Читаем без скачивания Призрак улицы Руаяль - Жан-Франсуа Паро

— Сударыня, — произнес король, — вы пропустили такой рассказ, на фоне которого бледнеют сочинения многих авторов. Наш дорогой Ранрей, о котором я вам говорил, прекрасно нас развлек… или напугал, кому как будет угодно.

— Если он развлек Ваше Величество, — произнесла графиня, — он заслужил право на мою благодарность.

Король встал и пригласил мадам де Флавакур, маршальшу де Мирпуа и господина де Шовлена составить партию в вист. Герцог де Ришелье взял Николя под руку и подвел к фаворитке.

— Сударыня, советую вам завоевать это сердце. Он достоин имени своего отца, хотя постоянно утверждает свое право оставаться Ле Флоком.

— Ради службы Его Величеству, монсеньор. Подумайте сами, какой толк будет в полиции от маркиза де Ранрея?

— О-о, — многозначительно протянул старый маршал, — пожалуй, я повторю вашу фразу Сартину, она ему понравится. Итак, сударыня, как обстоят дела с вашим жилищем?

— Я перебралась из Фонтанного дворика в апартаменты возле часовни, оставленные покойным Лебелем[64], и теперь жду, когда освободятся малые кабинеты. Я преумножаю принадлежащие мне сокровища, чем привожу в ярость конкурентов. Лаковые миниатюры, слоновая кость, минералы и фарфор — я начинаю собирать все, что мне понравится, а потом увлекаюсь и продолжаю расширять коллекцию.

— Минералы? И прежде всего алмазы, я полагаю?

— Природа создала эти камни, чтобы они сверкали и струились, подобно водопаду.

— Однако, нелегкая задача! А что говорит по этому поводу Шуазель?

— Морщит свой отвратительный нос!

— Знаете ли вы, — продолжил Ришелье, — что добрейший Шовлен покинул свое жилище в замке, а Его Величество по доброте своей передал его квартиру маршалу д'Эстре. Шовлен ничего не потерял при обмене, получив бывшую квартиру маркизы де Дюрфор. Надо признать, он возместил затраты, понесенные маркизой при наведении там порядка: теперь эти апартаменты буквально сияют всей своей красой.

Графиня повернулась к Николя, и он вздрогнул, ощутив на себе ее обжигающий взор. Где-то рядом звучал хрипловатый голос короля: Его Величество комментировал удачные ходы и подшучивал над Шовленом.

— Сударь, — произнесла она, — мне говорили, что на вашу преданность можно положиться, и что вам нет равных в служении королю и тем… тем, кто ему дорог.

— Вы слишком снисходительны, сударыня.

— Мне говорили, что некоторая дама ценила вас очень высоко, и что вы оказали ей услуги, кои можно измерить только мерой вашей верности.

— Сударыня, служба короля являет собой единое целое.

— Я убеждена, господин маркиз, что при возможности вы с удовольствием окажете мне услугу, и уверена, мне это будет весьма приятно.

— Сударыня, своим положением я обязан Его Величеству, поэтому все, кто ему дорог, могут рассчитывать на мое рвение и мою преданность.

Он подумал, что обе фаворитки, полагая, что оказывают ему особое отличие, именовали его титулом, от которого он давно отказался, ибо любой титул являлся для него пустым звуком. Вечер пролетел как чудесный сон, став ему наградой за его труды. Король несколько раз заговаривал с ним, и каждый раз в речах его звучала искренность и доброжелательность, качества, за которые его так любили близкие ему люди. Николя чувствовал, что готов поделиться охватившей его радостью со всей Францией. Когда же он сел в экипаж Сартина, ему показалось, что он вернулся на десять лет назад. Генерал-лейтенант, скрывавший под ледяной вежливостью весьма чувствительное сердце, улыбнулся и шепнул ему на ухо:

— Возблагодарим судьбу, чтобы она и дальше даровала нам такие прелестные вечера в Версале!

Нант, 18 августа 1770 года

Спускаясь по трапу на палубу «Ориона», Николя вслушивался в пронзительные ноты корабельного свистка. Остановившись, он поискал глазами ялик: утлое суденышко, которое должно было доставить его на берег. Выбрав момент, когда фальшборт и планшир оказались на одном уровне, он спрыгнул в качавшуюся на волнах лодку. Откинув назад свои длинные, развевавшиеся на ветру волосы, Наганда стоял возле бортового ящика для хранения коек и махал ему рукой. Ялик отчалил, и вскоре покрытый деревьями островок, каких немало в устье Луары, скрыл корабль от Николя.

После завершения расследования по делу улицы Сент-Оноре, события разворачивались на удивление стремительно. Шарлотту Гален и Мари Шафуро, изобличенных во вмененных им преступлениях, в соответствии с установленной процедурой отправили на «позорную скамью», дабы в последний раз допросить их перед вынесением приговора. Их судили по всей строгости закона и — после публичного покаяния — приговорили к виселице. Остальных участников драмы из числа обвиняемых исключили. Шарль Гален, обвиненный на основании косвенных улик в пассивном и активном сообщничестве, выдержал допрос с пристрастием, не разжимая зубов. Впрочем, стоило палачу приблизиться к нему и начать свою работу, он тотчас потерял сознание. Гильдия меховщиков встала на защиту своего старшины, и за неимением прямых доказательств его отпустили на свободу. Он немедленно сел на корабль и отплыл в Швецию, где он намеревался поправить свои дела и вновь начать торговать мехами.

Опозоренная госпожа Гален порвала отношения с супругом и удалилась в Компьень, в монастырь. Сбережения, сделанные ею посредством бесчестного промысла, открыли ей двери тихого пристанища, где, вдалеке от мирской суеты, она наблюдала за воспитанием дочери. На допросах и при допросе с пристрастием Камилла Гален отвечала бессвязно и противоречиво, и ее тоже отпустили, и теперь она прозябала в доме на улице Сент-Оноре. В характере ее прибавилось странностей, она десятками подбирала бродячих кошек, заполонивших дом, наполнившийся зловонием от кошачьего дерьма, и окончательно утратив разум, начала разговаривать с демонами. К Мьетте рассудок не вернулся, а потому ее ожидало пожизненное заключение. Дорсак пообещал признать своего ребенка. Загадочные события, случившиеся в доме Галенов, ввергли его в суеверный ужас, и, по его собственным словам, на него снизошла действенная благодать, и теперь он хотел исправить свое легкомысленное поведение.

Получив свободу, Наганда решил вернуться в Новый Свет, чтобы унаследовать отцу и встать во главе союза племен микмак. Узнав, что Николя не оказал давление на индейца, дабы тот немедленно выложил ему все, что знал, Сартин выразил свое удивление и упрекнул комиссара в неумении использовать свое превосходство; по мнению генерал-лейтенанта, признания микмака могли значительно сократить время расследования. «Как, — воскликнул он, — главный свидетель был у вас под рукой, а вы предоставили ему полную свободу действий, оставили его на чердаке, откуда он в любой момент мог сбежать на крышу, словно домашняя кошка!» Не вдаваясь в подробности, Николя лишь заметил, что чрезвычайные обстоятельства, сопутствовавшие этому делу, где переплелись неподдающееся объяснению и иррациональное, не являются поводом для оказания давления на свидетелей, ибо любой свидетель, если его слишком резко подгонять, может отказаться дать показания. А в сложной алхимии причин и следствий семейной драмы Галенов главным катализатором явилось его присутствие в доме Галенов. Издав недовольное бурчание, начальник вынужден был согласиться с Николя. Однако, оставляя за собой последнее слово, он, иронически улыбаясь, завершил свою речь туманной тирадой, из которой Николя уяснил для себя только то, что «каждый по-своему с ума сходит».

К удивлению комиссара, его рассказ пробудил любопытство короля, и, не страдая забывчивостью, Его Величество приказал представить ему индейца. Николя навсегда запомнился удивительный диалог между монархом и индейцем из племени микмак, который по-прежнему, невзирая ни на какие соглашения, считал себя подданным французской короны. При беседе присутствовал юный дофин. К великому удивлению деда, он нарушил свое обычное молчание и, отбросив робость, засыпал Наганду вопросами, явив обширные познания в географических науках и картографии.

А еще дофин милостиво поблагодарил Николя за расследование, проведенное им по делу о трагедии 30 мая.

Вторая аудиенция состоялась в потайном кабинете короля, в присутствии одного Николя. А спустя немного время Сартин сообщил комиссару решение монарха, принятое, без сомнения, в результате этих двух бесед. Очарованный умом и манерами индейца, король решил использовать его таланты. Наганде предстояло сесть на корабль в качестве корабельного писаря и тайно высадиться на побережье залива Святого Лаврентия. Людовик XV хотел быть в курсе событий, происходящих в его бывших владениях, и поддерживать связи с по-прежнему верными ему племенами, некоторые из которых, подобно племени микмак, продолжали сражаться с англичанами. Служащий из министерства Иностранных дел обучил Наганду хитроумным арканам шифрования; индейцу присвоили личный код и определили приблизительные даты встреч, чтобы облегчить регулярное взаимодействие с рыболовным судном, промышлявшим на отмели возле Новой Земли. В завершение аудиенции король подарил Наганде придворный костюм и табакерку со своим портретом. Обрадованный возможностью послужить стране, которую он считал своей, индеец принялся активно готовиться к отъезду.