Читаем без скачивания Синеглазая Касси - Кэтрин Спэнсер

– Ты могла вернуться домой, – возразила Сьюзен и нерешительно добавила: – После.

– Мама, я не вернулась, чтобы наказать тебя, ведь очень долго я считала, что ты бросила меня, когда я больше всего в тебе нуждалась.

– Я сделала то, что считала наилучшим для тебя. А чего бы ты хотела? Остаться здесь, где все тебя знают, и разрушить свою жизнь? Прошлое всегда преследовало бы тебя.

– Оно и так преследовало меня, мама. Неужели ты думала, что я смогу забыть свою маленькую дочку?

– Я на это надеялась.

– А ты забыла бы меня, мама? Может ли женщина забыть рожденного ею ребенка?

– Перестань, Имоджен! – Сьюзен так резко опустила серебряный чайник на столик, что у Имоджен зазвенело в ушах. – Этот разговор меня расстраивает, и, если говорить откровенно, подобные темы – дурной тон.

– Да, ты не изменилась. – Имоджен с разочарованием поняла, что матери снова удалось обидеть ее. – Наверное, кое-что мы не сможем простить друг другу.

Сьюзен явно разволновалась, ее щеки вспыхнули лихорадочным румянцем.

– Это не так, по крайней мере с моей стороны. Я счастлива видеть тебя. Если есть возможность начать заново, я хочу попытаться. Но сразу предупреждаю: ничего не получится, если ты будешь постоянно бубнить о том, что лучше не трогать. Вся та история закончена и забыта.

– Только не для меня! Как я могу забыть, если никогда даже не видела своего ребенка? Сегодня я беременна, чувствую, как она стучится во мне, а назавтра она мертва! И ты хочешь, чтобы я вела себя, будто ее никогда не было?

– Имоджен, я тебя умоляю! – Мертвенно побледнев, Сьюзен поставила чашку с блюдечком на столик и сжала виски падьцами с ярко-красными ногтями.

Мать все-таки нездорова, поняла Имоджен, охваченная угрызениями совести. Косые лучи катящегося к горизонту солнца безжалостно освещали искаженное болью красивое лицо, жестоко подчеркивали морщинки вокруг глаз и рта... К счастью, вошла горничная.

– Гостья будет ужинать, мадам?

– Боюсь, что нет, – ответила Сьюзен. – У меня начинается приступ мигрени. Прости, Имоджен, но мне придется лечь в постель.

– Конечно, мама. Я могу тебе чем-нибудь помочь? Аспирин, может быть?

– Нет, спасибо. У меня на такие случаи есть специальное лекарство. Молли мне поможет. Визит явно подходил к концу.

– Тогда не надо меня провожать. Я позвоню тебе завтра, если можно.

– Конечно.

Имоджен хотелось обнять мать, но она не решалась. Когда Сьюзен поднялась с дивана и покачнулась, стало ясно, что ей действительно очень плохо. Имоджен ласково коснулась материнской руки.

– Мама, мне очень жаль, если причина приступа – мой приход.

– Боюсь, я сама виновата. – Сьюзен крутила кольца на тонких пальцах, хмурилась, словно решала какую-то сложную задачу. Наконец она глубоко вздохнула, подняла голову и тихо сказала: – Имоджен, может быть, пока ты в городе, поживешь дома? Я бы очень хотела, чтобы ты остановилась здесь. Я... я очень скучала все эти годы.

Чего-чего, а подобного признания Имоджен не ждала. Она была тронута до глубины души и потрясена тем, что всего от нескольких слов начали затягиваться такие глубокие раны.

– Я не хочу стеснять тебя, мама, в отеле очень удобно.

– Но твой дом здесь. Если ты хочешь найти путь к примирению, естественно начать поиски под той крышей, где все так ужасно изменилось.

– Хорошо. Спасибо, мама, – чуть не расплакавшись, едва слышно прошептала Имоджен.

– Я выезжаю. Пожалуйста, подготовьте мой счет и через полчаса пришлите кого-нибудь за багажом.

Юный портье встревожился.

– Надеюсь, ничего не случилось, мадам? Может, какие-то претензии к обслуживанию?

– Никаких, – улыбнулась Имоджен. – Все прекрасно, лучше и не бывает.

Похоже, ее опрометчивое заявление сглазило удачу. События стали развиваться с бешеной быстротой и совсем не так, как хотелось бы.

Когда двадцать минут спустя раздался стук, Имоджен распахнула дверь, справедливо полагая, что пришел коридорный за багажом. Только вместо коридорного на пороге, грозно сверкая глазами, стоял Джо Донелли.

– На твоем месте я бы предложил мне войти, – заметил он, не дождавшись приглашения от застывшей, как статуя, Имоджен. – Не думаю, что ты хочешь оповестить весь этаж о причинах моего появления.

Раньше Джо, уверенный в своей неуязвимости, был готов бросить вызов всему миру, теперь же самоуверенность уступила место решительности, готовой перерасти в бурю гнева при малейшей провокации. И почему-то Имоджен показалось, что именно она спровоцировала его гнев.

– Что тебе нужно? – спросила Имоджен, отшатываясь и невольно пропуская его в комнату. Джо последовал за ней и прикрыл дверь.

– Кажется, я вовремя, – он кивнул в сторону лежащего на кровати раскрытого чемодана. – Вижу, ты снова собираешься бежать.

– Я никуда не бегу, Джо Донелли. Я переезжаю к маме на то время, что буду в городе... В общем, я не собираюсь ничего тебе объяснять.

– Неужели, Имоджен? А я думаю совсем иначе, – возразил Джо, наступая, и она пятилась, пока не наткнулась на кровать, и села, чтобы не упасть. – Можешь начать объяснения со своего побега из города восемь лет назад. – Он сложил руки на груди и чуть расставил ноги, всем своим видом показывая, что добьется своей цели. – Не говори только, что меня это не касается. Теперь это мое личное дело.

Его вкрадчивый голос так отчетливо контрастировал с угрожающей позой, с леденящим взглядом, с суровой линией губ, что Имоджен задохнулась от страха. Она судорожно сглотнула комок в горле, отчаянно пытаясь найти ответ, который положил бы конец допросу. – Я уехала на год в Швейцарию. В колледж.

Джо обхватил ее запястья длинными сильны ми пальцами и рывком поставил ее на ноги.

– Врешь! У тебя был ребенок. Мой ребенок.

Кровь моментально отхлынула от ее лица. Голова закружилась. Джо Донелли, которого она знала и боготворила, никогда бы не обошелся с ней так жестоко, никогда бы так безжалостно не бросил в лицо столь страшное обвинение... Но этот мужчина был незнакомцем.

– Я прав? – Джо схватил оба ее запястья одной рукой, а другой поднял ее подбородок, заставил поднять голову и встретить его взгляд.

Имоджен молчала, и ее молчание сильнее любых слов подтверждало ее вину. Когда-то она задрожала бы от счастья, если бы оказалась так близко от него, что могла бы разглядеть начавшую пробиваться щетину на подбородке. Однако сейчас она видела лишь холодный огонь его глаз и губы, сведенные яростью. Так негодовал бы обманутый мужчина или свободный человек, если бы кто-то посмел попрать его права.

«Почему «если бы»? – напомнила ей совесть. – Его права были попраны, он был обманут. И это сделала ты. А он от кого-то узнал правду, которую должен был услышать от тебя много лет тому назад. Неудивительно, что он в ярости. Неудивительно, что он считает твой поступок непростительным».