Читаем без скачивания Нищета. Часть первая - Луиза Мишель

Юноша промочил ноги. Его старые башмаки впитывали воду, как кубка; он скинул их и примерил отцовские, которые пришлись ему почти впору. Огюст вышел, чувствуя себя в них настоящим мужчиной.

Мадлена поднялась на чердак развесить белье и пробыла там часа два, выискивая, из чего бы смастерить платьице для Лизетты. Дитя несчастья! Она быстро росла, стала пухленькой, беленькой и уже узнавала бабушку, улыбалась ей… Ну, как было не любить ее, не кормить, не стараться ради нее изо всех сил? О, нищета, только этого зерна не хватало в твоих четках!

Спустившись вниз, Мадлена удивилась, не застав Анжелы с малюткой. Луиза и Софи разогрели суп, но Огюста тоже не было дома, хотя час обеда давно прошел. Мать вспомнила, что на этот раз сын не помог ей развесить белье. Эта мелочь, на которую она сначала не обратила внимания, теперь встревожила ее, и Мадлена отправилась искать детей.

На лестнице ей встретилась привратница и сказала, что Анжела вышла из дому вся в слезах, неся свою малютку и какой-то сверток. Огюста привратница тоже видела: у него был очень взволнованный вид. Бледный как полотно, он, должно быть, задумал что-то недоброе.

Ужасные предчувствия обуревали Мадлену. Ее сердце сжималось от горя. Объятая страхом, бедная женщина кинулась в темноту, на поиски детей.

V. Покушение

Огюст вернулся на завод, но работать не мог. Он стал разыскивать хозяина, но тот уже ушел домой, в роскошный особняк, который построил для себя на бульваре Пор-Рояль.

Этот Руссеран — непонятно, каким образом, — сделался владельцем множества новых домов. И еще находились люди, отрицавшие пользу сбережений! Ведь у заводчика когда-то не было гроша за душой, а теперь ему принадлежала целая улица! О его особняке, где он жил со своей семьей, рассказывали чудеса. Если верить старому заводскому смотрителю, бывавшему в доме по делам хозяйки, в покоях Руссеранов, куда ни глянь, всюду были только золото да бархат.

Хозяин никогда не принимал рабочих дома, и Огюсту пришлось ждать его у садовой решетки, за которой виднелось красивое здание в стиле Людовика XV.

Пока юноша, дрожа от мартовского ветра, гнавшего мелкую крупу, ожидал, нетерпеливо топая ногами по асфальту, заводчик, облачившись в халат из серебристого кашемира на пунцовой шелковой подкладке, в теплых домашних туфлях, вышитых женой, отдыхал в мягком кресле. Это был уже не тот человек, который на заводе для виду носил грязный рабочий фартук. Нет, это был капиталист, наслаждающийся всеми благами роскоши и богатства.

Руссеран с приветливым видом слушал красивую молодую женщину, одетую строго, во все черное. Это была м-ль де Мериа, гувернантка маленькой Валери Руссеран, миловидной девочки, ровесницы Анжелы, как упоминал Бродар в письме к хозяину.

В огромном камине ярко пылал огонь. Утопая в глубоком кресле, г-жа Руссеран смотрела задумчиво на пламя и, казалось, совершенно не прислушивалась к разговору.

Валери сидела напротив матери на низеньком стуле и щипцами с ручками из чеканного серебра ворошила угли в камине, забавляясь вылетавшими оттуда искрами. Она была уже очень хороша собой, эта маленькая Руссеран: большие черные глаза, рыжевато-каштановые волосы, смуглая кожа, щечки, свежие как майская роза… Не мудрено, что отец души в ней не чаял. С нею были связаны все его честолюбивые помыслы. Он ничего не жалел для нее.

Комната, где все они находились, была просторна, светла и очень пышно обставлена. Несколько картин известных мастеров в золоченых рамах украшали стены, обтянутые красным бархатом. С потолка, расписанного Стефаном Бароном[7], свешивалась позолоченная бронзовая люстра с газовыми рожками. Пол устилали пушистые ковры, рисунок которых гармонировал с росписью на потолке. Драпировки на окнах были сделаны из индийского Кашмира; фортепьяно, мебель, консоли из редких пород дерева были инкрустированы золотыми арабесками… Словом, роскошь сочеталась здесь со всеми благами комфорта, со всеми ухищрениями искусства и ремесла. Большие букеты живых цветов в севрских вазах, стоявших на жардиньерках из позолоченной бронзы, распространяли в теплом воздухе гостиной нежное благоухание. В венецианских зеркалах многократно отражалось богатое убранство этого райского уголка. Безусловно, кто-то помог Руссеранам обставить свои апартаменты с таким вкусом.

Вдруг Валери перестала ворошить уголья и воскликнула, обращаясь к отцу:

— Какой ты милый, папочка! Значит, у нас будет собственный выезд?

— У вас троих, разумеется… — ответил Руссеран, глядя на гувернантку, которая опустила глаза.

— Право, ты очень добр! Экипаж с толстым кучером в галунах?

— Ну да.

— И запряженный парой черных лошадей?

— Черных или серых, как пожелаете.

— Открытый?

— Открытый или закрытый, в зависимости от погоды.

— И я, когда захочу, смогу ездить с мамой и мадемуазель де Мериа в Булонский лес, и в Венсен, и в Кламар — куда угодно?

— Повсюду.

— Дай я тебя обниму!

Девочка бросилась на шею отцу, и тот нежно поцеловал ее в лоб.

Госпожа Руссеран не шевельнулась, не промолвила ни слова.

— Каких бы ты хотела лошадей, мамочка? — спросила дочь.

— Каких? — переспросила жена заводчика, словно пробудившись от сна.

— Ну да, — продолжала Валери, — ведь папа собирается купить лошадей для меня, для тебя и для мадемуазель Бланш.

Госпожа Руссеран горько усмехнулась.

— Для меня? Я в них не нуждаюсь. Но, возможно, они нужны мадемуазель де Мериа, ведь она привыкла к роскоши…

— Вы шутите, не правда ли, сударыня? — вкрадчиво спросила гувернантка. — Или, быть может, это ирония?..

— Ах боже мой, как это неприятно! — прервала девочка. — Вы вечно спорите, мадемуазель и ты! Ну, скажи мне, мамочка, лошадей какой масти ты предпочитаешь?

— Лошадей?!

Госпожа Руссеран поднялась и объявила решительным тоном, что в Париже для нее хватит и омнибусов. Она — из народа, гордится этим, и экипаж ей нужен не больше, чем ее мужу — шпага на боку.

Господин Руссеран пожал плечами и переглянулся с гувернанткой. Жена перехватила их взгляды. Ее глаза расширились, губы полураскрылись, но только на один миг. Лицо ее тотчас же приняло обычное выражение, она даже улыбнулась. Впрочем, это была улыбка человека, убедившегося в печальной истине.

Госпожа Руссеран, урожденная Агата Монье, была дочерью прежнего владельца того самого кожевенного завода, который ныне принадлежал ее мужу. Монье, хозяин доброго старого времени — или, вернее, будущего, если только в будущем один человек сможет владеть целым заводом, — Монье, честный человек в полном смысле этого слова, никогда не стремился к чрезмерным барышам и довольствовался умеренной прибылью, считая, что остальное надо по справедливости делить с теми, кто на него работает. Дочери он дал хорошее образование, ибо рассчитывал сделать ее своею помощницей и не хотел, чтобы она была таким же неучем, каким сам он оставался всю жизнь, очень от этого страдая. Выдав дочь за самого умного, самого образованного и самого передового из своих рабочих, Монье следовал велениям своей совести. Этьен Руссеран, красивый, крепкий молодой человек, олицетворявший и физическую, и духовную мощь, понравился Агате Монье, девушке с робким и мягким характером. Казалось, она всегда будет нуждаться в чьей-либо поддержке и привязанности. Но замужество ее переродило.