Читаем без скачивания Русанов - Владислав Корякин

В ночь с 25 на 26 августа барометр рухнул на 10 миллиметров, и вскоре бурный юго-восточный ветер развел сильную волну, срывая гребни и поднимая облака водяной пыли. «Дмитрий Солунский», тяжело переваливаясь, карабкался с волны на волну под штормовыми парусами. «Судно очень сильно качает, большой крен, — указано в отчете экспедиции. — Все, что не крепко увязано и уложено, словно по волшебству переносится с места на место. По каюте летают ящики, ведра, угли из печки, ружья, а висячая лампа исполняет какой-то фантастический танец. Большая часть членов экспедиции смирно лежит по своим койкам, страдая морской болезнью» (1945, с. 149). В этих условиях не было возможности обследовать район Русской Гавани или гавани Мака, на что рассчитывал Русанов совсем еще недавно — не повезло…

Почти сорок лет единственной более или менее достоверной картой берегов, вдоль которых был проложен путь «Дмитрия Солунского», оставалась карта немецкого географа Августа Петерманна, составленная на основе судовых журналов норвежских промысловиков. Однако любой специалист скажет, что при всех достоинствах карта, возникшая в тиши кабинета, будь ее составитель семи пядей во лбу, будет уступать по многим показателям той, что в муках рождается непосредственно на местности под суровым полярным небом, несмотря на все страдания ее создателя от холода, ветра, сырости и прочих полярных прелестей… «Мы могли только убедиться, — позднее отметил Русанов, — в чрезвычайной неверности существующих карт, но, к сожалению, нам не удалось сделать хотя бы глазомерной съемки этих берегов. Мы никак не могли найти тех мысов, что указаны на карте. Встречали острова не там, где им следовало быть. Например, имеющиеся на карте очертания мыса Литке и положение островов Баренца весьма мало напоминали те, что мы видели перед собою» — это было написано про те самые места, в которых за восемьдесят лет до Русанова путался Ф. П. Литке — положение с тех пор практически не изменилось. Поэтому понятно стремление Русанова как-то способствовать изучению и этой части Новой Земли, однако поставленная цель заставляла его идти вперед, на ходу отмечая проблемы и делая заявки на будущее.

У северных пределов архипелага он лишь отметил: «От лиц, бывших здесь в июле на “Бакане”, пришлось слышать, что Большой Ледяной мыс выдается не так далеко в море, как обозначено на картах. Однако в этом нельзя видеть нового географического открытия. Очертания мыса, состоящего из одного чистого льда, неизбежно должны из года в год изменяться. Если благодаря изобильным атмосферным осадкам, приток льда в леднике, образующем мыс, возрастает, то естественно, что и самый Ледяной мыс должен выдвигаться дальше в море. Если же количество осадков, взятое за несколько лет, в общей сложности уменьшается, то и Ледяной мыс начинает постепенно укорачиваться. При продолжительном уменьшении осадков и при повышении температуры возможно даже, что этот же самый Ледяной мыс превратится в Ледяной залив» (1945, с. 149). Далеко вперед заглядывал пытливый ум исследователя, не боясь ошибиться, но, как мы теперь точно знаем, оказался прав — неплохо учила его профессура Сорбонны, тем более что есть основания предполагать о знакомстве Русанова с ледниками Альп. Во всяком случае, он излагает свою точку зрения на эволюцию ледников в этой части Новой Земли строго в соответствии с современными представлениями, а в части природного прогноза (кстати, подтвердившегося) значительно опередил свое время.

Не мог знать Русанов, что спустя всего три года придет в эти места на самый северный предел Новой Земли лобастый гидрограф с серыми умными глазами, с которым он недавно познакомился в Крестовой губе, и положит на карту здешнее побережье, потеряв в кошмарном пешем маршруте за два месяца 16 килограммом собственного веса. И, конечно, они не догадывались, что суждено им сложить свои головы в белых просторах Арктики почти одновременно в опасном для многих достойных мужчин возрасте — в 37 лет…

Однако не будущий мартиролог занимал тогда мысли Русанова, а все новые и новые ориентиры, открывавшиеся по курсу, — Оранские острова, долгожданный мыс Желания и многие другие, наряду с ледовой угрозой, которая с очередным градусом широты становилась все зримей, отчетливей, грозя спутать все его планы и намерения. И тем не менее само достижение мыса Желания, с которым нашим исследователям упорно не везло (вспомним неудачи Ф. П. Литке в 1821–1824 годах, П. К. Пахтусова в 1835 году, незапланированный дрейф «Ермака» в 1901 году), было выдающимся событием, на чем в своих воспоминаиях особо остановился Вылка: «На обоих мачтах “Солунского” подняли флаги. В. Русанов, восторгаясь успехом, сказал экипажу: “Сегодня мы находимся в самой крайней точке севера Новой Земли. Тут русской экспедиции до нас не было”» (Казаков, 1963, с. 159).

Прежде чем вторгаться в акваторию Карского моря, которая начиналась за мысом Желания, надо было провести серию гидрологических наблюдений, чтобы судить о режиме здешних вод, причем наблюдения, выполненные на единственной станции, естественно, могли оказаться достаточно случайными. Ведь речь шла о влиянии вод Гольфстрима на одну из самых сложных в ледовом отношении арктических акваторий с одной стороны, и важнейшем, по мнению Русанова, участке будущего Северного морского пути, с другой. Скажем прямо, ничего, что внушало бы ему надежду на ближайшие дни, обнаружено не было — но ведь плавали же в этих водах мореходы далеко на восток, и не все из них разделили злосчастную судьбу Баренца, погибшего здесь в 1597 году, вблизи мыса, открывавшего, по его мнению, долгожданный путь к заветным берегам Китая и Индии…

Когда провели третью гидрологическую станцию в 55 км на северо-восток от мыса Желания, причем на больших глубинах, где лот не достал дна на двухстах метрах (как это и должно быть по современной карте), на горизонте показалась светлая полоса льда — противник обозначил свое присутствие. Чтобы проследить положение кромки, пришлось вернуться к мысу Желания, где была проведена высадка на берег, производивший впечатление настоящей полярной пустыни, поверхность которой была обработана древним ледником, словно ножом бульдозера. «Следы недавней ледниковой деятельности встречаются здесь на каждом шагу: растительность самая жалкая, цветковых растений почти нет, даже и мхи лишь изредка прячутся маленькими, редко разбросанными пучками между камнями. Берега озер и ручьев совершенно пустынны. Не видно никаких следов гусей и уток, столь многочисленных в других, более южных частях острова…» (1945, с. 151) — что и говорить, безотрадные места. Однако именно здесь, по мнению исследователя, в будущем должна была возникнуть (и спустя двадцать лет была построена) полярная станция, чтобы давать полярным мореходам необходимую информацию. Найденные неподалеку конгломераты позволяли думать, что породы здесь имеют девонский возраст, хотя позднее было установлено преобладание более древнего силура.