Читаем без скачивания На пересечении миров, веков и границ - Игорь Алексеев

Но это были не все трудности: те продукты, что мы определили как жизненно необходимые, весили пару центнеров. А это значительно превышало допустимые нормы веса на рюкзак, особенно учитывая, что мы все были младше 16 лет – несовершеннолетние. При этом по маршруту, согласованному с музеем, нам необходимо было проходить в среднем 20 – 30 км в день. Тогда, связавшись с Дзержинским Райкомом комсомола, Минской обл., мы договорились установить нашу базу и склад в школе недалеко от с. Негорелое (до 1939 года являвшейся пограничной станцией с Польшей), откуда делать звездные маршруты. При этом поход должен был начаться только после окончания в этой школе выпускных экзаменов.

Неожиданно моё участие в походе оказалось под сомнением: уже в мае месяце на занятиях часов в 10 утра у меня начались боли в животе, а они последнее время были у меня частенько. Меня отпустили домой (в интернат), а там наш интернатский врач отвел меня в поликлинику, где поставили диагноз аппендицит и вызвали скорую помощь. Отвезли в детскую больницу им. Семашко, диагноз подтвердили и решили делать операцию. Помыли, но тут же попросили одеться и идти к машине. Оказалось, в больнице не было одежды моего размера: в свои 14 лет у меня уже был рост 178, который остался до сих пор. Перевезли в 1-ую Градскую. Пока то, да сё у меня уже кончились боли. Время приближается к 8 вечера. Врач спрашивает: отпустить домой или подождёшь ещё. Говорю: если дадите что поесть, то лучше уж закончить. Прямо в предоперационной мне дали что-то пожевать и в 11 сделали операцию. Под действием наркоза в палате я сразу уснул, а в час ночи меня разбудил хохот вновь прибывшего из операционной больного. Можете себе представить: палата где-то на 20 человек, все спят, на каталке ввозят хохочущего больного, которого перекладывают на соседнюю койку смеющиеся санитары.

Так я познакомился со своим соседом Василием – кузнецом с ЗИЛа и начался один из самых веселых эпизодов в моей жизни. Когда Василий смог говорить, он рассказал, смеясь и постанывая от боли:

– Представляешь: привезли меня в предоперационную, и входит такая красавица лет 17 и просит меня раздеться. Конечно, я разделся, а мой дружок от такой красоты встал в полный рост. Сестрица, не смущаясь, ударила по нему резиновым молоточком, и он сник. Только она приготовилась меня брить, как дружок от любопытства вновь вскочил. Она его чем-то смочила, опять ударила – ноль внимания. Тогда бедная девочка заплакала и убежала, а вместо неё пришла какая-то баба Яга, на которую дружок не реагировал.

Этой ночью мы так и не смогли уснуть: вначале смеялись, а потом, когда отошла заморозка, мучились от боли.

Вечером к нему пришли посетители – парни с завода из его бригады.

Принесли четвертинку, круг какой-то полукопченной колбасы и селедку. Быстро сервировали. Я пить не стал, но поесть-то я никогда не отказывался. И тут входит дежурный врач, увидел на газетке очистки от колбасы и селедки и чуть не потерял дар речи: – Обоим по полной клизме! Повторится – выгоню без больничного листа! Не пожелаю врагу своему такого удовольствия – получать полную клизму на следующий день после операции.

На следующий день была прекрасная солнечная погода, и врач разрешил всем, кто хочет и сможет, на лифте спуститься на улицу. В полисадничке кормятся голуби. Василий говорит:

– Давай голубей ловить.

– А как? Мы же еле шевелимся.

– Опустимся на колени, будем сыпать хлебные крошки ближе и ближе, чтобы голуби были в зоне досягаемости рук. А потом будем просто на них опрокидываться.

Сказано, сделано. Когда мы, по его команде, опрокинулись (голуби, конечно же, улетели), то уткнулись лбами в асфальт и из этой позы самостоятельно уже выбраться не смогли – помогали дружно как хохотавшие больные, так и регочущие санитары.

Не проходило дня без каких-либо проделок Василия. Наши койки стали красным уголком хирургии, куда стягивались все ходячие больные. И, при первой возможности, зав. отделением выписал нас.

Конечно, я получил освобождение от последних дней занятий, но дела подготовки к походу заставляли шкандебать в школу – поскольку до отъезда оставалось больше месяца, я надеялся принять в нем участие.

Ура! Подготовка закончена! Разрешение врача (без тяжелых нагрузок?!) получено. Мы едем!

Не буду описывать наши будни. Но несколько моментов нашего путешествия врубились мне в память на всю жизнь.

Прибыв в Дзержинск, мы пошли на встречу к секретарю Райкома. Он задерживался, и нам предложили попастись у растущих во дворе черешен. И пока мы объедались черешней, у нас утащили принадлежавший мне фотоаппарат. Конечно, его так и не нашли. Фоторепортаж о походе пропал!

Оказалось, что в ближайший выходной день в лесу под Негорелым на большой поляне намечался слет партизан Минской обл., посвященный 25-летию открытия фашистами второго фронта против партизанского движения. Прибыв заранее, мы увидели вдоль опушки на расстоянии друг от друга десятки табличек с наименованиями бригад и отрядов. Выбрав нужную нам – Бригада имени Фрунзе мы расположились неподалеку и наблюдали, как подъезжают автобусы и машины, как шли мужчины и женщины от ближайшей остановки. Люди обнимались, целовались, плакали и смеялись. Но, … к нашей табличке не пришел ни один человек! Мы поняли, как нелегка поставленная нам задача.

Однажды, сделав днёвку в лесу, на берегу Немана вечером мы варили уху из свеженаловленной нами собственными руками (без сетей и удочек) рыбы, когда из лесу к нам подошли двое мужчин:

– Вы из Москвы?

– Да.

– Кто старший?

– Я, старшая пионервожатая, – ответила Галина Федоровна.

Посмотрели на её несолидный вид: хрупкая девчонка с двумя косичками-хвостиками

– А кто ещё?

– Мы, – вперед вышли три наших будущих десятиклассника: Виталий Алексенко, Боря Фавр и Володя Федосеев.

– А кто старший по партийной линии?

– Я секретарь комсомольской организации школы, – ответил я.

Изучив меня пытливыми взглядами, они попросили:

– Пойдем с нами.

На попытки ребят воспрепятствовать, они впервые улыбнулись и пообещали привести меня назад не позже, чем через 1,5 – 2 часа.

Минут через 10 – 15 они привели меня к костру, которым занимался ещё один мужчина. Предложив мне место у костра, они представились. Оказалось, что эти три человека являются членами подпольной (!!!) ячейки ВКП(б). В ответ на моё недоумение они разъяснили, что эта территория исторически принадлежала Польше и, хотя у них давно создан колхоз, живут люди, в основном, на разбросанных на расстоянии друг от друга хуторах. Преданные Советской власти люди, в большинстве своем, погибли во время войны, а те, кто лояльно или нейтрально относились к фашистской оккупации – уцелели, мелкие же фашистские прихвостни, чью вину в злодействах доказать не удалось, давно отбыли свои наказания. Таким образом, эти две группы населения в этом районе составляют абсолютное большинство, и их отношение к власти не совсем такое, как об этом пишут в прессе. Поэтому свои партийные вопросы ячейка обсуждает тайком в лесу подальше от посторонних глаз. Они разъяснили, что, т.к. радио у них нет, а пресса приходит очень нерегулярно и с опозданием не менее 2-х недель, то имеющаяся информация о появлении в их окрестностях группы москвичей позволила им надеяться на полноценную политинформацию о событиях в стране и за рубежом. Со своей стороны они предупредили, что мы должны быть осторожны в своих расспросах, т.к. не всем нравится их направленность, и лучше они подскажут нам, куда идти и с кем общаться. Через два часа, довольные друг другом, мы вернулись к нашему лагерю, где уже начиналась некоторая паника, а мой друг Женька Лейбович агитировал ребят вооружиться топорами и идти мне на помощь. Утром, перед нашим уходом, один из вечерних гостей принес нам с пожеланиями успехов в нашей миссии несколько свежеиспеченных их женами буханок хлеба.

Уже на следующий день мы убедились в правоте предупреждения подпольщиков – проходя по полю в сторону одного из хуторов (до сих пор помню его название – хутор Коза) мы были обстреляны из леса.

Совместно решили изменить маршрут и не идти на абум Лазаря, а обратиться к рекомендованным людям. В итоге, от одного к другому мы сумели найти троих бывших Фрунзенцев. Разделившись на группы, мы собрали этих троих в школе, где преподавал один из них – в прошлом кадровый военный, раненный во время разгрома бригады, прошедший муки фашистских концлагерей и Гулага.

Картина этой встречи ветеранов, не видевших друг друга и не слышавших о других с февраля 1943 года, ярка, как при свете молнии. Затаившись в углу комнаты, не разговаривая, чтобы не помешать им, мы наблюдали за слезами радости от встречи и горечи от потери друзей, слушали их песни. Несколько раз за вечер и ночь этой встречи они напевали песню О Лавском бое, написанную их погибшим боевым другом в ознаменовании победы, одержанной в ходе первой антипартизанской карательной операции совместно несколькими партизанскими отрядами, которые после этой победы объединились и создали бригаду им. Фрунзе. Мы записывали все, что говорилось: имена, даты, места событий и т.д.