Читаем без скачивания Время грозы - Юрий Райн

— Максим никогда в ботанике особенно не разбирался. Да и без разницы. Главное, что там, в окружении этих деревьев — маленький карьер. Тот самый, в котором заключенный Горетовский якобы утонул.

При мысли о чистой воде он опять почувствовал, насколько грязен. Все тело невыносимо зачесалось, даже голод отступил.

Искупаюсь, решил Максим, а все остальное — уж потом.

Он осторожно добрался до прибрежных деревьев, выглянул из-за них. Никого.

Разделся до трусов, аккуратно сложил вещи в кустах и с размаху вбежал в воду, оказавшуюся на удивление теплой. Проплыл метров десять, нырнул до самого дна, зачерпнул пригоршню ила, вернулся на мелководье и принялся драить себя этим илом. Повторил процедуру еще два раза, а потом спокойно поплыл к противоположному берегу, а там и по диагонали, отфыркиваясь, время от времени переворачиваясь на спину… наслаждаясь.

Устав, выбрался на свой берег, раскинулся под солнцем, закрыл глаза. Немного отдохнуть — и идти хлеб насущный добывать.

Вот снова поезд слышен. Но в мире Бессмертного Сталина поезда здесь всегда проходят свистя-гудя, аж надрываются. Порядок такой почему-то. А тут — нет, без гудков.

А вот донесся характерный визг лесопилки. А прислушаться — в деревне собаки брешут.

А вот что-то загудело, зарычало и смолкло. Максим поднял голову. У берега остановился автомобиль, и четверо — двое парней и две девушки — выгружались из него, не обращая на Максима ни малейшего внимания.

Машина была белая, слегка тронутая коррозией, особенно там, где колесные арки.

Машина хорошо известной Максиму марки «Нива».

52. Пятница, 15 июня 2001

Максим брел по главной улице деревни Минино, жевал колбасу и думал, что все сложилось удачно.

Прибывшие на карьер словно не замечали его. Да и в самом деле — ну, дяденька, ну, немолодой, мало ли таких? Искупался, теперь загорает, эка невидаль. Ну, тощий, ну, сильно небритый, ну, в трусах по колено. Подумаешь…

Парни, не успев разгрузиться, скинули одежду и ринулись в воду. Взбаламутят всё, жеребцы, подумал Максим с неудовольствием. Девушки задержались на берегу: раздевались долго, потом еще стали закуску нарезать, отчего рот Максима мгновенно наполнился слюной.

— Вас долго ждать? — заорал один из жеребцов.

— А пиво? — крикнула коротконогая блондинка.

— Да успеем!

Девчонки, повизгивая и жеманясь, вошли в воду. Вскоре визг усилился, смешавшись с непринужденным матом. Было ясно — купающимся хорошо. Отдыхают люди. Отрываются. Это говорит в пользу мира, в который я попал, оценил Максим. И колбаса опять же, или что у них там. И пиво. Тоже в пользу.

Он тихонько оделся-обулся, не торопясь подошел к «Ниве», мельком глянул на номерной знак — странные номера, В 102 КК 50. Под последними цифрами — маленькое RUS и, рядом с ним, изображение государственного флага Российской империи, только без двуглавого орла.

Потом разберусь, решил Максим. Он быстро наклонился, цапнул с расстеленной подстилки кружок полукопченой колбаски, три или четыре куска тонко нарезанного черного хлеба и припустил что было сил.

Хорошо. Вкусная колбаса. И хлеб вкусный.

Улица выглядела привычно. Грунт, пыль, рытвины, в рытвинах вода. Дощатые заборы, краска на большинстве облупилась. За заборами — где деревья, не слишком ухоженные, где сплошной огород, где тепличка. Дома тоже деревянные, старенькие, некоторые с резными наличниками на окнах. Перед заборами скамейки — два столбика, пара досок.

Деревня как деревня. Вот бабка на лавочке сидит, провожает Максима взглядом. Тепло, даже жарко, а бабка одета основательно: шерстяная кофта, плотная юбка, чулки, обрезки валенок.

Вот собака — ишь, прямо наизнанку выворачивается в лае, беснуется, кидается на забор, вдоль которого идет незнакомый человек. Да и знакомый был бы…

Вот стайка детей, лет по пять — семь, играет у ворот во что-то вроде чижика.

Вот за забором автомобиль. Тоже знакомая марка — «Жигули», шестая модель. «Шоха». А за следующим — нет, это непонятно что: четыре сплетенных кольца на решетке радиатора.

И номера у машин — такой же структуры, что и у той «Нивы». И флажок тот же.

А вот и сельсовет. Все правильно. И памятник павшим — один в один: пирамидка со звездой наверху. Только флаг над зданием — опять же трехцветный.

Две тетки стоят перед сельсоветом, треплются о чем-то. Посмотрели на Максима равнодушно, продолжили разговор.

Максим прошел еще немного. Магазинчик, в котором он никогда не был по причине постоянно запертых на мощный висячий замок дверей, работал. Максим проглотил последний кусок, поднялся на невысокое крыльцо, заглянул внутрь, переступил порог крохотного торгового зала.

Непохоже на родной мир. Колбасы — сортов пять, сыра не меньше, молоко, творог, сметана, кондитерки полно, бакалеи всякой. А уж водки — не сосчитать, сколько видов. И пива. И сигарет. Да что сигарет — даже сигариллы. И вино — вот это немецкое, что ли? А вон испанское, а на средней полке французское.

И цены на все — странные. Ни то, ни сё.

Музыка откуда-то — кажется, из подсобки. София Ротару поет, не узнать невозможно.

Пара мужиков, одетых по-рабочему, отоваривалась. Пива взяли, хлеба, картошки, кефира, еще чего-то. Расплачивались купюрами незнакомого вида. Один, помоложе, пытался балагурить с хмурой продавщицей, но отклика не находил.

— Кончай ты, Ваня, пошли! — поторопил его напарник, приземистый дядька, на лице которого было написано: ох, я хитер. — Некогда, ребята ждут!

— Сейчас, Андреич, сдачу только пересчитаю. Надь, ты сдачу-то, смотри мне, правильно дала? Да что ж ты невеселая такая, шучу же!

— Алкоголики, — бросила продавщица. — Закупились, так идите себе.

— Эх, — вздохнул Ваня. — Ладно, Андреич, ходу…

Работяги покинули магазин, а Максим все изучал витрины.

— Покупать будете? — неприветливо спросила Надя. — А то придут, смотрят без дела, смотрят.

— Только вот Ротару дослушаю и пойду, — сказал Максим. — Можно? Люблю ее очень.

— Им лишь бы Ротар слушать, — с необъяснимой ненавистью изрекла продавщица. — Уши поразвесят и слушают. Домой к себе идите, слушайте, сколько влезет.

Максим пожал плечами и вышел на улицу.

Вот и переулок, ведущий к дороге на Григорово. Начиная от него, улица оказалась замощенной бетонными плитами. Раньше этого не было.

Максим немного подумал и двинулся по плитам — любопытство пересилило. Там, дальше — то место, где в Верхней Мещоре вьется вдоль речки Южная Набережная, а на ней стоит дом двадцать восемь.

Деревня превратилась в коттеджный поселок. Заборы — металлические, в основном решетчатые, за ними — где стройка идет, а где уже и построились. Двухэтажные