Читаем без скачивания Я-истребитель - Владимир Поселягин

Мои терзания нарушил шелест травы и стон. Недоуменно подняв голову, я с надеждой посмотрел на летчика, но стонал не он, а тот второй.

– Ах ты сука, живой значит, – крикнул я злобно, и вскочив подбежал к вилам и подхватив их пришпилил поляка к земле. Навалившись всем телом на черенок, я с ненавистью смотрел прямо в глаза немолодого поляка, который закатил глаза и захрипел после чего забившись, замер.

– Тварь, – сказал я и плюнул на тело.

Встряхнувшись и дав себе две мощные пощечины чтобы придти в себя, я вернулся к нагану и достав из кармашка патроны перезарядил его. Вернувшись к телу летчика я несколько секунд смотрел в землю не решаясь посмотреть на него, меня мучила совесть, я не успел. Наконец накачав себя, я поднял голову и посмотрел на парня свесившего голову на грудь.

«Старший лейтенант» – сразу же отметил я, разглядев кубари в расстегнутом вороте летного комбинезона.

У летчика было располагающее к себе приятное лицо, с большими скулами и полными губами. Светловолосый, он ни чем не отличался от тех же поляков что убили его.

Осмотрев его, я прикинул, как снять тело летчика. Достав нож, я слазив на дерево дотянулся и обрезал стропы от чего тело лейтенанта с глухим стуком упало на землю. Спустившись, я осмотрел лейтенанта. Удар был нанесен прямо в сердце, так что он умер сразу не мучаясь. Достав из кармана документы, я прочитал их.

«Старший лейтенант Соломин Эдуард Игоревич, тысяча девятьсот семнадцатого года рождения. Сто шестнадцатый ИАП. Эх, лейтенант-лейтенант, от немцев ушел, выжил, а тут, .. эх!» – вздохнул я в такт мыслям и положив удостоверение рядом с планшетом, где была карта, и снятая кобура с ТТ, подхватил его под мышки и двигаясь задом поволок старлея к дороге, надеясь что кто-нибудь найдет его и похоронит. И действительно если не наши будут тут проезжать, так может немцы озаботятся. В кармане лейтенанта я случайно обнаружил третий магазин к пистолету, кроме того запасного что был в кармашке кобуры, который тоже забрал с собой.

Положив тело так чтобы с дороги его было видно я сбегал за вещами, и достав из планшета блокнот выдернул листок и написал все данные о нем, а так же кто его убил, сунул в один из карманов. После чего перекинув через плечо ремень с планшетом, куда убрал удостоверение летчика и ремень с кобурой, я подошел к узелкам с едой и не глядя что там, подхватил и медленно направился обратно в свой лагерь.

Вернувшись в лагерь я лег на лапник и не обращая внимания на канонаду бившую вокруг, пустым взором смотрел на так успокаивающее меня небо. Никогда я себе не представлял войну такой. В моих фантазиях я летал разя врагов направо и налево, и никак не думая что война такая грязная и подлая.

– Нужно жить дальше, – вслух подумал я. Винить себя я буду всегда, это так что ни говори, но жизнь не окончена и еще нужно выжить в приграничных боях и выйти к своим. Придя к этому решению я привел себя в порядок старым способом от которого у меня еще полчаса звенело в ухе.

Развязав большие платки, я осмотрел что мне досталось.

«О, фляга! С чем она? М-ммм, ооо молочко. Вкусное. Так сало, картошка, яйца, лук, хлеб, о табак. А это еще что?» – спросил я мысленно сам себя, с интересом вертя непонятное. На вкус оказалось что-то вроде сладкой пахлавы.

Быстро позавтракав, я убрал все что осталось из еды в свой вещмешок, отчего он раздулся, еды было действительно много, видно поляки уходили на весь день. Туда же сложил платки в которых раньше лежала еда, и повесив на плечи оба винтаря, поправил кепку и направился в ту сторону откуда прилетели советские самолеты. Я собирался прибиться к какой-нибудь авиационной части, вдруг примут.

На поле или другое открытое место я не выходил, ученый, ну ее нафиг. Поэтому шел по лесу, а где его не было кустарником или еще как.

Что было странно так это то, что за пару часов ходьбы, я не видел ни одного советского солдата, ну кроме лейтенанта конечно, если не считать постоянной оружейно-пулеметной стрельбы вокруг. Не успел я подумать об этом, как в просвете между деревьев заметил какую-то темную массу. Сняв с плеча мосинку, я взял ее наизготовку, и медленно стараясь не шуметь, направился в ту сторону.

На краю дороги уткнувшись капотом в дерево, стояла такая знакомая по фильмам полуторка. Внимательно осмотревшись, и убедившись что все тихо и вроде никого рядом нет, я осторожно, хоронясь, вышел к машине и поглядывая в разные стороны подошел к распахнутой дверце и заглянул внутрь.

Кабина была пуста, но потеки крови и пулевые пробоины, как в лобовом стекле так и в дверце, наводили на нехорошие мысли. Осмотрев почти пустой кузов, где кроме перевязанных бечевкой пачек газет ничего не было, я внимательно осмотрелся.

Те, кто расстрелял машину, и убил водителя с пассажиром, не могли уволочь их далеко. Поэтому пробежавшись по кустам, я быстро обнаружил их, недоумевая зачем их вообще спрятали если машина осталась на виду.

Присыпанные прошлогодней листвой в глубине леса, на расстоянии пятидесяти метров лежал красноармеец, по-видимому водитель и капитан со звездами на рукавах.

«Старший политрук, и красноармеец. Хм, документов нет, как и оружия. Немцы? Поляки? Не понятно!» – думал я стоя над телами.

Канонада не стихала, как и рев авиационных моторов над головой, война шла в полном ее понимании.

Вздохнув я снова присыпал тела листвой, и поправив берданку, которая постоянно сползала, вернулся к машине и выдернув пару газет, направился дальше, нужно искать наших, прибиться к какой-нибудь части. А еще через час я услышал надрывный плач.

Остановившись, я настороженно прислушался, пытаясь определить, послышалось мне или нет. Шелестевшая от ветра трава и шум пролетающего на километровой высоте девятки очередных немецких бомбардировщиков, никак не давало понять где плачут. Сделав десять шагов вперед, я понял что звук приближается. Дальше я шел уже осторожней. Сперва я почувствовал запах гари, а потом уже разглядел опушку. Звук шел оттуда.

Стволом винтовки я чуть опустил ветку кустарника, и всмотрелся в просвет. Лес заканчивался на краю неглубокого, широкого, метров в сто, оврага, по которому между кустов вилась полевая дорога пересекая его. Так вот на этой дороге стояла точно такая же полуторка, что я видел ранее, и изрядно дымила мотором. Рядом с ней стоял на коленях парень в форме, и надрывался в плаче.

«Вот дает. Я его метров за сто услышал!» – невольно покачал я головой. Прикинув примерный маршрут до машины, я немного сдал назад и пошел в обход. Идти напрямую к машине у меня не было никакого желания. Подойдя поближе, я присмотрелся к зареванному парню, который уже не так надрывался. Осмотревшись, я увидел свесившуюся из кабины руку с которой капала кровь.

Еще раз оглядевшись я вышел из кустов и подошел к парню.

– Чего надрываешься? – спросил я у него.

Испуганно вскинув голову, он схватил валяющуюся под ногами винтовку и навел ее на меня. Смотреть на широкое дуло было неприятно, но я не испугался. Затвор мосинки был открыт, и я прекрасно рассмотрел, что патронов там не было.

Как только парень стих, судорожно держа винтовку, я услышал хрип из кабины.

– Там что раненый? – не понял я.

– Р-раненый, – судорожно вздохнув кивнул тот.

«Салага ведь совсем!» – подумал я посмотрев на него.

– А ну смирно!!! Ты в каком виде боец? А ну приведи себя в порядок, – рявкнул я. Бойца нужно было привести в порядок, и именно так я считал можно было ему помочь. Для таких людей, главное чтобы рядом был уверенный в себе человек, и они горы свернут, только прикажи. Так что я знал как себя вести с подобным типом людей. Приходилось встречаться.

Сделав несколько быстрых шагов, я заглянул в кабину, пока парень застегивал верхние пуговицы гимнастерки, приводя лицо в порядок с помощью уже мокрой пилотки. Видимо хорошо его шокировал первый день войны, раз он подчинился парню в гражданской одежде.

В кабине лежал водитель, и сквозь изорванную пулями гимнастерку хрипел пробитыми легкими. Рядом сполз на пол убитый лейтенант-артиллерист. У обоих намека на перевязку даже не было.

– Твою ж мать, – зло сказал я, поняв что остались минуты. Вздохи раненного становились все короче и короче. Пытаться помочь даже не стоило думать, водитель умирал.

– Патроны есть? – не оборачиваясь, спросил я.

– Нет, товарищ ..

– Сержант, – буркнул я, ища в кармане мосинские патроны. Найдя отсчитал ровно десять штук, и отдав их парню, сказал пока он неловко вщелкивал патроны в винтовку:

– Вон бугор, займи позицию, что не так, сразу сообщай.

Как только топот сапог стих, я посмотрел на раненого. Вдруг он открыл глаза и посмотрел на меня совершенно трезвым взглядом, ничего кроме океана боли я там не увидел.

– Все хорошо, сейчас врачи подойдут и вылечат потерпи папаша, – успокаивал я сорокалетнего на вид, ефрейтора.