Читаем без скачивания Штурм Пика Сталина - Михаил Ромм

Уже давно столкнулись здесь в своём стремительном беге на восток царская Россия и Англия, видевшая в завоевании русскими Памира угрозу северным подступам к Индии.

Ещё в 1872 — 1873 годах состоялось соглашение, по которому сфера русского влияния распространялась на правый берег Пянджа, а сфера английского — на афганские владения на левом его берегу. При этом за исток Пянджа была ошибочно принята река Памир, а не Вахан-Дарья. Таким образом к Афганистану отошла большая область, часть Вахана, расположенная между этими двумя реками.

Англия обязалась удерживать афганцев от вторжений на территорию, расположенную по правому берегу Пянджа.

Однако соглашение не прекратило борьбы. Она продолжалась в скрытой форме. Началась своеобразная кадриль английских и русских экспедиций на Памир.

Затем англичане «не сумели» сдержать рвущихся в бой афганцев и китайцев, которые заняли часть Южного Памира, создавая буфер между русскими владениями и Индией. Матёрой английский контрразведчик полковник Янгхезбенд появился в 1890 году на Памире, намереваясь закрепить создавшееся положение.

Царское правительство ответило трехлетней экспедицией полковника Ионова, прошедшего весь Памир до северных перевалов Гиндукуша и уничтожившего афганский отряд у озера Яшиль-Куль. Экспедиция закончилась постройкой поста Памирского (Мургаб), где остался казачий гарнизон.

Для точного определения русско-афганской границы была создана англо — русская комиссия. И царский генерал Швейковский снова согласился на проведение границы по реке Памир, а не по Вахан-Дарье.

После революции гражданская война на Памире продолжалась несколько лет. Контрреволюционные силы пользовались деньгами и оружием из-за рубежа. Красная армия одержала окончательную победу в 1921 году.

С перевала Кызыл-Арт дорога идёт по склону горы. Долина Маркан-Су — «Долина смерти» — раскрывается перед нами страшной каменистой пустыней, словно высохшее русло необъятно-широкой реки. Голые, зализанные давно исчезнувшими глетчерами красно-бурые склоны гор окаймляют её. Щебень долины отливает бурыми и зеленоватыми тонами. Расцветкой она напоминает распластанную кожу гигантского удава. Вдали видны полуразвалившиеся стены, здания пограничной заставы. Погранзаставу на Маркан-Су пришлось сиять — слишком трудно было доставлять фураж. Долина ведёт в Китай. Наши три машины, спускаясь в Маркан-Су, соблюдают боевую дистанцию.

Пронзительный западный ветер, поднимая пыль, метёт по до" лине. Если он усилится и перейдёт в ураган, — мелкий щебень закружится в вихревой пляске. Каменные смерчи, пойдут по долине узкими конусами, грозя гибелью караванам и автомобилям.

По Маркан-Су мы едем быстро — километров восемьдесят в час. Всем хочется скорее миновать это проклятое место. Вдали столбом крутится смерч.

«Долина смерти» остаётся позади. Мы поднимаемся на маленький перевал. Перед нами в огромной пустынной котловине — темно-синяя ширь Кара-Куля. Скалистый полуостров вдаётся в большое озеро, разрезая его на две части. Грандиозный массив Курумды поднимает свою двуглавую вершину на высоту 6500 метров.

В километре от озера — белое квадратное здание пограничной заставы. Мешки ячменя сложены бруствером перед входом и на углах стен. По стене ходит часовой. Перед погранзаставой — стоянка автомобилей. Несколько машин Памирстроя и Совсинь-торга отдыхают после трудного пути.

На снежных вершинах загораются алые отсветы заходящего солнца.

Я с трудом выхожу из автомобиля. Меня мучает приступ горной болезни. Жестокая головная боль, озноб, страшная слабость. Пульс 140. Я лежу на земле, укрытый кошмой, пока ставят палатки. Потом, не раздеваясь, забираюсь в спальный мешок. С трогательной заботливостью опытной няни ухаживает за мной завхоз нашей ошской базы. Он укутывает меня полушубком, даёт воды. В полузабытьи слышу я, как разводят костры, готовят пищу. Затем лагерь стихает.

В соседней палатке идёт производственное совещание. Горбунов, Марковский и начальники отдельных партий обсуждают детали предстоящей работы.

С трудом вылезаю из мешка и выползаю из палатки. Несмотря на болезнь, я заворожён изумительным зрелищем. В утреннем солнце золотятся снежные вершины гор, обступивших со всех сторон котловину, и синеет озеро Кара-Куль, таинственный Кара-Куль — обетованная земля Свена Гедина.

Меня сажают в машину. Шофёр включает скорость. Он тоже болен. Его треплет малярия и от высоты болит голова. Мы быстро минуем Маркан-Су, взбираемся на Кызыл-Арт и начинаем спуск по серпантинам. Шофёр гонит машину. Она прыгает на ухабах, рессоры прогибаются, кузов тяжело оседает. При такой езде автомобиля хватит ненадолго.

Бордоба… Я слезаю с машины и с трудом иду к казарме. Я захожу в комнату Ивченко, начальника заставы. Его нет дома, жена его недовольно смотрит на незнакомого путника. Но мне безразлично, желанный ли я гость или нет. Я а изнеможении валюсь на постель и засыпаю мёртвым сном…

IV.

Жизнь в Бордобе. — Отряд Григорьева. — Возвращение Горбунова. — Приезд Шиянова и Каплана. — Караваном по Алайской долине и Терс-Агарскому ущелью. — Охота на кииков. — Мазарские Альпы. — Алтын-Мазар.

Я живу в Бордобе, ожидая возвращения Горбунова из Мургаба. Моя палатка стоит возле лагеря одного из, отрядов нашей экспедиции.

Григорьев, прораб отряда, студент Ленинградского вуза, каждое утро уезжает с одним из рабочих в очередной геологический маршрут. Он делает съёмку южных склонов Заалайского хребта к востоку от Бордобы.

Я частенько заглядываю на заставу и беседую с бойцами. Командир Чёрный, пышащий здоровьем, крепкий, загорелый, белозубый донбассовский забойщик, рассказывает о своей жизни, о работе в шахтах и у раскалённых печей в «горячем» цехе металлургического завода.

— Тяжёлая работа, — говорю я,

— Тяжёлая, — соглашается Чёрный. — Да на лёгкой я почитай что отродясь не бывал.

И он улыбается — ослепительно и добродушно.

Через три дня приезжает из Одна начальник заставы Ивченко. Ивченко — украинец, у него крепкий круглый череп, умные лукавые глаза. В его причудливо изогнутых губах таится весёлая усмешка.

Он работает на Памире с 1926 года и прекрасно знает местные условия. О чем бы он ни говорил — о своём детстве, о том, как он работал батраком у немки — колонистки, об охоте на кииков и архаров, о борьбе с басмаческими шайками, — рассказ его всегда сочен, красочен и щедро приправлен забористым украин — ским юмором.

Ивченко — хороший хозяин. Он умело использует местные ресурсы. Прекрасно, по промысловому, поставлена у него охота на архаров, кииков, сурков. Его колбасная мастерская пользуется всепамирской славой.