Читаем без скачивания Москва-bad. Записки столичного дауншифтера - Алексей Шепелёв

Как ошибся, наверное, и вообще с Москвой. Как будто ошибся дверью. Известно с детства, что слезам тут не верят, что надо завоевать, но в тоже время не верить этим сказкам (а тому, что хорошо живут – верить!), и т. д. Но я ехал, мы с женой приехали, по сути, не для этого – нам просто больше некуда.

Больше пяти лет прожив в Подмосковье, практически еженедельно наезжая в столицу, мы видели, что их в метро и на улицах изрядно, потом, что много, потом, что очень много… Но не настолько, чтобы ни о чём больше не оставалось возможности думать!..

Как в былые – блаженные! – годы, когда в вагон метро вдруг заходил негр, и сразу все поворачивали на него головы и неприкрыто лупились, так сейчас сам затискиваешься с утра в набитую под завязку «скотовозку» – рыжебородый, так сказать, витязь с серо-голубыми глазами!.. – всё чаще, правда, сбивающий на князя Мышкина в исполнении Яковлева – и отовсюду на тебя так и таращатся ненашенские глазищи: раскосые, чёрные, набыченные, тёмные, налитые кровью, иногда какие-то побитые, иногда наглые, но всегда жадные, выглядывающие, где бы чем бы поживиться. Вокруг тебя почитай исключительно восточные люди всех мастей. Ей-богу, никакой утрировки! Пусть трое их будет в вагоне, пятеро, семеро, пусть дюжина, ну даже две, но не сорок алибаба-разбойников на двух-трёх белых. Морилкой, что ли, кожу обработать?..

Увидишь иногда облик столицы в старой хронике, годов 80-х, в советских фильмах и поражаешься. Слушаешь рассказы старших, сам вспоминаешь детское – и чуть не плачешь. Возможно, это не только облик, но и образ, но какой! В 90-х он испортился и т. д., как бы облупился… Ну, а сейчас-то что можно было б показать?.. Брежневский застой, Олимпиада и то, что последовало за этим, – мы это не идеализируем, но… Но какой всё же была столица, дорогая для каждого советского сердца Москва! Действительно, чего стоил один этот звук – Маск-ва! – стоит только произнести и сколько сразу в нём всего слилось и отозвалось, даже если ты в деревне Мокрое проживаешь. «В Москву ездил» – тут тебе сразу какие-то райские, заморские изыски, из которых даже пара-тройка осчастливит на целый месяц: и колбаса (даже сервелат!), и апельсины, бананы, и конфеты «Мишка на севере» и «Красная шапочка», и кофе растворимый, и даже жвачки «Клубничная» или «Мятная», и чипсы «Московский картофель в ломтиках»!.. а чего стоил один чай «Бодрость», три рубля пачка, ароматнее всех ныне существующих. А уж коли ты побывал там самолично… тянулся на пальчиках к хрустальному гробу, задирал голову до самой слепящей макушки телебашни, вцеплялся в поручень на колесе обозрения… Да даже если потом тебя за уши поднимут «Москву показать», и тогда уже кое-что видишь!

В юные лета, скажут, всё ярче, многого не понимаешь, половину не помнишь… Я отлично помню 1988-й: я тогда грезил «Модерн токингом» (приехавшим наконец в столицу СССР!), писал фантастические истории про котов и их же портреты с натуры, а после поездки в Москву по сей день сохранились коллажи с изображёнными вместе достопримечательностями столицы… – но их непотускневшие краски – «новые, настоящие-акварельные!» – куда тускнее воспоминаний!..

А нынче – посмотри в окно… Зима этого года чёрная: не сказать, что чёрный снег с зловещей театральностью дали, как для спектакля апокалиптического, или как, уже не по Булгакову, выпал таковой по-настоящему в Омске в 2014-м, или как метеоритный дождь в Челябинске в 2013-м, но всю зиму голый чёрный асфальт, грязь, дожди. Не будем пугать стародавней прорухой на всё, не покидающей наше бытие разрухой и в головах и в сортирах, костлявой старухой с косой, но… за окном это «но» – как затмение, о котором не знаешь, почти невидимое глазу… Кругом и так полный нуар: не надо сгущать краски, что-то выискивать для типичной писательской типизации – достаточно просто, как их акын, петь о том, что видишь… Вроде бы всё есть, всё на месте, но, как высокомысленно – високосомысленно! – изрекают учёные мужи, «определённый paradigm shift определённо произошёл»: что-то огромное и неподвижное, кажущееся вечным, медленно стронулось, как айсберг, и ускоряясь, скользит в океан…

Вот в школьном детстве предупреждали же на классных часах, в учебниках, в журналах и стенгазетах: парниковый эффект, глобальное потепление (ну, и ядерная зима заодно, как заведено, помаячит чуть-чуть на горизонте) – через долгих двадцать-тридцать лет, прикиньте, ребята! К 2000-м, однако, учёные переизучили предмет и как ни в чём не бывали заявили: бред это всё сивый и собачий! А уж теперь про это не только в разделе «Сенсации» (где под завязку вбито: «Сегодня под мостом поймали Гитлера с хвостом!»), и в рубрике-то «Кому это нужно?» не напишешь. Теперь же ведь никто не остановится, как майор Ковалёв, внезапно посередь улицы, и не подумает вдруг, как в тупом каком-то озарении, какое на дворе времечко: конец декабря, всё черным-черно, льёт как из ведра, от асфальта клубится пар, из-за зелёных оградочек через раскисшую грязь торчит ядовито-зелёная травища – и над всем этим, безбожно ахалай-махалайкая по мобильному, звучно плюясь, несутся молодые, приземистые, тёмнокожие, с жучно-чёрными волосами «москвичи»: скромно одетые в апельсиново-кирпичные накидки служители дворового порядка или простые прохожие – разряженные в аляповато-яркие, разукрашенные всякой дрянью шмотки – не сказать даже что демисезонные… и из-за спешки даже без зонтов…

Девятой, новой великой культурой, которая должна прийти на смену семи предыдущим и угасающей европейской, Освальд Шпенглер считал пробуждающуюся русско-сибирскую цивилизацию… Но что может немец понимать в наших колбасных обрезках, тасуемых между непереводимыми оккамовыми бритвами «авось» и «откат»?

Чтобы понять, что такое русский дух (не нынешний, тем более, нынешне-московский, а некий абстрактно-исконный), достатошно «Любовь и голуби» посмотреть. Вроде того, как в космический зонд, отправленный к далёкой планете, CD-болванку закладывают с фильмами и песнями: чтобы инопланетяне, если что, имели представление. Молодые таджики, однако, вряд ли это смотрят, вряд ли знают они, так же, как и большинство наших, что это за серп такой, а может, и для чего молот. Для пущей глубины можно Лукоморье пушкинское прочесть или даже «Зачарованного странника» попробовать осилить (Соловьёва с Победноносцевым не надо штудировать). Чтобы их беспокойный дух понять, а заодно и суть исторического конфликта, в эпоху, когда то, что было полвека назад, школьникам до какого-то ВОВ сокращают, можно как раз вовремя подоспевший фильм «Орда» посмотреть – на костюмы, конечно, изрядно потратились…

Начало XXI века: плащ-дождевик, как презерватив, раскатывается – цветной-полупрозрачный, персональный и доступный, всесезонный, зимний – на ходу, из свёрточка в руке…

Глава 2. Алкоголическое общение в стиле «Вовк!»

Но это только, как оказалось, да простит меня Майринк, ангел западного окна. Через несколько месяцев после нашего заселения появился и в течение месяца был полностью осознан феномен восточного окна (хотя наименования им, наверное, подошли бы как раз наоборот). Не поворачивается язык писать всё со словом «был», поскольку и сейчас то же происходит…

Прямо под окном кухни с завидной регулярностью стали раздаваться выкрики «Вовк!». Кто-то, подходя, откашляется, вовкнет пару-тройку раз и тут же, не успеешь выглянуть в окно, исчезает. Даже не выкрики, а как резкое тявканье собаки – большой такой и с придыханием: «Бофк!».

То ли Ангелина Вовк тут проживает, то ли Вовка какой-то… Впрочем, Ангелина Михайловна, я специально заглянул в биографию, ныне муниципальный депутат, и если к ней и стекаются со своими нуждами люди, то всё это в каком-то далёком округе «Арбат»… Да и здесь мы, честно говоря, уже по вокалу определили, кто и с какими надобностями стекается: в России жизнь на первых этажах пятиэтажек не очень разнообразна – даже в Москве…

Так и есть, это, оказалось, местный представитель свободной творческой профессии, старожилам известный и от пейзажа, если б было кому наблюдать, неотъемлемый; с лицом то красным, то сизым, опухшим подчас до полной заплывшести, большую часть года фигурирующий в как бы венчающей его благородные, коротко стриженые седины ондатровой шапке – но не с распущенными, как у дедка какого фольклорного, ушами, а с подвязанными и зачёсанными, немного сдвинутой если не на глаза, то на лоб, что ещё в начале 1980-х считалось признаком если не прямо шика и благородства, то уж точно принадлежности к приличным людям, заработавшим себе на хлеб (поверх его куска) ещё и кусок колбасы.

В его облике и теперь проглядывает некое благородство: ходит он как-то подчёркнуто прямо (для современной неблагородной породы, произошедшей, видимо, как раз от подобных предков, характерна некая рахитическая колченогость – запечатлённая, иногда кажется, даже в покрое джинсов! – а уж тем более оное характерно для прирождённых наездников гастарбайтеров, по-прежнему будто так и обнимающих что-то ногами); одёжка его, отсылающая в те же 80-е, всегда чистая, иногда меняется (один раз он, видно, постирался и предстал в спортивном костюме в стиле Олипиада-80!), даже стрелки на брюках, если это не джинсы, наглажены! Скорее всего, в прошлой жизни он был военным.