видимо, было адресовано мне. Однако я абсолютно не знал, что нужно делать… Наконец позвонил начальнику охраны и сидел с Хендриком, пока за ним не пришли.

Во время дневного приема в медпункте капитан Франкель послал меня на осмотр. Врач решил, что я могу возвращаться на службу. Я вернулся в роту как раз, чтобы успеть переодеться к вечернему смотру. Зим не преминул отчитать меня за пятна на форме. Синяк у него под глазом стал большим и разноцветным, но я, как и все другие, изо всех сил старался ничего не замечать.

На плацу уже был установлен здоровенный столб. Вместо обычных сообщений и разнарядки на следующий день нам зачитали приговор трибунала.

Потом привели Хендрика со связанными впереди руками, двое из охраны шли по бокам.

Мне никогда не приходилось видеть, как секут плетью. У нас в городе устраивали нечто подобное, но отец каждый раз запрещал мне ходить к Федеральному Центру. Однажды я нарушил запрет отца, но наказание в тот день отменили, а новых попыток я больше не делал.

Ребята из охраны подняли Хендрика на руки и привязали к крюку, торчащему высоко на столбе. Потом с него сняли рубашку. Потом адъютант произнес металлическим голосом:

— Привести в исполнение приговор суда.

Шагнул вперед капрал-инспектор из другого батальона. В руке он держал кнут. Начальник охраны отсчитывал удары.

Отсчитывал медленно. От удара до удара проходило секунд пять, но казалось, что время тянется нестерпимо медленно. При первых ударах Тэд молчал, после третьего несколько раз всхлипнул.

Первое, что я увидел, когда очнулся, — лицо капрала Бронски. Он разглядывал меня сверху, похлопывая по щеке.

— Ну, теперь все нормально? Возвращайся в строй. Ну, побыстрее. Нам пора уходить.

Мы вернулись в расположение роты. Я почти не ужинал, как и многие другие.

Никто не сказал ни слова насчет моего обморока. Позже я узнал, что был не единственным, кто потерял на экзекуции сознание — этого зрелища не выдержали человек тридцать новобранцев.

6

Мы слишком мало ценим то, что нам дается без усилий… и было бы очень странно, если бы мало ценилась такая удивительная вещь, как свобода.

Ночь после публичной экзекуции была самой тяжелой для меня в лагере Курье. Никогда ни до, ни после я так не падал духом. Я не мог заснуть! Нужно пройти полную подготовку в лагере, чтобы понять, до чего должен дойти новобранец, чтобы не спать. Конечно, в тот день я не был на занятиях и не устал. Но завтра мне предстояло включаться в обычный ритм, а плечо сильно болело, хотя врач и уверял, что я «годен»… А под подушкой лежало письмо, в котором мама умоляла меня наконец одуматься. И каждый раз, когда я закрывал глаза, я сразу слышал тяжелый шлепающий звук, и Тэда, который, дрожа, прижимался к столбу.

Мне было наплевать на потерю этих дурацких шевронов. Они больше ничего не значили, так как я окончательно созрел для того, чтобы уволиться. Для себя я решил. И если бы посреди ночи можно было достать бумагу и ручку, я, не колеблясь, написал бы заявление.

Тэд совершил поступок, длившийся всего долю секунды. Это была настоящая ошибка: конечно, он не любил лагерь (а кто его любит?), но он старался пройти через все и получить привилегию — право быть избранным. Он хотел стать политиком. Он часто убеждал нас, что многое сделает, когда получит привилегии.

Теперь ему никогда не работать ни в одном общественном учреждении. Всего одно движение — и он зачеркнул все шансы.

Это случилось с ним, а могло случиться со мной. Я живо представил, как совершаю подобное — завтра, через неделю… и мне не дают даже уволиться, а ведут к столбу, сдирают рубашку…

Да, пришло время признать правоту отца. Самое время написать домой, что я готов отправляться в Гарвард, а потом в компанию. Утром надо первым делом увидеть сержанта Зима.