Читаем без скачивания Карибский капкан - Давид Павельев

Став министром, Рамирес узрел суть демократичного и гуманного правосудия. Уголовники, после привычной встречи с сотрудниками полиции, отправлялись на парочку лет «отдохнуть в санатории», как называл это сам министр. Несогласие с этим приницпом сделало его рьяным противником демократии Гонзалеса, да и демократии вообще. Он призывал вновь ввести смертную казнь за самую малейшую кражу. Основным доводом его оппонентов было то, что это вернёт страну в эпоху Мерды, установит гнетущую атмосферу страха и недоверия. Рамирес продолжал настаивать на том, что это – единственный путь, способный привести страну к процветанию.

Президент Гонзалес испытывал к Рамиресу смешанные чувства. С одной стороны он сильно уважал своего оппонента за его безупречную преданность народу и безукоризненное исполнение своего долга (уважал, возможно, больше, чем самого себя). С другой стороны боялся его, видя в нём тень генерала Мерды. Похожие чувства питал к президенту и министр, разве что позволял в его отношение куда большую резкость, ибо критика его была просто безжалостной. Они оба были максималистами.

Политиком в полном смысле слова Рамирес стал уже тогда, когда криминогенная обстановка в стране пошла на убыль. Произошло это отнюдь не потому, что теперь министр мог позволить себе расслабиться и заняться чем-нибудь ради искусства. Просто Рамирес осознал, что при ненавистной ему демократической системе полностью подавить преступность невозможно: после небольшого «отдыха» рецидивисты вновь выйдут на свободу, и отправятся на банановые плантации. Только отнюдь не для того, чтобы на них работать. А с ними пойдёт и новое поколение «порочных».

Но, как было замечено раньше, Рамирес был максималистом. Его отнюдь не прельщала роль пастуха, который провожает уголовников из «санатория» на плантацию, помахивая им вслед белым платочком и смахивая наивную слезу, означавшую надежду на исцеление их душ, а затем возвращает их обратно в кандалах чтобы продолжить работу «по перевоспитанию». Министру очень хотелось изничтожить «порочных» совсем, на корню, а для этого нужно было выйти за рамки демократии, и даже немножко побыть диктатором. А начать с того, чтобы стать президентом. Для этого необходимо из чиновника превратиться в настоящего политика, который с трибун рапортует о своих невероятных успехах и о том, что это всё ещё цветочки по сравнению с тем, что он может сделать, будь у него больше власти.

А успехов то у него как раз то и не было. Как ни парадоксально, всё то, что считается успехом для полицейского чиновника, для политика – только лишь его отсутствие. Круговоротом уголовников в природе никого не удивишь. Для того, чтобы победить на предстоящих выборах любимого народом президента Гонзалеса нужно что-нибудь более существенное. Например, самолично уничтожить наркомафию.

Которой, к слову, тоже нет, на сей раз благодаря общим их с президентом усилиям. Возникшая было надежда на инцидент с макаками, который мог хотя бы создать видимость присутствия в стране наркомафии, тоже растаяла. Рамирес был в отчаянии. Наркомафии не было, а он не мог даже её придумать! Единственное, что его успокаивало, была мысль о том, что и его соперник находился в том же положении, что и он. У Рамиреса было даже преимущество – он, в отличие от Гонзалеса, президентом не был, и его не давило бремя невыполненных обещаний.

И вот теперь, как и двадцать лет назад, появляется мифический русский старикан, точно джин из бутылки, и грозит стереть в прах всё его, Рамиреса, преимущество. Ну где же справедливость?!

Самое время взглянуть на жизнь философски. Ведь всё это – всего лишь навсего идея. Никого не заставишь смотреть на жизнь также, как ты. Даже если ты сожалеешь об этом: взгляд то правильный.

Он, министр Рамирес, многого достиг в жизни своим упорным трудом. Заслужил всеобщий почёт и уважение. Его взгляды разделяет множество человек, у него есть свои последователи, высоко ставящие его авторитет. Что и кому ему теперь нужно в жизни доказывать? Зачем стремиться лезть выше, драться до потери последних зубов чтобы взвалить на себя лишнюю ответственность? Не проще ли удалиться на какую-нибудь тихую прохладную фазенду, писать свои мемуары и смотреть на жизнь философски?

Но вновь противоречивость характера министра неожиданно напомнила о себе. Стоило ему подумать о мирной жизни и мемуарах, как в мозг клином вонзилась другая, совсем противоположная мысль:

«Обо всём этом ты думаешь, потому что ты бессилен что-либо изменить. Зарываешь голову в песок, как страус. А какой-то Гонзалес, который слабее тебя, выиграет партию без боя!»

Вентиляторы за спиной министра принялись усердно жужжать. Они заметили, что тот вновь начал нагреваться и вот-вот шкала допустимой температуры достигнет предела. А тогда… Безусловно, эти двое заслуживали самых почётных государственных наград и достойной пенсии.

– Разрешите, господин министр…

В кабинет робко просочился секретарь министра, молодой, похожий на большую мышь или маленькую крысу, человек. Ему было известно о том, что министр был в приподнятом расположении духа, и потому ему очень не хотелось быть навязчивым. Он вёл себя как ребёнок, который боится спугнуть бабочку. Ведь он так надеялся на увеличение премии сотрудникам! Сверкнувший, как молния, взгляд Рамиреса рассеял его надежды.

– Я вас слушаю, синьор Санчес.

– Вас спрашивает один господин…

Секретарь аккуратно положил на стол перед министром внушительных размеров визитную карточку, напоминающую меню в дорогом ресторане. Золотыми буквами, украшенными витиеватыми вензелями, на ней было вытиснено:

«Синьор Рафаэль Августо Габриэль Базилио Эрнесто де Паскуалес де Аврелио. Дипломат.»

Министр без особого энтузиазма пробежал глазами карточку, и равнодушным голосом спросил:

– Чего ему надо?

– Он говорит, что по личному вопросу.

– Все кому не лень будут отрывать министра от работы! Можно подумать, я здесь целыми днями колю задницей орехи!

Ворчание Рамиреса можно было бы назвать добродушным, потому как ворчал он чисто ради соблюдения приличий. «Все кому не лень» не распространялось здесь на дипломатов, особенно из более развитых экономически стран (то есть, почти всех стран). Наверняка он пришёл улаживать какое-нибудь недоразумение, скорее всего, жаловаться на какого-нибудь полицейского, который загородил своей фигурой туристам красивый пейзаж для фотографий. Рамиресу даже захотелось послушать его, чтобы хоть как-то отвлечься от своих весьма мрачных мыслей.

– Пусть заходит.

Секретарь чинно поклонился и стрелой выскочил из кабинета. В следующий момент вместо него в дверях возник аккуратный, стройный, среднего роста человек, одетый в элегантный светлый костюм с шёлковым шейным платком бордового цвета. На лацкане его пиджака красовалась булавка с крупным изумрудом. Его лицо также напоминало какого-то зверька: маленькая нижняя челюсть, маленькие глазки, слегка оттопыренные уши. Но улыбка, демонстрирующая ряд миниатюрных зубов, наводила на мысль скорее о мангусте или горностае, нежели о мыши или крысе. Что-то от зверька было и в его манере двигаться: плавно, принимая основную нагрузку на стройный и гибкий позвоночник.

Министр едва заметно поморщился: обаяние подобных типов безотказно действует на всех женщин, зелёных юношей и пожилых интеллигентов, а у старых солдат, вроде него, непременно вызывает раздражение.

– Добрый день, сеньор… как мне лучше вас называть?

– Как хотите. Лучше сеньор Паскуалес, Рафаэль Паскуалес. Меня чаще всего называют по моему первому имени.

– Присаживайтсь, сеньор Паскуалес. – Рамирес вежливо указал гостю на стул у приставного столика для совещаний, а сам подумал: «С каким удовольствием я дал бы пинка этому самонадеянному павлину!»

Дипломат протянул свою маленькую наманикюренную ладошку, и министру пришлось её пожать.

– Я очень счастлив познакомиться с вами лично, сеньор министр! Я считаю вас очень харизматичным политиком, и конечно же, одним из самых эффективных борцов с преступностью в истории. Для меня большая часть…

– Господин Паскуалес, давайте опустим это. Я вправду очень польщён.

– Конечно, конечно. Кто лучше нас с вами знает, что время не резиновое? (Эти слова очень не понравились министру, и он с интересом стал ждать продолжения фразы этого изящного наглеца) Но всё дело в том, что я решил добиться вашей аудиенции по личной инициативе, в связи с вопросом, не имеющим отношение к моей дипломатической деятельности.

– Вот как? Неужели вы просто хотели выказать мне своё почтение?

– И это, конечно же, тоже. Но подождите. Послушайте меня до конца, я не отниму у вас очень много времени. Для того, чтобы лучше раскрыть цель моего визита, следует начать издалека…

Рамирес подпёр кулаком щёку и приготовился слушать, подумав:

«Что ж, пой птичка… Всё лучше, чем терзаться бесплодными думами. Если б этот щелкопёр знал, как ему повезло. В другие минуты я бы не удержался и таки дал бы ему пинка…»