Читаем без скачивания Страж фараона - Михаил Ахманов

От такой перспективы он побледнел, и Сенмут, истолковав его бледность как признак усталости, кивнул на ложе.

– Спи, брат! Ичи-ка не проходит бесследно ни для дающего, ни для берущего. Спи! В эту ночь я буду стоять на страже вместе с воинами, охраняя твой сон, а завтра мы отправимся в дорогу. Поплывем к острову Неб, и дальше – в Уасет, в столицу! Ты со мной, а это значит, что боги благословляют наш путь.

Палуба качнулась под ногой Сенмута, когда он спрыгнул на берег. Семен устроился в углу, напротив спящего Инени; жрец дышал тихо и ровно, его лицо и обнаженные руки сливались с наступившим сумраком, белая одежда казалась клочком расплывшейся под стеной туманной мглы. Закрыв глаза, Семен думал о своем двойнике, о Сенмене, ваятеле фараона, погибшем от копья кушитов. Или, может быть, от палицы, что дела, в общем, не меняло… Может быть, правы буддисты, верящие в переселение душ, в их бесконечную реинкарнацию, гибель и возрождение в новых живых существах? Может быть, Семен Ратайский и есть тот самый Сенмен, вновь облеченный через столетия плотью и кровью? Может быть, таинственная сила, которую брат называет богом, а он – судьбой, отправила его сюда с какой-то целью?

Если так, все объяснялось разумно, в соответствии с логикой. Когда-то он был Сенменом и умер в битве возле нильских порогов, чтобы возродиться в полях Иалу, то бишь в двадцатом веке; но память сердца влекла его назад с такой необоримой мощью, что ткань времен вдруг треснула и раздалась… Может быть, чуть-чуть помог Осирис? Почему бы и нет? Впрочем, неважно, главное в другом: если его гипотеза верна, то значит, после цепочки бесчисленных перерождений, он возвратился на свое место во времени и пространстве. Туда, где ему надлежит быть.

Подумав об этом, он успокоился и заснул.

В следующие четыре дня, пока судно неторопливо спускалось вниз по течению, Семен обогатился массой сведений. Во-первых, теперь он знал, что плывет по широким водам Хапи где-то между третьим и вторым порогами, что их корабль скоро покинет немирную страну Иам с ее разбойничьими племенами и окажется в краях хоть и не слишком цивилизованных, зато относительно безопасных. Эти местности за вторым порогом носили странные, ничего не говорившие ему названия – Сатжу, Иртег, Вават; имена то ли поселений и народов, то ли правивших ими вождей, плативших дань и подчинявшихся Великому Дому.

Второй прояснившийся вопрос затрагивал полномочия Сенмута и цели его экспедиции. Оказалось, что обретенный брат, несмотря на молодость, был царским зодчим и вельможей-семером, носившим титул Уста Великого Дома, а это значило, что, исполняя приказы владыки Обеих Земель, он обладал законными правами требовать и получать от хаку-хесепов работников, воинов, повозки, корабли и пропитание. Эти хаку-хесепы были для Семена личностями давно знакомыми – номархами, или правителями номов, но греческого слова «ном» на нильских берегах не знали; тут провинция звалась иначе – сеп.

Пожалуй, самой значительной персоной из хаку-хесепов являлся наместник Рамери, хранитель Южных Врат, правивший в кушитских землях за первым порогом. Там добывали золото, медь и самоцветы, но главным богатством все же считался строительный камень, великолепный розовый гранит, вещь совершенно незаменимая, пригодная для обелисков и статуй, а также для облицовки храмов, дворцов и пирамид. Помня об этих богатствах юга, фараоны с древних времен не обделяли хранителей Врат вниманием, посылая на край своей державы то соглядатаев, то ревизоров или иных чиновников, а временами – целые геологические экспедиции. Над нынешней и начальствовал Сенмут.

Повод для нее был таков. Джехутимесу Первый, дед правящего фараона, добрался со своими армиями до третьего порога и выстроил там цитадель, внушавшую трепет разбойникам-нехеси – иными словами, кушитам из страны Иам. Со временем, однако, этот форпост захирел и превратился в пункт для сбора дани, слоновых бивней, шкур и ароматных смол, а также в место ссылки, куда отправляли проштрафившихся офицеров и солдат. Это было еще одним наказанием, сопровождавшим основное, коим являлось лишение чести, а значит, милости богов, благоволения царя и достойного погребения. Лишенцы, сотни две или три, сохли заживо средь знойных плоскогорий, а вместе с ними страдал безвинный человек – Туати, комендант затерянной в дебрях юга крепости.

Верный способ покончить с таким унизительным положением был хорошо известен и одинаков во все времена: выслужиться перед начальниками. И вот хитроумный Туати донес Великому Дому, а заодно и хранителю Врат, что в подчиненных ему областях нашелся превосходный камень – нефер-неферу, из наилучших лучший, каким подобает украшать лишь храмы Амона и царские усыпальницы. Письмо из дальних пределов повергли к стопам казначея Нехси, третьего из государственных мужей Та-Кем, и тот послал с проверкой на юг Сенмута, царского зодчего. Как выяснила беспристрастная ревизия, камень в землях Туати имелся, и очень даже неплохой, но вывезти его к реке казалось делом безнадежным – для этого пришлось бы рыть канал или прокладывать дорогу тысяч в двести локтей. Сенмут выяснил это на третий день, затем намекнул Туати, что есть места похуже третьего порога, и, покинув его в тоске и печали, отправился в обратный путь, прихватив заодно мешки с благовониями и прочей кушитской данью. Плыли, как обычно, в светлое время, а на ночь приставали к берегу, и на одной из ночевок их подкараулили нехеси. Банда оказалась велика; быть бы путникам в полях Иалу, если бы не Семен с его кувалдой. Ее, кстати, не позабыли, бережно упрятав в сундук из розового дерева, принадлежавший Сенмуту. Железо в стране Та-Кем считалось великой ценностью, а кроме того, этот увесистый молот в глазах египтян был предметом священным, доставленным прямо из царства Осириса.

Третье и последнее: он уже различал физиономии, говор, имена воинов. Сперва все они, кроме бледнокожего рыжего ливийца, казались Семену одинаково смуглыми, кареглазыми, темноволосыми, но острый глаз художника быстро подметил различия в оттенках кожи, телосложении и возрасте. Не все из них являлись солдатами; самый юный – тот, что прислуживал Инени, а заодно и Семену – был учеником жреца. Этот симпатичный темноглазый парень, будущий зодчий и писец, откликавшийся на имя Пуэмра, проходил сейчас курс наук по выживанию: дрался с дикими кушитами, греб, ворочая тяжелое весло, разжигал костры, готовил пищу и даже стоял у руля.

Последнее случалось нечасто, так как Мерира, мастер паруса и корабельщик, предпочитал не выпускать из рук рулевое весло. На вид Мерире было за пятьдесят, и выглядел он тощим и жилистым, прокаленным ветрами и солнцем, а в профиль напоминал топор с острым выступом носа посередине лезвия. Родился Мерира в Хетуарете, одном из городов Дельты, и плавал по Реке и морским просторам тридцать, если не более, лет. Похоже, не только плавал – шрамы на теле намекали, что побывал он во всяких переделках и свел знакомство не только с парусами, но также с копьем и секирой. Был корабельщик угрюм, ворчлив, себе на уме и к каждым трем словам добавлял еще три – или проклятие, или площадную брань, а то и богохульство. Семену он нравился чрезвычайно; если закрыть глаза и слушать Мериру, казалось, будто вернулся домой, в славный город Питер, и трешься у пивного ларька плечом к плечу с братьями-пролетариями.

У одного из раненых, мужчины внушительного роста и атлетического сложения, кожа отливала цветом кофе, губы выглядели слишком пухлыми для роме, а нос – более широким и плосковатым. Звали его Ако, и был он маджаем, то есть наемником из Куша, но не из дикой страны Иам, а из мест восточней первого порога. В ночной схватке ему проткнули голень дротиком, но Ако не унывал и активно лечился пивом – глотка у него казалась бездонной. Другим наемником был ливиец Техенна, отличавшийся от египтян белой кожей, огромными сине-зелеными глазами и гривой огненных волос. Этот сын песков и зноя родился в никому не ведомом оазисе Уит-Мехе в Западной пустыне, что-то не поделил с вождем, то ли козу, то ли жену, по каковой причине ему собирались отсечь конечности, а остальное скормить шакалам. Но парень он был прыткий и знакомству с шакалами предпочел казенный хлеб на нильских берегах.

Эти трое, Мерира, Ако и Техенна, были людьми Сенмута, служившими ему уже не первый год. Шестеро остальных, а также все погибшие при нападении нехеси, являлись воинами, корабельщиками и гребцами из подчиненных Рамери отрядов и обитали в неведомом Семену городе Неб. У него было еще одно название, очень поэтичное – Город, стоящий среди струй, – но с чем оно связано, оставалось пока для Семена загадкой.

Все чаще он размышлял над тем, что понимает слова, но не смысл сказанного. «Сегодня двенадцатый день мехира, – сказал Сенмут, – а в месяце атис берег будет затоплен…» И еще сказал: «Инени боялся, что магия ичи-ка тебя убьет или сделает безумцем…» Ичи-ка – «забрать душу» в дословном переводе… И что это значило? О какой магии шла речь? Каким временам года принадлежали месяц мехир и месяц атис? Была ли сейчас весна или осень, тянулось ли лето или наступала зима? В языке роме не имелось таких слов, и времен года – поразительно! – было не четыре, а только три: Половодье, Всходы и Засуха.