Читаем без скачивания Супершпионы. Предатели тайной войны - Гвидо Кнопп

Перед Гордиевским встал острый вопрос. Нужно ли ему предупредить своих друзей из британской разведки и поставить этим на карту свою безопасность или лучше предоставить делу возможность развиваться естественным путем? Если МИ 5 возьмет Беттани, это насторожит Москву. Ведь в лондонской резидентуре о предложении Беттани знали три человека: Аркадий Гук, его заместитель Леонид Никитенко и Гордиевский. То, что кто-то из этого трио — предатель станет ясно не позднее, чем начнется судебный процесс против Беттани. Решение вскоре пришло к Гордиевскому. Ведь Беттани снова предложил лондонскому филиалу КГБ свои услуги. Он мог доказать, что в советской сети безопасности есть «три дыры», и он может их назвать. Теперь быстрое действие для Гордиевского было продиктовано самозащитой. Ему следовало исходить из того, что он сам — одна из этих «трех дыр». Двойной агент Гордиевский информировал МИ 5. Аркадий Гук остался глух и настаивал на тезисе о провокации. Беттани почти разочаровался ввиду малого интереса к нему со стороны лондонской резидентуры и решил обратиться к венской резидентуре КГБ. За несколько дней до своего вылета в австрийскую столицу его арестовали. Начался скандал. В демократических странах процессы проводят открыто — и на процессе становится ясно, о чем идет речь. Аркадий Гук был полностью опозорен. Упустить такую возможность — получать информацию из первоисточников — как говорят англичане, «прямо из рта лошади», возможность, которой у советской разведки не было со времен «Великолепной пятерки»! А кроме того, англичане объявили Гука «персоной нон грата» и выслали из страны. В Москве он так и не стал на ноги. Но в штабе КГБ завыли сирены. Кто был «кротом» в Лондоне? Сам Гук? Ну вряд ли! Для этого он слишком туповат. Никитенко? Скорее он. Или Гордиевский. Теперь он, двойной агент, сидел один в своем кабинете, в центре КГБ, далеко от семьи, оторванный от заказчиков. Они вышли на его след, он чувствовал это. Но ничего не происходило — целую неделю. Положение изменилось в начале следующей недели.

В понедельник, 27 мая в полдень зазвонил телефон. У аппарата был генерал Виктор Федорович Грушко, заместитель начальника Первого Главного Управления (псевдоним «Северов») — коммунистический солдафон наивысшей пробы. Грушко объяснил, что его, как избранного эксперта, ожидают на конференции по вопросам выработки новой стратегии для внедрения советских агентов в Великобританию. — А беседа с руководством? — спросил Гордиевский. Нет, пока придется подождать. Пока речь идет о внедрении. Грушко — какая честь! — сам подвез Гордиевского на своей черной «Волге» по московской кольцевой дороге на комфортабельную по советским критериям дачу, где их уже ожидали еще два офицера разведки. Гордиевский их никогда до этого не видел. Супружеская пара официантов принесла обед в виде бутербродов. Армянского коньяка было вдоволь. Грушко и другие пили его не меньше, чем сам Гордиевский. Затем открыли вторую бутылку коньяка. Официант налил Гордиевскому. Через пару секунд он почувствовал, что с ним что-то не в порядке. Ему подсыпали наркотики. Грушко вышел из комнаты, двое других начали допрос. В коньяк было добавлено химическое вещество, которое специально создано для таких случаев в лаборатории Управления К (контрразведка, разоблачение внутренних утечек). Вещество должно было, с одной стороны, снизить порог тормозных рефлексов человека, расслабляя его и заставляя говорить, с другой стороны — отключить контрольные механизмы его мозга.

Ему казалось, что он сам сидит перед собой. Одна его часть видела, как другая без умолку говорит. Сначала они его спросили, знает ли он «других перебежчиков». Он ответил: «Нет». Но они продолжали: «Ну признай же, что ты английский агент. Мы знаем это. У нас есть неопровержимые доказательства. «Гордиевский снова только отрицал: «Нет, нет, это ошибка. Меня не вербовали. Я не агент!» Потом, чтобы сбить его с толку, они стали задавать другие вопросы: «Как можешь ты гордиться тем, что твоя дочь Мария читает молитву «Отче наш» на английском языке? Ты — чекист, разведчик!» Все это звучало для него, как доносящееся из дали. Но внутренний голос из еще нормально функционирующей части его мозга сигнализировал ему: «Ага, значит они знают, что маленькая Мария знает «Отче наш» на английском языке.» Об этом он в Москве говорил только один раз, сидя на софе своей матери. Значит, в ее квартире установлены «жучки»! «Затем они спросили его: «Под Вашей кроватью Вы спрятали антисоветские книги! Как Вы могли вообще незаконно ввезти эту писанину в страну?» Какое-то время Гордиевский лежал на полу, потому что наркотики сделали свое дело. Оба мужчины, очевидно, играли, распределив свои роли. Тот, кто постарше. с бледным лицом, казался больным. Он вел себя сдержанно.

Позже Гордиевский узнал, что это был генерал Голубев из отдела К ПГУ, занимавшийся поиском двойных агентов в собственных рядах. От чекиста помоложе исходила большая опасность. Он казался умнее и задавал жесткие вопросы. Позднее Гордиевский идентифицировал его по фотографиям в досье британской разведки. Это был полковник Буданов, собака-ищейка отдела К. Буданов поднял лежавшего на полу Гордиевского и грубо прислонил его к столу, на котором лежали остатки фатального обеда: «Признайся, наконец, что тебя завербовал П.» П. был британским разведчиком из МИ 6. «Им было нужно, — говорит сегодня Гордиевский, — мое признание. И я, несмотря на наркотики, чувствовал, что я ни в чем не сознался. Я только говорил: «Я не знаю, о чем Вы говорите!» «Голубев и Буданов оставили его лежащим на полу. Гордиевский лежал возле обеденного стола, был в сознании, но не мог встать. Он находился в состоянии пациента, накачанного наркотиками перед операцией, который, однако, все же мог наблюдать за своей операцией в полном сознании. Через некоторое время Голубев вернулся и принес напечатанный на машинке лист бумаги. «Это Ваше признание», - сказал он. «Вы только что признались в том, что Вы английский шпион. Теперь Вы должны подписать это признание! «Гордиевский попытался громко протестовать, но мог только шептать: «Нет, это неправда. Нет, это не так!» Затем он потерял сознание. Когда он проснулся следующим утром, его мучили ужасные головные боли. Он лежал на верхнем этаже дома, снова появилась супружеская пара официантов дачи и принесла ему кофе. Гордиевский спросил их: «Вы подсыпали мне что-то вчера в пищу? «Оба непонимающе посмотрели на него и пожали плечами. Очевидно, им приказали не разговаривать с ним. Это были профессионалы — специалисты по обслуживанию «гостей» на одной из оборудованных камерами и магнитофонами дач для допросов КГБ. В половине десятого появились Голубев и Буданов. Они вели себя так, как будто вчерашний допрос был обычной нормальной беседой. Буданов спросил Гордиевского, какие части Англии он уже знает. Гордиевский ответил, что он был на нескольких партийных съездах Лейбористской партии в Блэкпуле и Брайтоне, а так — лишь в Лондоне. Буданов еще немного поболтал о британских обычаях — «Кухня вовсе не так плоха, как ее обычно готовят, не так ли?» — а затем внезапно спросил: «Почему Вы вчера вели себя так высокомерно? Сегодня Вы настроены намного более по-товарищески!» Гордиевский попросил прощения и объяснил, что ему было нехорошо, а подробности он не может вспомнить. Он подумал, что лучше всего молчать о том, что некоторые «подробности» очень хорошо запечатлелись в его памяти. Буданов сказал: «Вчера Вы обвинили нас в том, что мы возрождаем атмосферу 1937 года, времени сталинских чисток. Мы докажем Вам, что Вы не правы. «Служебная машина КГБ привезла его домой, на Ленинский проспект. Гордиевский упал на кровать. Он очень устал, но заснуть не мог. Лишь теперь он почувствовал свой страх.

Он совершил огромную ошибку, вернувшись в Москву. Здесь он у них в руках. Но, очевидно, они дали ему время передохнуть. Двадцать лет назад его просто расстреляли бы даже по одному подозрению. Теперь КГБ нужны доказательства. Они надеялись на какую-то его ошибку. Если он угодил в западню, и, не желая этого, доставит им еще недостающие улики своей измены, несомненно, они его казнят. Гордиевский был прав. Всем сотрудникам ПГУ было известно дело полковника КГБ Олега Пеньковского (неточность автора. Пеньковский был полковником ГРУ — прим. пер.), который, исходя из своих убеждений, в конце 50-х и начале 60-х годов шпионил в пользу Запада. В Лондоне его вели под псевдонимом «Алекс». в Вашингтоне — «мистер Янг». «Алекс» сообщил о намерении тогдашнего Первого секретаря ЦК КПСС Никиты Хрущева раскалить до невозможности конфронтацию вокруг Берлина и спровоцировать инциденты на дорогах, ведущих в свободную часть города. Он поставлял сведения о ракетном вооружении СССР. Он посылал внутренние аналитические сводки о действительных отношениях Москвы с «социалистическими братскими странами». Но советская контрразведка выследила его. Верным линии партии сотрудникам давно показалось подозрительным, что товарищ полковник питает необычайную страсть к некоторым товарам с Запада. Они устроили за ним тайную слежку и доказали свои подозрения. В разгар Карибского кризиса 1962 года Пеньковский был арестован и судим военным трибуналом. Через год «Иуда из Москвы», как его называла советская пресса, был расстрелян. Смертная казнь для шпионов не была феноменом лишь «холодной войны». Еще с 1986 по 1989 годы, в «рассвет» эры Горбачева, в разгар восхваляемых кампаний «гласности» и «перестройки» КГБ расстрелял 16 работавших на Запад агентов. Это означает, что они были приговорены к смерти военным трибуналом и переданы КГБ для казни. Гордиевский не предполагал, что сам он представляет собой лишь мозаичный камешек интригующей игры. Ведь он был не единственным, кого в 1985 году предал Олдрич Хэйзен Эймс.