Читаем без скачивания Время грозы - Юрий Райн

опасался, что рассказчика совсем поведет. Несколько раз из дома выглядывала недовольная Вера — зачем-то пыталась остановить разговор. Борис, однако, оказался в подпитии довольно решительным и своенравным.

И излагал вполне связно и, показалось Максиму, более-менее объективно. А рассказ об августовском путче, о двух ночах, проведенных Борисом у Белого дома, получился еще и впечатляюще ярким.

Надо же, мимоходом отметил Максим, как раз в эти самые дни меня, идиота, били в мининском сельсовете и определяли в лагпункт 44-бис.

Борис довел повествование до конца.

Пожалуй, все сходилось. Нет, возможно, конечно, что это все-таки еще одно параллельное пространство. И не исключено, что дома не было никакой перестройки, никаких путчей, никаких приватизаций, страна не распалась, не воевали друг с другом армяне и азербайджанцы, грузины и абхазы, молдаване и какие-то приднестровцы, русские и чеченцы, все идет, как шло, все стабильно, величественно и безнадежно.

Но — вряд ли. Максим чувствовал — вряд ли. Домой он попал, именно домой. Скорее всего.

И волкодав здесь — околел.

Наташе бы все это рассказать, с тоской подумал Максим.

Да, волкодав околел. Вот только родной мир стал совсем, совсем чужим.

54. Понедельник, 2 июля 2001

— Заходите, присаживайтесь.

Бубень уселся на скамью у дальней стены.

— Закуривайте, — предложил начлаг.

— Спасибо, гражданин майор, — вежливо ответил Бубень, — я своих покурю.

Он выудил из кармана бушлата беломорину, неторопливо обстучал ее, смял бумажный мундштук, зажал папиросу в зубах. Начлаг покачал в руке коробок спичек, но авторитет, усмехнувшись, снова полез в карман, извлек массивную самодельную зажигалку, чиркнул колесиком. Зажглось с пол-оборота.

— Гордый, — безразличным тоном произнес особист, присевший на подоконник.

Бубень пожал плечами. Лицо его не выражало ровным счетом ничего. Или — все что угодно можно было прочитать на этом лице. Равнодушие — делайте, что хотите, мне все равно; независимость — вы сами по себе, я сам по себе; превосходство — видал-перевидал я вашего брата, вы против меня шавки и никто более, хоть и можете свинца в затылок вогнать прямо сейчас, но только все одно шавки; брезгливое презрение — псы вы шелудивые…

Все что угодно. Однако — при большом желании и сильном воображении. А без таковых — ничего не выражало лицо смотрящего.

— Ну, Николай Петрович, как дальше жить думаете? — вступил в разговор замполит, сидевший рядом с начлагом.

— За нас начальство думает, гражданин капитан, — откликнулся Бубень.

— Да уж не пора ли и самому вам задуматься? — проникновенно спросил замполит.

Бубень стряхнул колбаску пепла на пол.

— Не приучены, гражданин капитан, — сказал он ровным голосом.

— А придется, — объявил начлаг. — Придется, гражданин Симагин. Характеризуетесь вы положительно, нормы выработки выполняете и перевыполняете, замечаний не имеете. В общем, твердо встали на путь исправления. Компетентные органы приняли решение о вашем освобождении, гражданин Симагин. Вернее, теперь уже товарищ Симагин. Вот постановление.

Он взял со стола лист сероватой бумаги, потряс им.

Бубень на мгновение прикрыл глаза. Вот те раз, откинулся. Путь исправления… Нормы… Ну да, он-то и дня не проработал — пускай лошади работают и мужики, — а циферки в книгах учета выводились исправно.

— Справка? — спросил он.

— А вот и справка об освобождении, — с готовностью ответил начлаг.

А зона-то, подумал Бубень, теперь развалится. Это пока еще новый смотрящий появится да в силу войдет. Значит, в другой раз садиться лучше в другое место.

Или, может, вовсе погодить садиться? Слышно было, заводик, что Америка устроил, псы накрыли. Стукнул кто-то. Найти суку, кишки на шею намотать. По-всамделишному. А дело по новой запустить — хорошее дело-то. Америку вот только отыскать, а то, говорят, словно испарился.

— Ну, Николай Петрович, — опять завел свое замполит, — так как же жить дальше думаете?

— На завод работать пойду, — вдруг широко улыбнулся Бубень.

— Хорошо, товарищ! — обрадовался замполит.

— Так, — сказал начлаг. — Сейчас собирайте вещи и — в канцелярию, за справкой и копией постановления. В копии все написано: в Москве, Ленинграде, Сталинграде, Горьком, Свердловске, Новосибирске, Молотове… ну, сами прочитаете… там вам жить запрещено. А в остальном — свободны. По прибытии на избранное место жительства обязаны явиться в местный отдел милиции для постановки на учет. Остальное — там объяснят. Да и не впервой же вам. Всё, можете идти.

Бубень поднялся, заплевал папиросу, положил на край скамьи. Двинулся к выходу.

— Бубень! — окликнул его особист.

— Вы это кому, гражданин старший лейтенант? — авторитет приостановился, повернул голову.

— Виноват, — хмыкнул кум. — Товарищ Симагин. Вот что. Во-первых, постарайтесь больше в здешние края не наведываться. А то знаю я вас. Вы склонны к дерзким акциям при задержании. Во-вторых, — старлей злорадно осклабился, — рад вам сообщить, что наши органы на днях обезвредили под Москвой преступную группу, которую возглавлял ваш крестник Луферев, известный как Мухомор.

— Не знаю, товарищ старший лейтенант, никакого Мухомора, что это вы? — удивился Бубень.

— Ладно-ладно. И еще. Вам, товарищ Симагин, понравится. Помните, был тут такой заключенный Горетовский? Он еще в карьере нашем утонул, помните? Так вот. Нашли его тело. Только не в карьере. В лесу между деревнями Кожухово и Марусино. Утопленничек наш по лесу гулял, а тут гроза. Ну и сожгло его молнией. Представляете? По пальчикам установили. Вот как порадовал я вас. Ну, идите, идите.

Эх, подумал Бубень, направляясь в барак за вещами, и дурак же этот кум. Дай ему волю — зубами бы меня загрыз, а того не понимает, что какой-никакой порядок в лагере только на смотрящем и держится.

А вот насчет Америки — это огорчил, это оно так. На дело доходное теперь ищи знающего человека.

Да и вообще.

Вспомнилось, как Америка сказанул раз: оттого, мол, свечусь, что молнией шарахнуло. Вот и накликал. Шутник.

Бубень покачал головой. Жалко человека. Чуднó это, что жалко… ну да сам человек и виноват. И, значит, туда ему и дорога.

55. Понедельник, 2 июля 2001

Поколебавшись, Наташа все-таки набрала номер.

— «Красный треугольник», — ответил бархатный мужской голос. — Чем могу служить?

— Я хотела бы побеседовать с госпожой Малининой, — сказала Наташа.

— Как вас представить, сударыня?

— Извекова. Наталья Извекова.

— Момент.

«Ridi, pagliaccio!» — сладкоголосо и надрывно понеслось из трубки. Наташа усмехнулась — Маман, как всегда, в