Читаем без скачивания Новый Мир ( № 3 2008) - Новый Мир Новый Мир
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Зато его родственники развели нас по разным городам, поскольку считали, что мы трахаемся и — не дай бог — сделаем ранних детей.
После его отъезда с дачи мы не виделись никогда.
P. S. Эта глава называется “Тишина”, потому что в ней автор, находясь в тишине, рассказывает о чем-то очень сентиментальном для того, чтобы собраться с силами и снова прыгнуть в шум повести о детстве — в шум десятого класса, начавшегося после лета первой любви. В тишине нам необходимо понять, что ребенок за несколько месяцев существенно вырос. Он уже способен на серьезные чувства, а не на тыкание американскими карандашиками.
6
Класс 10 “а”, лингвистический
Действующие лица:
Первый.
Второй.
Пятеро в белых халатах.
Зеркало.
Третье лицо.
Темная сцена. В центре — белый стол. На столе — пепельница, полная окурков. За столом сидят трое. Первый очень живой, ярко освещен, в полосатой футболке цвета хаки, синих джинсах и черных ботинках, его брови в беспорядке, наполовину стерты. В правой руке — сигарета, на столе перед ним — ноутбук. Левой рукой он периодически потирает брови. Второй — немного в полумраке, в белом трико. Он совершенно ясный, но иногда подводит. С ним нельзя спорить, но Первый спорит. Третий — Третье лицо. Его не вид-
но, но о его присутствии известно обоим.
Первый. Я не могу так написать, это мемуаристика, терпеть этот жанр не могу. Меня раздражают люди, которые читают мемуары, а те, кто их пишет, — приводят в бешенство. Ну, кроме Лидии Гинзбург.
Второй. Я показываю то, что есть, никуда от этого не денешься. Ты подсел к ней за парту, парта была четвертой в первом ряду, Л. сидела одна. Ты подошел и спросил: “Можно к тебе?” Потому что ты каждый год пересаживался за новую парту. Было так.
Первый. Ну да, я каждый год менял… Как это сказала А. С.? Что-то менял. Декорации? Да ну, нет. Сцену? А. С. сказала как-то очень удачно.
Второй. А. С. сказала: “Мне нравится, что Настя каждый год меняет сценарий”.
Первый. Нет, она вовсе не так сказала. Вот все-таки ты коварный, все у тебя какие-то наложения: то хронологию перепутаешь, то персонажей, то картинка из другого года проникнет или слово не то...
Второй. Откуда ты знаешь? У тебя же нет ничего, кроме меня. То, как факт сохранился во мне, является по его прошествии — объективностью.
Первый. Я просто чувствую, что с тобой что-то не так. Однако мне нужно писать. (Что-то набирает на компьютере.)
Второй. Итак, ты подсел к ней за парту. Общение началось с приколов, вы много шутили и смеялись, завели специальный зеленый блокнотик для того, чтобы записывать в него смешное. Ты писал первые две строчки забавного стишка — она следующие две, или наоборот. Вы довольно много так исписали, пока общение не перешло на уровень откровенности. Вы вместе уходили из школы после уроков: ты уже ничего не прогуливал, ты совсем не был похож на себя в девятом классе. Вы выходили вместе, ты курил, вы стояли или сидели и разговаривали. В один из таких дней ты подумал о том, что вот уже можно заводить откровенный разговор. Позже вы стояли около подъезда, опершись на железные поручни, и она рассказывала тебе о себе сокровенное. С тех пор вы постоянно делились сокровенным.
Первый. Я чувствую, что ты все говоришь правильно. Но ответь, чем мы сейчас занимаемся? Пишем повесть? Или же решаем психологические задачи?
Третье лицо. Вы не вправе думать об этом.
Первый и Второй смущенно замолкают. Слышен щелчок зажигалки. Первый глубоко затя-
гивается. Где-то за сценой периодически слышен шум проезжающих автомобилей.
Первый. Ты живой?
Второй. Я есть.
Первый. И я. Невероятно страшно каждый раз, когда он что-то произносит. Впрочем, оттого, что он постоянно слушает, не менее страшно. Или не страшно...
Второй. Раньше было страшно.
Первый. Да, раньше. В этом ты, кажется, прав. А теперь что же? Как называется это чувство? У меня есть указательный палец на руке... Точно, это как чувствовать, что у меня есть указательный палец на руке. Да, это как знать о собственном пальце.
Второй. Это новое. Я запоминаю.
Первый. Да ну, новое? Хорошо... Это как… (Обжигается сигаретой.) Черт возьми!
Второй. Ты раньше обжигался так всего пару раз.
Первый. Ты во всем виноват.
Второй. Ты меня любишь.
Первый. Ненавижу тебя. Три года жизни можно вместить в одну небольшую повесть — в этом только твоя вина. Я хочу, чтобы ты не позволял мне терять вечера, дни, месяцы, где они, скажи мне?
Второй. Внутри. Ты сам ничего не хочешь о них знать.
Первый. Когда я писал главу о девятом классе и стал смотреть внутрь, то ты действительно показал мне что-то такое, о чем я думал, что не знал.
Второй. Ты всегда грешил на меня.
Первый. Мне страшно, так страшно смотреть внутрь... Я боюсь того, что остается за пределами повести. Знаешь, я чувствую, будто вода смыкается надо мной. (Роняет пепел на пол.) Вот же блин!
Второй. Такое ты часто делаешь. Осенью десятого класса ты уронил пепел на черные джинсы, и она отряхивала его, рукой по штанинам, а ты — замирал от счастья и хотел ронять его, и ронять, и ронять еще. Вы ходили в оперный театр на представление, которое не сохранилось. Вы стояли на одном из этажей в конце коридора, возле окна, и внизу был виден освещенный город. Вы стояли друг напротив друга в совершенной тишине, существовал только ее голос, ее разговор. Ты замирал. Тебя заливало. Ты все понял, но не мог назвать.
Первый пишет.
Она говорила тебе, что это — прекрасная, чистая дружба и что так невероятно прекрасно — любить единственного друга. Ты был недотрогой в черном свитере и черных джинсах, ты тогда любил все черное, хотел быть похожим на этих мрачных друзей “Битлз” из Гамбурга, а может быть, не хотел — просто носил только черное. К тебе нельзя было прикасаться, ты прятался в себя, как улитка, в то же время — выползал навстречу ей, как червяк — ливню. И она первая обнимала тебя. А ты, как в поцелуе с С. П., не отвечал. Руки твои висели вдоль тела, как плети, сердце колотилось с бешеной скоростью, ты закрывал глаза и летал в миллиардах сверкающих точек. И она говорила тебе, что совершенно нормально для друзей — делиться теплом друг с другом физически, а не только духовно, что это нормально — sharing feelings4. А ты построил для нее постамент и соорудил красивейшего идола. Вы гасили свет, включали медленную американскую музыку — что было тогда? “Don’t You Cry” “Guns’n’Roses”5. И ты в темноте поклонялся ей, пока она обнимала тебя, а руки твои висели как плети, ты жадно вдыхал ее запах. И вы говорили друг другу: мы — друзья, такой дружбы еще не существовало в мире. Вы много говорили о том, что такое друг, как это, когда есть человек, к которому можно прийти. Ты жил встречами с ней. Ты, прирожденная сова, просыпался в семь утра и, оттого что был полон эмоций, совершенно не хотел спать, торопился в школу и судил прошедший день по тому, как вы сегодня были с ней.
Первый делает паузу. Прикуривает. Затягивается. Выдыхает. Встает из-за стола и начинает
прохаживаться по сцене. За ним следует свет.
Первый. Это — повесть, написанная в форме пьесы, с элементами дневниковых записей в жанре нон-фикшн и вставками тишины. Я слышу жизнь, она самостоятельно выбирает для себя словесную форму. Чего больше в ней? Пьесы, дневника или тишины? Неужели повесть полностью отражает меня? Неужели я такой? Почему я решил вспомнить о себе именно теперь, когда мне двадцать пять? Хватит ли мне сил для того, чтобы наконец принять себя?
Внезапно на сцене появляются Пятеро в белых халатах. Они вносят огромное зеркало. Устанавливают его на сцене. Двое располагаются слева от зеркала, двое — справа,
один — сзади. Первый подходит к зеркалу.
Здесь столько людей, господи, столько людей! Кто они мне? Почему я не вижу их лиц? Почему я думаю о них по вечерам? Почему они молчат? Почему вы молчите?!
Пятеро в белых халатах стоят неподвижно.
(Смотря в зеркало.) Во что я превратил свои брови? ( Приближается к зеркалу.) Не фонтан. Интересно, люди думают, что я их брею? Или знают, что вырываю? Эй, люди! Есть вам дело до моих бровей?
Пятеро в белых халатах стоят неподвижно.
(Продолжает смотреть в зеркало, разворачивается чуть боком.) Живот полноват. Жирный, жирный живот. (Создает руками складку живота, прижимает части складки друг к другу.) На жопу похоже. (Лезет пальцем в пупок. Нюхает.) Немытая жопа. (Смотрит на Пятерых в белых халатах).