Читаем без скачивания Нищета. Часть первая - Луиза Мишель

Подобно отцу, Агата была очень добра. Ее ум, подготовленный к восприятию благородных идей, быстро увлекся теориями, о которых с таким жаром распространялся Этьен. Она думала, что выходит замуж за реформатора, но очень скоро убедилась, что муж ее — честолюбивый лицемер.

И между супругами, презиравшими один другого, возникла глухая, упорная борьба, которая превратила их семейную жизнь в сущий ад. Муж и жена, духовно чуждые друг другу, шли каждый своим путем. Руссеран только и думал о том, как бы умножить свое и без того огромное состояние, а Агату эта растущая гора богатств все больше и больше отдаляла от человека, который должен был вести ее по стезе добра и помогать ей творить благие дела.

Руссеран, прекрасно чувствуя, что между ним и женой встала стена холода и презрения, негодовал на Агату за то, что она сохранила верность принципам, с помощью которых он, вкравшись в ее доверие, вызвал когда-то ее любовь. Склонный, подобно многим из нас, мерить всех на свой аршин, Руссеран думал, что бескорыстие жены, ее стремление к простому образу жизни — не более чем притворство, в котором он не усматривал ровно никакого смысла. Между тем Агата, вопреки желанию мужа, продолжала тщательно проверять всю отчетность; она все видела, все знала. Ему приходилось считаться с этим, ибо их брачный контракт предусматривал общее владение лишь совместно нажитым имуществом, так что значительная часть состояния принадлежала Агате. Стоимость участков, приобретенных когда-то ее отцом, возросла теперь в сто двадцать пять раз. Да, было на что построить целый городок на берегах Бьевры![8]

Итак, г-н и г-жа Руссеран совершенно не подходили друг к другу. Но, не имея никаких законных оснований для развода, они не могли разорвать тяготившие их узы и были вынуждены жить вместе. Лишь в одном их стремления совпадали: оба они желали счастья своей дочери. Но, стремясь к одной и той же цели, супруги разошлись в средствах ее достижения. Руссеран уже давно предоставил Агате заботу о воспитании Валери, и жена, обманутая в своих надеждах, перенесла всю свою любовь на дочь. Она с жаром принялась за ее воспитание и вправе была ожидать наилучших результатов; но г-н Руссеран вздумал дать жене помощницу, м-ль Мериа, светскую девицу, которая не замедлила оказать на Валери дурное влияние.

Девочка возобновила прерванный разговор:

— Значит, ты, мама, не хочешь, чтобы папа купил лошадей?

— Нет.

— Почему?

— Потому что я хочу, — г-жа Руссеран сделала ударение на этом слове, — хочу, чтобы папа удовлетворил требования рабочих и увеличил им плату. Необходимо ввести новые расценки; это обойдется дороже, чем экипаж, но принесет куда больше пользы.

Не давая мужу времени ответить, она взяла дочь за руку и вышла, чтобы заняться кое-какими домашними делами, которые она обычно никому не перепоручала.

— Как видите, дорогая мадемуазель де Мериа, — начал г-н Руссеран, оставшись вдвоем с гувернанткой, — жена моя не изменилась, хотя наши дела пошли в гору. Это сентиментальная мещанка, идеалистка, ничего не смыслящая в жизни. О, если б меня понимали, если бы мне помогли…

Мадемуазель де Мериа многозначительно взглянула на него.

— Если бы вам помогли? — переспросила она.

— Да, в наше время я стал бы депутатом. Женщина…

Он запнулся, словно испугавшись; затем, как бы приняв решение, медленно продолжал, подчеркивая каждое слово:

— Женщина с вашим умом, во всем содействующая мне, стремящаяся к той же цели, что и я, достигла бы многого…

— Возможно…

— Не сомневайтесь. Демократическое государство — это сплав различных социальных элементов. Революции подымают на поверхность…

— Накипь?

— Нет, смельчаков…

— И жена мешает вам добиться желаемого? Да… такая женщина…

Руссеран покраснел. Гувернантка не только поняла, но и предугадала его мысли.

Когда лакей доложил, что обед подан, заводчик был погружен в тревожные, но не лишенные приятности мечты.

Огюст все еще ждал около дома. Зима в этом году выдалась суровая; несмотря на оттепель, в марте было еще очень холодно. Юноша ходил взад и вперед вдоль решетки, спрятав руку под блузу. Он был бледен и дрожал от волнения.

Только около трех часов появился Руссеран. Одетый с иголочки, с тростью в руке и золотой цепочкой, увешанной брелоками, он имел важный, представительный вид. Глаза его блестели, а щеки лоснились после сытного обеда.

Увидев перед своим домом ученика, чье место было на заводе, он удивился и резко спросил:

— Ты что тут слоняешься без дела?

— Я ждал вас.

— Меня?

— Да, именно вас.

— Это еще что за тон? И как ты стоишь? Потрудись снять картуз, когда я с тобой разговариваю!

С этими словами Руссеран концом трости сбил картуз с головы Огюста. Тот поднял его, вновь нахлобучил до самых глаз и решительно заявил:

— Я жду уже несколько часов, мне надо спросить у вас кое-что очень важное.

— У меня нет времени тебя слушать.

— Но это необходимо.

— Нет, это уж слишком! Какая назойливость! Из-за тебя я опаздываю на заседание Союза предпринимателей. Оставь меня в покое, или…

Он сделал угрожающий жест. Огюст схватил его за рукав.

— Нет, вы выслушаете меня, — сказал он. — Плевал я на предпринимателей, все они — сволочи! Дело идет о моей сестре.

— О твоей сестре?

— Да, о моей сестре. Вас удивляет, что такой мальчишка, как я, требует у вас отчета?

— Стану я давать отчет всякой швали!

— Вот как?

— Да и какое мне дело до этой дряни, из-за которой ты осмелился меня беспокоить?

— Неужели я в самом деле так нахален? И вы ни капли не виноваты в несчастье Анжелы?.. Но все же мне надо сказать вам кое-что насчет нее.

— Приходи завтра в контору.

Глаза юноши вспыхнули от негодования. Заводчик попятился назад, сделав вид, будто уходит. Он чувствовал, что может произойти нечто весьма нелепое и неприятное. Но Огюст удержал его за руку.

— Вы выслушаете меня, — сказал он, — и не завтра, а сию минуту.

— Ну что ж, — заявил Руссеран, стараясь скрыть охватившее его беспокойство, — если тебе нужно срочно сообщить мне что-нибудь важное, зайдем в сад.

И пропустив ученика вперед, он вошел в калитку.

— Вы — лицемер, подлец! Вы обольстили мою сестру! — вскричал Огюст.

— Что? — воскликнул Руссеран. Его и без того красное лицо внезапно побагровело. — О чем ты говоришь, гаденыш? И зачем так кричать?

— Я говорю, что вы — негодяй, и вы ответите за свой поступок, не то я убью вас, как собаку!