Читаем без скачивания Бумажные души - Эрик Аксл Сунд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мясо было сочным, чудесным на вкус, и охотник на удивление насытился, а после еды почувствовал усталость. Когда он отдыхал у жаркого огня, ему стало стыдно, что он предал жену и детей. Охотник решил скорее вернуться к ним, но не удержался, закрыл глаза и задремал.
Тут он услышал, как его кто-то тихо зовет по имени, и открыл глаза. У костра рядом с ним сидела молодая женщина, одетая как деревенские девушки, но такая красивая, что у охотника перехватило дыхание. Красавица улыбнулась и погладила его по щеке прохладными, лилейно-белыми пальцами.
Охотник пробыл с ней весь вечер до глубокой ночи. Счастливый, как никогда, засыпал он у догорающего костра. А когда наутро увидел, что красавица исчезла, то заплакал.
Охотнику только и оставалось, что вернуться к семье. И по пути домой ему-таки выпало охотничье счастье! Сначала охотник подстрелил жирного рябчика, потом оленя, и когда он вернулся в деревню, там начался настоящий пир. А из кроличьей шкурки охотник сшил себе перчатки.
Вскоре все в деревне поняли, что с охотником неладно. Он сделался молчаливым, дичился других людей, перестал умываться, зарос бородой, грязь въелась в кожу. А еще охотник не снимал белых перчаток, даже когда спал.
Прошел год. С охотником становилось все хуже. Куда бы он ни пришел, он приносил с собой дурной затхлый запах; все боялись его – и односельчане, и его собственные жена и дети.
Однажды вечером охотник отправился в лес. Его видели многие, потому что в деревне был праздник. Пе, рассказывая мне эту сказку, соотносил праздник с временем года: то в деревне разжигали костры, отмечая Вальпургиеву ночь, то это был Мидсоммар, то зимняя ярмарка. Но какой бы праздник он ни выбрал, сказка всегда заканчивалась одинаково: охотник в белых перчатках из шкурки кролика спускался к опушке и встречал хульдру.
Охотнику показалось, что красавица взяла его за руку, и ногти ее были ярко-красного цвета. Потом она поцеловала его, и губы у нее были сладкими, будто ягоды. Красавица повела его в лес, и охотник понял, что ему наконец дозволено будет свернуться в ее объятиях и что отныне он будет жить долго и счастливо.
Но жена и дети охотника, да и все жители деревни, замерли в ужасе. Они-то видели, что охотник уходит в лес рука об руку с нагой женщиной с безумными глазами, коровьим хвостом и спиной из толстой жесткой коры.
Все поняли: охотник убил животное, принадлежавшее хульдре, и она никогда не простит ему, что он отнял у нее то, что было ей дорого.
* * *
Отец Ингара появляется ровно в девять. Я жду его на кухне. На мне голубое платье, в волосы я вплела желтые, как солнце, одуванчики, а на пояс повязала темно-зеленую шаль. Никогда еще я не одевалась так ярко.
Он окидывает меня внимательным взглядом, с головы до босых ног.
– Ты разоделась… Зачем тебе цветы в волосах?
– Сегодня Мидсоммар.
– Мы не отмечаем Мидсоммар, это языческий праздник. – Валле шагает через порог. – Чего ты хотела?
– Спуститься к озеру.
– Сегодня не время. Мы пойдем туда завтра.
– Не хочу ждать так долго, – говорю я. – Ты мне приснился сегодня… Я хочу тебя.
Отец Ингара не отвечает. Он в нерешительности смотрит на меня.
Я поднимаю платье, раздвигаю ноги и позволяю ему заглянуть в промежность.
– Смотри. Теперь видишь, как я тебя хочу?
Я начисто вымылась и смазала промежность душистым мятным маслом, от которого между ног горячо, а глаза у Валле начинают слезиться.
Он будет нетерпелив и, надеюсь, на многое не обратит внимания.
Этот дьявол, отец Ингара.
– Зачем идти на озеро, если здесь, кроме нас, никого нет? – Он мрачно улыбается и запирает дверь на засов. – Ложись на стол, покажи мне ее.
Он расстегивает рубашку и приближается. В штанах у него уже выпукло. А я вспоминаю пешню, которой он долбил лед зимой.
Я подчиняюсь ему, хотя все начинается не так, как я рассчитывала. Сажусь на стол, потом ложусь на спину и задираю платье до пояса.
Мне не хочется делать это дома, но придется.
Вскоре я уже чувствую, как царапается щетина, как язык то входит в меня, то выходит. Я сжимаю кулаки, стискиваю зубы.
Надо выдержать, дождаться, когда он затвердеет.
Чем крепче этот дьявол затвердеет, тем лучше.
Наконец я сжимаю ноги и отталкиваю его голову.
– Хочу взять его в руки, – говорю я, и по моей щеке катится слеза. – Прошу тебя, позволь мне взять его в руки прямо сейчас…
Я плачу непритворными слезами, но слезы мои – не от того, о чем он думает.
На губах у Валле непонятная улыбка. Я сдвигаюсь к краю стола, сажусь. Он нетерпеливо возится с ремнем и ширинкой и наконец спускает штаны до колен.
Отец Ингара стоит передо мной, восхищенный собственным телом. Я не хочу думать, но все-таки думаю об Ингаре: в своей любви к нему я не сомневалась. Я любила его, как дышала. И отца его я ненавижу так же, как дышу.
– Иди же ко мне, – говорю я.
Валле придвигается, и я беру его орган в руки. Он совсем не как у Ингара. Слишком большой для меня и, как всегда, весь в каких-то кисло-затхлых желтоватых чешуйках.
Я медленно двигаю рукой вперед-назад, я знаю, что ему очень-очень хорошо и что вскоре он, как всегда, закатит глаза, потом зажмурится и громко застонет.
– Можешь испустить, где хочешь, – говорю я.
Под узлом шали к моему животу плотно прилегает холодная сталь. Под тканью вырисовывается лезвие – оно совсем рядом с налившимся кровью, раздвоенным навершием его органа.
Я опустошу его, этого сатану, выпущу из него всю кровь до последней капли, а ошметки его мужской гордости брошу на кухонный пол.
Глава 54
Фалун
Под солнцем трещины в асфальте были не так заметны. Жанетт и Шварц сидели во дворике за фирмой Маркстрёма, за одним из столиков с лавками, какие ставят в парках и на школьных дворах. Жанетт провела пальцем по словам, которые кто-то давным-давно вырезал на дереве. “Backstreet boys сосут”, прочитала она. У входа обсуждали что-то двое криминалистов из полиции Даларны.
Именно из-за работы техников они с Шварцем не смогли допросить Эрланда Маркстрёма в его кабинете. Эрланд, осознавший, что его брата подозревают в двух убийствах и попытке похищения трехлетней девочки, сказал что-то полицейским и направился к
