Читаем без скачивания Вестовой - Семен Шмерлинг

Да, так будет называться этот номер, так оно и будет.

5

К полудню Атаманская площадь накалилась, как огромный противень в русской печке. Ветер гнал колючую и горячую пыль. Истомленные ожиданием бойцы лениво переговаривались, все чаще поминая казармы и обед.

— Кишка кишке кукиш кажет, брюхо к спине прирастает.

— Эх, братцы, не дождутся нас на Песчанке щи да каша.

Аксенов сочувственно прислушивался к разговорам. Да, рановато стянули на площадь войска. Получился, по старой присказке, фельдфебельский зазор: командир полка приказал построить в полдень, батальонный — на час пораньше, ротный еще на два раньше, а уж фельдфебель с вечера взвод построил…

Так-то оно так, но главкома надобно встретить по всем правилам. Приезд его из Москвы знаменуют резкие перемены. Служебную узду затянут потуже. Это справедливо: одно дело громить в тайге летучие японские отряды и казачьи сотни, другое — наступать на четко организованную, щедро снабжаемую японцами белую армию, во главе которой стоят генералы.

Дисциплину Аксенов уважал. Однако была у него, таежного воина, и партизанская гордость. Чем плохи потаенность, внезапность ударов и дерзость? И Василию Корнеевичу не хотелось, чтобы новый начальник весь нажитый ими опыт отринул. Аксенов еще не знал, что Блюхер сам прошел богатейшую партизанскую школу и потому ее достоинства ценил, но и недостатки видел отчетливо.

Волнуясь перед встречей с главкомом, Василий Корнеевич еще раз оглядел сломанный строй и решил принять меры предосторожности.

— Казачка ко мне, — приказал он, и по площади прошелестело: «Казачка — к командиру полка».

Через несколько минут Осип получил задание:

— Будь на вокзале. Подойдет поезд с главкомом, убедись лично и — немедля сюда. Скачи — аллюр три креста! Понял?

— Так точно, товарищ комполка.

— Марш!

Послушный отданному поводу, Мальчик весело зарысил по площади. Осип оглянулся и встретился глазами с Балиным. Тот смотрел, любуясь и завидуя. «Отдать, что ли, ему коня? Прямо сохнет по Мальчику. Ну нет, не сейчас, вот когда с Лелей укоренимся в цирке…».

Оставив позади площадь, Осип вынул часы-луковицу и отколупнул крышку. Половина первого. Время самое подходящее. Вот-вот Леля с подружками выбежит из каменного дома управления дороги, где работает секретарем-переписчицей, и заспешит на станционный базар за своими любимыми пирожками с требухой. Встретит он ее сейчас, поговорит, проводит, услышит паровозный гудок, пришпорит меринка — и мигом на вокзале.

К управлению дороги Осип подгадал точно: Леля сошла с высокого крыльца. Заметив его — еще бы не заметить всадника на белом коне, — побежала навстречу.

— Какая у тебя лошадка красивая. Я ведь тебя верхом первый раз вижу.

— Да, — он склонился к ней с седла. — Мой Мальчик, мой Бельчик, не только красивый, но и умный. Кое-что умеет.

— Ой, покажи, а!

— Прямо здесь?

— Здесь. Пусть все смотрят, — она кивнула на своих подруг, завороженно застывших перед стройным конем и нарядным всадником.

— Ну что, Мальчик, покажем?

Мягко покачивая поводом, Осип потихоньку стал напевать цирковой марш, и меринок старательно, угадывая желание хозяина, запереступал ногами. Эх, настоящую бы музыку сюда, балинский баян. Мальчик бы еще веселей заплясал!.. Представление так представление, загорелся Казачок и, спрыгнув на землю, расстегнул кармашек френча, выдвинул уголком платочек и погладил коня по храпу, И Мальчик потянулся мягкими губами и выхватил платочек. Помахивая головой, продемонстрировал его публике — прохожих скопилось изрядно. Войдя в роль, Осип соображал, как бы поэффектней преподнести последний фокус — подать цветы даме, но Леля спросила:

— И ты этому сам его научил?

— Кто же еще?

Осип совершенно позабыл о задании командира полка, и потому паровозный гудок прозвучал для него как взрыв. Несколько секунд он растерянно глядел на серые клубы дыма, поднимавшиеся над крышами, пока не прорезалась мысль: а вдруг это едет главком?

— Леля, мне надо… Аллюр три креста, — пробормотал он, вскочив в седло, и резко, точно в атаку, послал коня вперед.

Пригнувшись, помчался наметом. За поворотом открылась площадь с массивным зданием вокзала, по сторонам от него виднелся перрон, и за ним струились, поблескивая, рельсы. Слева гомонил пристанционный базар. И кого только не было на этой плотной, суетливой толкучке. Степенные и ладные забайкальские казачки в цветастых кофтах и нарядных шерстяных юбках, старики казаки в выцветших фуражках с желтыми околышами, просторных шароварах с лампасами того же цвета, большеглазые, грудастые переселенки-украинки, буряты с плоскими непроницаемыми лицами в редких кустиках усов и бородки, худые, изработавшиеся корейцы, крупные, с иссиня-черными косами китайцы. Со всего Великого Сибирского пути наносило сюда продавцов и покупателей; солдат-народоармейцев в разномастном обмундировании, рабочих в косоворотках и промасленных куртках, чиновников и студентов в обветшалых тужурках, чешских, венгерских, немецких военнопленных, брошенных сюда ретивой судьбой, пробравшихся тайными тропами спиртоносов и хунхузов, священников, монахов, мальчишек с голодными глазами…

Перрон и базар отгораживал от привокзальной площади высокий, аршина в три, тесовый забор, на который год за годом неумолимые забайкальские ветры накатывали песок. Перрон и пути очищали, а со стороны площади песок накапливался, обращаясь в плотно слежавшийся пригорок.

Подгоняемый взглядом девичьих глаз, Осип мгновенно решился на трюк. Мелькнуло: умница Мальчик запросто преодолеет это препятствие. На полковых скачках он и настоящие барьеры брал. Не раздумывая более, Осип гикнул и ударом шпор послал бегунца на заплот. И невольно обманул Мальчика…

С короткого разгона конь резво взбежал на крутой подъем, как на вершину холма, конечно же, ожидая, что за подъемом последует спуск. Но… Перед грудью коня разверзся глубокий провал. Беспомощно перебирая ногами, лошадь со всадником поднялась над перроном…

Этот миг Осип запомнил на всю жизнь: верхом на верном Мальчике он висит в воздухе, чувствуя нервную дрожь потерявшего опору коня. Инстинктом кавалериста и циркача Казачок вырвал ноги из стремян. Его тряхнуло и выбросило из седла.

Он лежал на боку рядом с конем. Было не так уж больно, но очень тяжело левой ноге. Вокруг кричал, ругался станционный базар, и Осип подумал: еще хорошо, что никого не придавил, упал на пустое место.

Крики стали отчетливее:

— Бандит, собака!..

— Хулиган!..

— Хунхуз!..

Клубень картофеля ударил в голову, в спину, еще и еще…

Ладно, пусть беснуются, — только бы не погиб Мальчик. С трудом высвободив ногу, Осип присел и взглянул на коня. Тот как-то странно распластался на брюхе, растопырив и подломив ноги, вытянув храп. Был он недвижен и тих. Но когда Осип поднялся и, хромая от боли в ноге и боку, склонился над конем, то почувствовал теплую струйку воздуха из лошадиных ноздрей. Жив!

Крики, улюлюканье, свист — все эти звуки перебил скрип тормозов и звонкий перестук буферов. А затем наступила тишина.

Испуганный ею более, чем воплями толпы, Осип повернул голову и прямо перед собой увидел запыленный вагон и в проеме распахнутой двери широкогрудого командира в начищенных до блеска хромовых сапогах, отутюженных галифе и суконной солдатской гимнастерке, на которой ярким цветом алел бант, а в нем орден в виде маленького Красного знамени.

Лицо незнакомого командира было гневным.

Конник на перроне медленно поднялся, и Блюхер разглядел, что это молодой, ладно сбитый крепыш, одетый не по форме, щеголевато: во френче, красных галифе, хромовых сапогах. Факт, этот парень плюет на армейскую дисциплину и порядок.

— Кто таков? — зло бросил Блюхер встречающим. — Не знаете?

— Знаем. Захаренко, рассыльный кавполка…

Блюхер пожевал губами, так уж ему хотелось в ярости отпустить «круглое», как именовали в его окружении, словечко, но сдержался. Не с брани же начинать главкому.

Взбулгаченная толпа угомонилась при виде вступившего на платформу большого военного начальника, и в тишине на всю Читу-II разнесся громкий и звучный голос человека, привыкшего повелевать, знающего, что его приказ неукоснительно исполнят:

— Передайте комполка: примерно наказать. Приказываю: двадцать суток сортиры чистить. Двадцать суток…

Легко ступая, привычно преодолевая боль в бедре, Василий Константинович обошел встречающих, пожал им руки и зашагал к выходу на привокзальную площадь.

6

«Сортиры чистить… Сортиры чистить», — все слышалось Казачку. Он стоял у распластанного коня, а вокруг толпился народ. Люди больше не кричали, не бранились: видимо, поняли, что лихачу и так досталось изрядно. Кто-то из толпы посоветовал: