Читаем без скачивания Вирус бессмертия - Дмитрий Янковский

– Увязнем, – пробурчал Сердюченко. – Дача шибко уж в стороне от дороги.

– Я тебе увязну, – оскалился Дроздов. – Под трибунал отдам, так и знай.

Водитель умолк и тронул машину с места. Метель все кружила и кружила, занося ночную Москву. Желтый свет фар с трудом пробивался через снежные вихри.

За городом вывернули на едва заметный проселок, и «эмка» тяжело поползла вдоль леса по пробитой полуторками колее. Водитель чуть слышно ругался, стараясь уберечь колеса от пробуксовки. Иногда сквозь урчание мотора слышалось завывание вьюги. Ветер толкал машину, и снег, пробиваясь в салон сквозь грубые стыки дверец, со стеклянным звоном сыпался на колени. Дроздов обернулся и достал с заднего сиденья тулуп.

– Папиросочки нет у тебя, Сердюченко? – спросил Максим Георгиевич, закутав ноги, одетые в лаковые ботиночки.

– Та вы ж не курите, товарищ Дроздов, – не отрываясь от дороги, ответил водитель.

– Твоя правда. Ладно, езжай, езжай, а то и впрямь увязнем. – Дроздов в нетерпении сжимал и разжимал челюсти и постукивал под тулупом ногой.

– Если надо расслабиться, у меня спирта есть трошки. Чистый, медицинский, – осторожно предложил Сердюченко.

– Откуда?

– Та у меня ж жинка в больнице работает! – акцента в речи Сердюченко почти не осталось, но иногда он употреблял украинские слова.

– А то я не знаю, кто у тебя жена. Допрыгаешься ты с ней, Сердюченко, до расстрельной статьи. А узнает кто-нибудь, что она спирт ворует?

– Та я ж только вам! – простодушно воскликнул водитель.

– Доверяешь? – удивился Дроздов. – Надо же! Хоть один человек мне доверяет. Ну, спасибо, спасибо!

– Кому тут еще доверять, если не вам, товарищ Дроздов? Вы же и кормилец мне, и поилец!

– Эти разговорчики ты тоже оставь! – сурово одернул его Максим Георгиевич. – Чай не в стае волков, а в Народном комиссариате. Кормит тебя и поит Советское государство, а не я. Понял? Где твой спирт?

Не отрываясь от дороги, Сердюченко достал из кармана шинели плоскую фляжку и протянул начальнику. Дроздов отвернул колпачок и сделал крупный глоток. Закашлялся, смахнув каплю с бородки.

– Без запивки и медицинский плохонько идет, – поморщился он, возвращая фляжку. – Но лучше, чем ничего.

«Эмка» въехала в темный дачный поселок и остановилась возле рубленого двухэтажного терема.

– Подожди меня здесь, – обронил Максим Георгиевич, выбираясь из машины. – Мотор не глуши.

Он взобрался на крыльцо, отпер дверь и, чиркнув спичкой, запалил лампу. В комнате, кряхтя и ругаясь, Дроздов закатал угол ковра и поднял крышку люка. Затем достал «наган» и подкрутил фитиль лампы, чтобы добавить огня. Из подвала крепко потянуло затхлым человеческим духом. Дроздов брезгливо отвернулся.

– Эй, Богданчик, чего молчишь? – энкавэдэшник отступил на шаг от темного проема. – Ты жив там еще? Богдан Громов, твою мать!

– Не тебе мою мать вспоминать, – донесся снизу приглушенный, но все еще дерзкий голос пленника, оборвавшийся тяжелым кашлем. – Не прикасайся к имени моей матери своими грязными губами!

– Если у кого и грязные губы, так это у тебя, – зло усмехнулся Дроздов. – Вонища-то какая! Даже здесь, наверху, чувствуется. Как в казарме! Поди-ка сюда, стань под люком. Покажи свою образину, мне по поводу тебя указания дали.

– Хочешь посмотреть на меня, сам полезай вниз, – прокашлял в подвале Богдан.

– Дурачок ты. – Дроздов вздохнул, изображая сожаление. – Я-то приехал побеседовать с тобой по-человечески, а ты… Тварь неблагодарная!

В ответ Дроздов услышал молчание.

– Послушай, идиот! – разозлился он. – Мне нужно знать все в точности! Понятно? Иначе я буду отрезать от тебя по кусочку в час, пока не расколешься!

– Если хочешь узнать, спустишься вниз, – сообщил Богдан. – Хотя бы для того, чтобы меня разрезать.

– Ну, черт с тобой! – рявкнул Дроздов. – Спущусь. Ты сам этого хотел.

Он принес из кухни узкую деревянную лесенку и утопил ее в темном квадрате люка. Освещая путь лампой, энкавэдэшник начал спускаться в подвал, морщась от дурного запаха.

В свете керосинки проступили земляные стены, несколько бочек с прокисшим огуречным рассолом и довольно большая яма, вырытая в полу. Возле нее кутался в драное одеяло отощавший до костей мужчина. На его впалых щеках проросла двухнедельная борода, в черных глазах, казавшихся огромными на отощавшем лице, полыхал огонь безумия.

– Подкопчик роешь? – усмехнулся Дроздов. – Слава графа Монте-Кристо спать не дает? Тут тебе не замок Иф, отсюда не выберешься.

Держа «наган» у бедра, он поставил лампу на одну из бочек, сорвал с пленника одеяло и зло вышвырнул из подвала приспособленную Богданом для рытья доску.

– Кушать, поди-ка, хочется, а? – юродствовал Дроздов. – Сколько же дней, как еда кончилась?

– Здесь день от ночи не отличишь, – спокойно проговорил пленник. – Давно кончилась.

– Значит, хочешь кушать-то? – Дроздов присел перед Громовым на корточки и впился взглядом в почерневшее, обросшее лицо. – Итак! Повтори мне, коллега, будь так любезен, что ты говорил про гору? Это должна быть какая-то особенная гора? Определенной высоты? Может, порода камня имеет значение? Говори! Я спустился! Ответишь, получишь пожрать.

– Нет. Не отвечу, – покачал головой Богдан. – Не вижу смысла.

– Ладно, я тогда сразу к делу, – снова завелся Дроздов. – Идет? Для начала я тебе прострелю ноженьку. Потом другую, потом до рученек дело дойдет. Пока не увидишь смысл.

– Бога не боишься, убийца? – поднял опущенные веки Богдан и обжег Дроздова пылающим взглядом. – Бог-то твой православный не простит убийства! А? Чужой-то простил бы, а свой не простит! Что с твоей вечной душой будет?

– Души, по новым понятиям, нету, – оскалился Дроздов, вытаскивая «наган». – Одни тела! А тело что? Прах! За него и греха нет никакого. Из праха вышли, в прах вернемся.

– Не пугай меня, Дроздов. «Наган» у тебя отобрать, сам от страха умрешь. Тебя, если что, я и мертвый в могилу сведу! Тебя ведь расстреляют, если ничего не скажу?

– Не расстреляют! – торжествующе поднял оружие Максим Георгиевич. – А вот я тебя точно убью, если будешь молчать.

– Так чего тянешь? – усмехнулся Богдан. – Стреляй сразу.

Дроздова это взбесило.

– Сразу не получится, только по частям, – Максим Георгиевич вздохнул. – Вынуждаешь ты меня. А я человек ведь тонкий. Образованный. Мне чужие мучения страдание доставляют.

Богдан надменно скривил губы.

– Что ты губешки морщишь? – взвизгнул Дроздов, взвел «наган» и выстрелил Громову в бедро.

Пламенем из ствола шарахнуло так, что на пленнике вспыхнули ватные штаны. Максим Георгиевич затоптал пламя, наступая прямо на Богдана, не обращая внимания на громкие стоны раненого, и отошел на пару шагов.

– Первый блин комом, – вздохнул он. – Попробуем еще?

Богдан корчился на полу. Тихо шипя от боли, он обхватил руками простреленное бедро, ткань штанов пропиталась кровью и перестала тлеть.

– Я ничего не скажу… – простонал пленник и, оскалившись, словно загнанный в угол волк, начал бросать в лицо Дроздову короткие резкие фразы. – А тебе все равно не спастись! Ты ж не веришь в материализм! Не веришь! Я вижу! Я еще в церкви заметил, когда мы с тобой в первый раз встретились. Боялся ты меня на алтаре допрашивать, а? В подвал уволок! Все вы пытаетесь верить, что атеисты. Но только вместо Бога вами правит страх! Мелкие, жалкие людишки. Раньше за вас Бог все решал, а теперь – страх!

Дроздова окатило холодной волной, и слово «страх» закрутилось в мозгу, сбивая дыхание и вызывая желание спрятаться, убежать, пойти в церковь покаяться. И это привело Максима Георгиевича в ледяную беспощадную ярость, при помощи которой он всегда справлялся со страхом.

– Решил красиво подохнуть? – зло прошипел Дроздов. – Не получится. Я тебя здесь спалю, как сурка в норе!

Дрожа от гнева и страха, он вскарабкался по лесенке, швырнул вниз полную керосина лампу, закрыл люк и трижды выстрелил из «нагана» сквозь доски. Потом чертыхнулся и пальнул еще два раза.

«Хватит мне и того, что ты рассказал», – подумал он, в темноте пробираясь к выходу.

Через пробитые пулями дыры в потолок ударили три луча от разгоравшегося в подвале пожара. Добравшись до машины, Максим Георгиевич торопливо устроился на переднем сиденье и с силой захлопнул дверцу.

– Поехали, Сердюченко. И дай мне спирту еще. Черт!

«Эмка» развернулась, въехав задом в сугроб, и медленно покатила в сторону проезжей дороги. Через минуту снег озарился оранжевыми сполохами огня, вырвавшегося через окна дачи.

– Терем горит! – испуганно обернулся водитель.

– Езжай вперед, Сердюченко! Вперед! – заорал Дроздов. – Езжай! И чтоб ни одна живая душенька не прознала, что мы здесь сегодня были. И сам забудь, что видел! Понял?

– Понял, чего ж тут не понять, – согласился шофер.

– Хорошо. Отличный ты водитель. Премию тебе выпишу. Только не увязни тут! Даже не вздумай увязнуть!