Читаем без скачивания Диагноз - Алан Лайтман

Засыпавший Бартелми от изумления резко открыл глаза.

— Интересно, каким это образом Бостонская городская больница ухитрилась заполучить УКА?

— Какая разница? — проговорил Чейз. — Это бизнес. Он у нас есть, и я хочу им воспользоваться. На прошлой неделе я с ним ознакомился и жду не дождусь возможности попробовать его в деле. Если мы будем ждать, пока этого парня опознают, то набегут кузины и тетки, станут тянуть с разрешением, а больничное начальство будет скрипеть о наших правах и обязанностях.

Он замолчал, обдумывая ситуацию.

— Если мы сейчас все сделаем, то это будет на пользу и больному, и нам.

— Вы просто зациклились, — возразил Бартелми. — Мне все это очень не нравится. Мне вообще здесь многое не нравится. — Он зевнул и снова посмотрел на часы. — Через десять минут я ухожу.

— Не будь таким чистоплюем, — разозлился Чейз. — Пойдем, я только покажу тебе машину. Это же произведение искусства, настоящее чудо. Она прекрасна! — Раздался сигнал пейджера, и Чейз швырнул его в стол и задвинул ящик.

— О каком разрешении вы говорите? — подал голос Чалмерс.

Удивившись такому неожиданному и нежелательному интересу со стороны больного, врачи прекратили разговор.

— Ни о каком. Нам не нужно разрешение, потому что мы не собираемся ничего делать, — сказал доктор Бартелми, обращаясь к туловищу, торчавшему из томографа.

— Конечно, ни о каком, — поддержал коллегу Чейз. — Мы просто на несколько минут перевезем вас в другой кабинет и там закончим ваше обследование.

Вошла растрепанная медсестра и начала работать с Чалмерсом. Он почувствовал, как в его руку вошла игла. Потом раздался скрип колес, покатившихся по полу. Кто-то кричал о партии просроченных резиновых перчаток. Открылась и закрылась тяжелая дверь.

Наступила тишина. Воздух в этом помещении был тусклым, плотным и окрашенным в синеватые тона, как вода на дне глубокого плавательного бассейна. Чалмерс почувствовал, как его переложили на больничную койку. Он был в полном сознании, но потерял способность говорить. Глаза постепенно привыкли к тусклому синеватому свету. Через несколько секунд Чалмерс смог рассмотреть справа от койки стол, на котором стоял аппарат, излучавший собственный синевато-зеленый свет. На стене были видны овальные силуэты дисплеев, циферблатов и регуляторов. Другие предметы в углах были скрыты тенью: стойка, два стула, стол. Два врача стояли возле двери. В центре тускло освещенного помещения над операционным столом величественно возвышался похожий на не знающего сна и отдыха хирурга управляемый компьютерный аспиратор. Прибор тихо гудел и светился. Он был размером с человека. Даже сейчас, в нерабочем состоянии, он отбрасывал на операционный стол и на потолок синие направляющие лучи; казалось, что чудесная машина парит в воздухе, поддерживаемая сверху и снизу бирюзовыми филигранами. Из головы аппарата свисала единственная подвижная деталь — шприц с иглой. Из ног машины выходили электрические кабели, которые, словно нервные окончания, вились по полу, соединяя машину с панелью управления и компьютерами.

— Господи Иисусе, — прошептал Бартелми. Лицо молодого врача отражало призрачный синий свет. Окончательно проснувшись, он уселся на пол.

— Да, — сказал доктор Чейз, — да.

Улыбаясь, он подошел к машине. Вытянув руку, коснулся прибора, потом отдернул руку, словно поняв, что совершил святотатство. Помедлив, все же протянул руку и приложил кончики пальцев к изогнутой стойке. Рукой, синей в синем свете направляющих лучей, доктор Чейз принялся нежно поглаживать «спину» прибора.

— Когда-то я мечтал стать инженером, — тихо сказал Чейз, — но не сумел сдать математику.

Он помолчал, проводя пальцами по титановой поверхности.

— Игла перемещается с точностью до сотой доли миллиметра. Сделано в Америке, Фрэнк. Сделано в Америке. Наша страна все-таки чертовски хороша.

Прибор урчал, словно ожидая, когда его запустят в действие.

— Я не знаю, что сказать, — прошептал Бартелми. — Машина — чудо.

Голоса постепенно удалялись. Чалмерсу казалось, что он куда-то проваливается. Когда он проснулся, то понял, что не может пошевелить головой. Во рту был едкий вкус лимонной кислоты, сильно щипало язык. Краем глаза он увидел керамическую дугу, нацеленную на его голову иглу и направляющие лучи синего света. Он закричал, но ни один звук не сорвался с его уст.

— Готов? — спросил доктор Чейз. На экране компьютера светились силуэт шприца и контуры компьютерной карты головы Чалмерса.

— Готов, — взволнованно ответил доктор Бартелми от рабочей станции. — Господи, о господи. Я не могу поверить, что это делаем мы.

Игла опустилась. Раздался скребущий звук, похожий на скрежет резца о камень. После этого в кабинете снова наступила тишина, нарушаемая только тихим гудением прибора. На центральной панели замигали лампочки индикаторов.

Чейз, поколебавшись, отошел от стойки прибора и в растерянности остановился посреди помещения. Бросив взгляд на опустившийся шприц, он снова посмотрел на мигающие лампы центральной панели.

— Что за черт? Ничего не понимаю, — пробормотал он и вопросительно посмотрел на Бартелми. — Я все делал по инструкции. Я же знаю, что все делал по инструкции.

Доктор Бартелми отошел от рабочей станции, чтобы посмотреть, что делается на центральной панели. Наклонившись над бодрствующим, но безгласным пациентом, он внимательно вглядывался в прибор, стараясь не прикасаться к нему.

— Что-то пошло не так, — хмуро произнес доктор Чейз, меряя шагами кабинет. — Биопсия не получилась. Сработал защитный механизм и блокировал прибор. Значит, что-то пошло не так.

— Проклятье, проклятье, — повторял Бартелми. — Не надо было этого делать. Я знал, что не надо было этого делать. Надеюсь, что с ним все в порядке.

— С ним-то все в порядке, — отмахнулся Чейз, продолжая расхаживать по кабинету. — Я посмотрю его позже. Главное, что случилось с машиной? Не могу в это поверить, ведь я все делал по инструкции. Это же совершенно новый аппарат.

Старший врач наконец осознал, что ему страшно.

— Надо будет хорошенько об этом подумать, — сказал он.

Доктор Бартелми согласно кивнул.

— Вы идите домой, — принял решение Чейз. — Я зашью больного и направлю к психиатру.

Среди ночи Билл Чалмерс проснулся от приятного сновидения: красивая рыжеволосая женщина нежно массировала его лоб. Билл был страшно разочарован, обнаружив, что лежит один на узкой кровати и вдыхает не аромат нежной кожи, а противный запах жженой магнезии. Сильно болела голова. Надо бежать. В палате было полутемно. В тусклом свете сквозь дверной проем был виден центральный пост, за ним были такие же палаты без дверей, в которых, ровно дыша, спали еще пятеро больных. За столом сидела дежурная медсестра; в углу охранник читал книгу. Чалмерс принялся ждать. Через полчаса охранник решил, что может на пару минут оставить открытую дверь без присмотра, чтобы сходить в кафетерий за кофе. Чалмерс немедленно сунул подушку под одеяло и спустил ноги с кровати. Где его штаны? Он молча подошел к койке другого больного, крупного мужчины, который громко храпел, лежа на спине. Чалмерс нашел его сумку, порылся в ней, извлек оттуда штаны и надел на себя. Сестра на посту не заметила, как он на цыпочках прокрался к выходу из отделения. На его счастье, другая ночная сестра, которая наверняка спросила бы его, почему он расхаживает по коридору, сонно ворча, пошла к звонившему телефону. На полпути к холлу Чалмерс обнаружил тележку с бельем, которая послужила ему надежным укрытием. Прячась за ней и стараясь не топать больничными тапочками, Чалмерс вышел на лестницу и спустился на первый этаж. После нескольких попыток он нашел дверь, ведущую в подвал, в котором он обнаружил еще одну лестницу, пропахшую терпентином. Следующая дверь, тихо закрывшаяся за ним, вела на улицу. Он был свободен. Ночной воздух был сырым и теплым. В свете луны отражались номера припаркованных у госпиталя машин. На противоположной стороне улицы в окне дома мерцал слабый свет. Билл Чалмерс, одетый в больничную рубаху и брюки, на три размера большие, чем надо, выбрал направление и зашагал в темноту ночи.

ТОТ ЖЕ ДЕНЬ, НЕСКОЛЬКИМИ ЧАСАМИ РАНЬШЕ

<Сельская простушка: Здесь очень жарко. У тебя, должно быть, прохладнее. У тебя есть время до 4:45? Пожалуйста, скажи, что есть.>

<Профессор: Мне бы очень хотелось так сказать, но в 3:30 ко мне придет студентка, это мое время. Я очень старался перенести время на более позднее.>

<Сельская простушка: Я разочарована. У нас так мало времени.>

<Профессор: Я понимаю, меня это тоже расстраивает.>

<Сельская простушка: Это не твоя вина. У нас целых 45 минут, нет, уже 43.>

<Профессор: Давай попробуем забыть о времени. Расскажи, что ты делала после нашего вчерашнего разговора.>