Читаем без скачивания Мое лицо первое - Татьяна Русуберг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Красивый, — наконец заключила Сирид. — Так и думала, что он такой. Скинешь мне фотку?
— Ты ведь никогда не видела его раньше, правда? — решилась я озвучить свою догадку.
Воронье гнездо печально покачнулось:
— Только во сне. Но там День не был так крут.
— Так как ты о нем узнала? — Настала моя очередь задавать вопросы.
Сирид вздохнула и нехотя сунула руку под джинсовую куртку.
— Я нашла вот это. — Она вытащила из-за пазухи простой белый конверт, довольно пухлый и мятый. — Думала сначала, это типа наши параноики любовными письмами обмениваются. Ну, знаешь, они вечно на измене, что за ними все следят. Но когда начала читать… — Темные глаза на миг стали виноватыми. — Ты прости, я ведь не знала, что там.
Если честно, мне было совершенно плевать, мучает ли Сирид совесть. Потому что, кажется, я не ошиблась в Дэвиде: он действительно оставил здесь кое-что для меня. Может быть, след. А может, ключ ко всему?..
— Дай мне конверт. Пожалуйста. — Не знаю, как я смогла заставить голос звучать ровно.
Пальцы дрожали, когда коснулись мягкой, истертой на сгибах бумаги.
«Принцессе Шип», — прочла я надпись, сделанную печатными буквами на лицевой стороне. Почему Дэвид не зашифровал послание?
— Где… где ты нашла это? И когда? — хрипло выговорила я, поглаживая конверт, из которого будто шло тепло.
— Пару месяцев назад, — пожала плечами Сирид. — Я ж тут не так давно. Искала местечко, где б сиги припрятать. Ну и нашла один широкий подоконник. Знаешь, с нижней стороны обычно…
— Не вытирают пыль, — кивнула я.
— Ну, — одобрительно кивнула девушка. — Я полезла скотч клеить и наткнулась на какую-то бумажку. Не на это, — она кивнула на конверт, который я все еще не решалась открыть. — Под подоконником была записка на тарабарском языке. Я ее неделю пыталась расшифровать, если не больше. А потом случайно по телику увидела передачу про гадание на рунах, ну и воткнула, что к чему. В общем, в записке инструкция была, как конверт найти. Я, конечно, не знала еще тогда, что это письмо окажется. Думала, клад. А оно в скворечнике лежало, в пластиковом пакете. Птицы обгадили все сверху, конечно, но…
— Ясно. — Кончики пальцев покалывало. Слова Дэвида словно поклевывали их острыми клювиками, просясь наружу. — Сирид, ты не оставишь меня одну? Мне нужно это прочитать. Только… Пожалуйста.
— Да понимаю я. — Она поднялась с земли, отряхнула джинсы. — Письмо же тебе. Читай.
Она отошла на пару шагов и вдруг остановилась и обернулась ко мне:
— Я никому его не показывала, Шип. И не рассказывала никому. Просто ждала. Думала, если придешь, смогу спросить о нем у тебя. Пришли мне то фото, ладно? Номер легкий: без четверти девять вечера, две тройки, две двойки.
Я просто кивнула, не в силах выдавить из себя ни слова. Как только легкие шаги Сирид затихли за шпалерами, я вырвала сложенные вдвое листки из бумажного плена, в котором они томились столько лет.
«Здравствуй, принцесса! — бросились в глаза строчки, написанные знакомым мелким почерком. — Если ты это читаешь, значит, у меня все получилось. Я сдох и родился снова и наконец умер совсем. Потому что тебя могла привести сюда только моя смерть…»
Письмо из прошлого
Здравствуй, принцесса! Если ты это читаешь, значит, у меня все получилось. Я сдох и родился снова и наконец умер совсем. Потому что тебя могла привести сюда только моя смерть. Дай угадаю. Ты прочла об этом в газете, верно? Или увидела в интернет-новостях. Вместе с моей фотографией. Ну, и как я тебе? Не думаю, что умер старым. Вряд ли ты узнала бы меня в беззубом седом дедке с обвисшим индюшачьим горлом. Вряд ли вспомнила бы зачуханного неудачника из детства, если бы прошло много лет.
Значит, я умер молодым. Что ж, не хочу сказать, что мне жаль. Знаешь, со мной в «U2» лечился один игловой с богатой историей жизни на улице. Так у него была татуировка на предплечье, изуродованном дорогами[27]: Live fast. Die young.[28]Ему едва исполнилось пятнадцать, как и мне, и он очень старался жить согласно этому принципу.
В общем, наверное, что-то в этом есть. Минус героин, конечно. Но хватит обо мне. Могу ведь показаться самовлюбленным уродом вроде моего братца. А я только-только научился ненавидеть себя чуть меньше — ровно настолько, чтобы это стало выносимым.
Итак, ты прочла о моей смерти в газете и пришла сюда, потому что тебя все еще мучает чувство вины. Да-да, принцесса, не отпирайся. Только любопытства и сентиментальности было бы недостаточно. Ты здесь, потому что считаешь себя виновной в случившемся, в том, что меня изолировали от общества и лишили свободы.
Принцесса, расслабься. То, что я сделал, было давно и тщательно спланировано, и вряд ли кто-то — даже ты — мог бы это изменить. А изоляция — это лучшее, что со мной произошло за пятнадцать лет моей гребаной жизни, так что единственное, чего мне здесь не хватает, это общение с тобой.
Видишь ли, с тех пор как мне исполнилось двенадцать, только одна мысль придавала мне сил жить дальше — мысль о том, что я убью своего отца. Я планировал его убийство в мельчайших деталях, отбрасывая один способ за другим из-за их несовершенства: мне требовалась уверенность на все сто, что подонок сдохнет — быстро и наверняка. Я также заставлял себя думать, что случится со мной после папашиной смерти, потому что не собирался уходить вместе с ним. Это было трудно: каждый раз, когда представлял сволочь дохлой, я испытывал такой кайф, какой мой бедный, наверняка уже мертвый гердозер[29]точняком сравнил бы с первым приходом.
Я быстро выяснил, что меня не смогут судить как лицо, не достигшее возраста уголовной ответственности, и именно это меня останавливало. Я должен был быть уверен, что ни брат, ни мать никак не смогут повлиять на мою судьбу после того, как признаюсь в убийстве. Мне нужен был суд. Я хотел, чтобы меня заперли в безопасном месте как можно дальше ото всех, кого я знал. Желательно одного.
И вот за 242 дня до моего долгожданного пятнадцатилетия я встретил тебя.
Это многое изменило, но не главное. Я понял, что мне будет тяжело. И еще что мне придется защитить тебя. Проще всего
