Читаем без скачивания Тропа паучьих гнезд - Итало Кальвино

— Если так пойдет и дальше, — говорит обритый, — они искалечат меня на всю жизнь.

— Почему же ты не запишешься в «черную бригаду»? — спрашивает Пин.

Обритый встает и смотрит ему прямо в лицо своими заплывшими глазами.

— Ты что, не знаешь, кто я такой?

— Нет, а кто?

— Никогда не приходилось слышать о Красном Волке?

Красный Волк! Да кто же о нем не слыхал? После каждого налета на фашистов, после каждой бомбы, взорвавшейся у комендатуры, после того, как неведомо куда исчезает какой-нибудь доносчик или провокатор, люди говорят вполголоса: «Красный Волк». Пин знает еще, что Красному Волку шестнадцать лет и что прежде он работал в «Тодте» механиком. Пину рассказывали о нем многие ребята, пошедшие работать в «Тодт», чтобы избежать призыва. Этого парня прозвали Гепеу, потому что он носил кепку на русский манер и постоянно говорил о Ленине. Он был помешан на динамите и бомбах с часовым механизмом. Кажется, даже в «Тодт» он пошел только для того, чтобы научиться обращаться с минами. В результате в один прекрасный день железнодорожный мост взлетел на воздух, а Гепеу перестал показываться в «Тодте». Он прятался в горах и спускался в город по ночам — с бело-красно-зеленой звездой на русской кепке и с большим пистолетом. Он отрастил длинные волосы и стал называть себя Красным Волком.

И вот Красный Волк стоит перед Пином — в русской кепке, но без звезды, с большой обритой головой, подбитым глазом — и плюет кровью.

— Так это ты? — спрашивает Пин.

— Я, — говорит Красный Волк.

— Когда тебя сцапали?

— В четверг. На городском мосту — вооруженного и со звездой на кепке.

— Что с тобой сделают?

— Скорее всего, расстреляют, — говорит Волк как ни в чем не бывало.

— Когда?

— Видимо, завтра.

— Ну а ты?

Красный Волк сплевывает кровь.

— А сам-то ты кто такой? — спрашивает он Пина.

Пин называет свое имя. Он давно мечтал встретиться с Красным Волком и посмотреть, как он крадется ночами по улочкам старого города. Но Пин всегда немножко трусил из-за своей сестры, которая гуляет с немцами.

— Почему ты здесь? — спрашивает Красный Волк. Тон у него почти такой же требовательный, как у допрашивавших Пина фашистов.

Теперь черед Пина пустить пыль в глаза.

— Я спер пистолет у одного немца.

Красный Волк делает благосклонную гримасу.

— Ты из отряда? — спрашивает он серьезно.

— Я-то? Нет, — говорит Пин.

— Ты не организован. Ты не в «гапе»?

Пин в восторге, что опять слышит это слово.

— Да, да, — говорит он. — В «гапе»!

— Ты с кем?

Пин задумывается на секунду, а затем выпаливает:

— С Комитетом.

— С кем?

— С Комитетом. Ты разве его не знаешь? — Пин пытается говорить снисходительно, но это ему не больно-то удается. — Такой тощий, в светлом плаще.

— Чего ты плетешь? В Комитете так много людей, что никому не известно, кто из Комитета, а кто нет. Они готовят восстание. Ничегошеньки-то ты не знаешь.

— Раз о них никому не известно, значит, ты их тоже не знаешь.

Пин не любит разговаривать с парнями такого возраста, как Красный Волк. Они всегда хотят командовать, не доверяют ему и обращаются с ним как с малым ребенком.

— Я-то их знаю, — говорит Красный Волк. — Я из «сима».[7] Еще одно таинственное слово. «Сим», «гап»… А сколько еще таких слов! Пину хотелось бы узнать их все.

— А я тоже все знаю, — говорит он. — Я знаю, что еще ты называешь себя Гепеу.

— Брехня, — говорит Красный Волк. — Не называй меня так.

— Почему?

— Потому что мы боремся не за социальную революцию, а за национальное освобождение. А когда народ освободит Италию, вот тогда мы и пригвоздим буржуазию к ответственности.

— Как это? — удивляется Пин.

— А вот так. Пригвоздим буржуазию к ответственности. Мне это объяснил комиссар бригады.

— Ты знаешь, кто моя сестра? — Вопрос к делу не относится, но с Пина хватит разговоров, в которых он ничего не смыслит, и он предпочитает говорить о вещах привычных.

— Нет, — произносит Красный Волк.

— Негра из Длинного переулка.

— А кто она такая?

— Как кто? Все знают мою сестру. Негру из Длинного переулка.

Невозможно поверить, чтобы такой парень, как Красный Волк, никогда не слыхал о его сестре. В старом городе о ней болтают даже шестилетние мальчишки и вдобавок объясняют девчонкам, чем она занимается, валяясь в постели с мужчинами.

— Смотрите-ка, он не знает, кто моя сестра. Вот так да…

Пин собирается кликнуть других арестантов и начать валять дурака.

— На женщин я теперь даже не гляжу, — говорит Красный

Волк. — Вот произойдет восстание, тогда будет время…

— Но если тебя расстреляют завтра? — изумляется Пин.

— Посмотрим еще, кто кого раньше расстреляет: они меня или я их.

— Как это так?

Красный Волк немного думает, потом наклоняется и шепчет Пину на ухо:

— У меня разработан план, если он удастся, я сбегу еще до завтра, и тогда все те фашистские ублюдки, которые меня избивали, здорово поплатятся — все до единого.

— Сбежишь, а куда ты денешься?

— Уйду в отряд. К Блондину. И мы проведем такую операцию — закачаешься.

— Возьмешь меня с собой?

— Нет.

— Ну, пожалуйста, Волк, возьми меня с собой.

— Меня зовут Красный Волк, — уточняет обритый. — Когда комиссар сказал мне, что Гепеу не подходит, я спросил у него, как же мне можно себя назвать, и он сказал: назови себя Волком. Тогда я сказал ему, что мне хотелось бы носить какое-нибудь красное имя, потому что волк — зверь фашистский. А он мне сказал: «Тогда назови себя Красным Волком».

— Красный Волк, — говорит Пин, — послушай, Красный Волк, почему ты не хочешь взять меня с собой?

— Потому что ты еще маленький, вот почему.

Поначалу, когда речь зашла об украденном пистолете, казалось, что они с Красным Волком могут стать настоящими друзьями. Но потом Красный Волк стал обходиться с ним как с молокососом, а это Пина всегда ужасно злит. Перед другими ребятами его возраста Пин может по крайней мере показать свое превосходство, рассказывая, как устроены женщины, но Красного Волка такими вещами не проймешь. А все-таки было бы так хорошо уйти с Красным Волком в отряд, устраивать большие взрывы и разрушать мосты, выходить ночью в город и выпускать автоматные очереди по немецким патрулям. Пожалуй, это даже лучше, чем «черная бригада». Вот только в «черной бригаде» носят череп, который выглядит гораздо эффектнее, чем трехцветная звезда.

Все это так необычно: он вместе с другими арестантами ест на террасе, сидя на корточках, и разговаривает с парнем, которого завтра расстреляют; повсюду вертятся флюгеры, а на башнях часовые с автоматами. Похоже на приключенческий фильм — вокруг раскинулся сад с черными тенями, отбрасываемыми силуэтами араукарий. Пин даже забыл, как его били в комендатуре: он не уверен, что все это ему не снится.

Тюремщики ставят Пина в шеренгу арестантов, чтобы развести всех по камерам.

— Ты в какой камере? — спрашивает Пина Красный Волк.

— Не знаю, куда они меня сунут, — отвечает Пин. — Я тут никогда еще не бывал.

— Мне надо бы знать, где ты находишься, — говорит Красный Волк.

— Зачем?

— После узнаешь.

Пин страшно злится на тех, кто то и дело твердит ему: потом узнаешь!

Вдруг ему начинает казаться, что в шеренге арестантов он видит знакомое лицо, очень знакомое.

— Скажи, Красный Волк, ты не знаешь вон того впереди — худющего, что едва ноги волочит?

— Обычный уголовник. Не обращай на него внимания. На уголовников не следует опираться.

— Почему? Я его знаю!

— Это пролетариат, лишенный классового сознания, — говорит Красный Волк.

IV

— Пьетромагро!

— Пин!

Надзиратель довел Пина до его камеры. Едва он открыл дверь, как Пин вскрикнул от удивления. На террасе он не ошибся: еле плетущийся арестант действительно был Пьетромагро.

— Ты его знаешь? — спрашивает тюремщик.

— Черт возьми! Еще бы мне его не знать! Это же мой хозяин! — восклицает Пин.

— Вот и прекрасно. Теперь тут вся ваша лавочка, — бросает тюремщик и запирает дверь.

Пьетромагро в тюрьме всего несколько месяцев, но когда Пин смотрит на него, ему кажется, будто прошли годы. От Пьетромагро остались кожа да кости. Желтая кожа висит на его шее дряблыми складками и покрыта колючей щетиной. Он сидит в углу камеры на клочке соломы, по бокам у него болтаются не руки, а палки. Увидев Пина, Пьетромагро встает. Обычно отношения между Пином и его хозяином всегда ограничивались бранью и тумаками. Но теперь, встретив хозяина здесь и в таком жалком виде, Пин рад и растроган.

Пьетромагро даже разговаривает теперь совсем по-другому:

— Пин! Ты тоже здесь, Пин!