Читаем без скачивания Маска Красной смерти (сборник) - Эдгар По

Дозволение было получено, и мы отправились на улицу Морг. Это один из жалких парижских переулков, соединяющих улицу Ришелье с улицей Сен-Рок. Мы легко нашли дом: толпа зевак с нескрываемым любопытством смотрела на его закрытые ставни. Это было здание, типичное для Парижа, с входной дверью и с углублением в прихожей для конторки привратника. Прежде чем зайти внутрь, мы прошли по улице, повернули в боковой переулок и оказались с задней стороны строения. Дюпен осматривал дом и все, что его окружало, с необыкновенным вниманием, которого я никак не мог понять.

Мы вновь вернулись к главному входу, позвонили и вошли. В доме все оставалось в том же беспорядке. Дюпен тщательно исследовал тела убитых. Обойдя комнаты, мы спустились во двор – конечно, в сопровождении полицейского. Наш осмотр длился очень долго, мы покинули дом уже глубокой ночью. На обратном пути Дюпен зашел на несколько минут в редакцию одной из ежедневных газет.

Я уже говорил, что у моего друга были всевозможные странности и что я весьма снисходительно относился к ним. Теперь ему взбрело на ум ничего не говорить об убийстве до следующего дня. И только тогда он вдруг спросил меня, не заметил ли я чего-нибудь особенного на месте преступления.

В интонации его голоса, когда он произнес слово «особенного», было нечто такое, от чего я вздрогнул.

– Нет, ничего, – ответил я, – по крайней мере ничего, о чем бы мы не читали в газетах.

– Газеты, – возразил он, – кажется, и не поняли всей наглости преступников. Впрочем, что нам за дело до глупых суждений печати? Мне кажется, что тайну эту считают неразрешимой именно по тем причинам, по каким ее следовало бы считать простой и очевидной. Я говорю о характере преступления. Полиция смущена не видимым отсутствием причин убийства, а его жестокостью. Кроме того, ее сбивает с толку, что голоса якобы доносились из той комнаты, откуда нельзя было выйти, не встретившись на лестнице с толпой, шедшей наверх. Странный беспорядок в комнате, тело, засунутое в трубу вниз головой, страшно изуродованное тело старухи – все это совершенно парализовало полицию. А между тем в случаях, подобных настоящему, нужно думать не о том, каким образом совершили преступление, а о том, чем оно отличается от всех случавшихся прежде. Меня к разгадке тайны привело именно то, что делало ее неразрешимой в глазах полиции.

Я смотрел на друга в немом изумлении.

– Я жду теперь, – продолжал он, взглянув на дверь, – человека, который хотя и не являлся действующим лицом в страшной драме, но тем не менее должен быть причастен к ней. Скорее всего, он не виноват в преступлении. Я надеюсь, что не ошибаюсь в предположении, так как на нем я основываю свою надежду разгадать загадку. Я жду этого человека с минуты на минуту. Конечно, он может и не прийти, но, вероятнее всего, явится. Если он придет, надо внимательно следить за ним. Вот пистолеты. Мы оба хорошо знаем, что с ними делать, когда того потребует необходимость.

Я взял пистолеты, сам не понимая, что делаю, и едва веря своим ушам. Дюпен между тем продолжал:

– Голоса, доносившиеся сверху, в то время как свидетели поднимались на лестницу, не были голосами несчастных женщин – это уже доказано и избавляет нас от попытки дознаваться, не убила ли старуха свою дочь и не убилась ли потом сама. Я исхожу из убеждения, что у госпожи Л’Эспане не хватило бы сил всунуть тело дочери в трубу. Повреждения же на ее собственном теле опровергают предположение о самоубийстве. Следовательно, убийство совершено третьими лицами, голоса которых и раздавались наверху. Теперь извольте обратить ваше внимание на нечто особенное в показаниях, касающихся голосов. Что вы заметили?

– Я заметил, что все единогласно признавали грубый голос голосом француза, а относительно резкого голоса, или хриплого, как определил его один свидетель, мнения расходятся.

– Вы говорите об очевидном, – заметил Дюпен, – но не об особенном. Вы не заметили одну существенную деталь. Все свидетели сходятся во мнении относительно грубого голоса и расходятся относительно резкого, но дело не в разногласии, а в особенности этого разногласия. Вы заметили, что итальянец, англичанин, испанец и голландец утверждают, будто слышали голос иностранца, но не соотечественника? Всякий говорит о национальности, совершенно ему не известной. Француз говорит, что слышал голос испанца, но что испанский язык ему незнаком. Голландец, не знающий французского языка, говорит, что слышал голос француза. Англичанин утверждает, что это голос немца, но прибавляет, что он не понимает по-немецки, и так далее. Все основываются на интонации. Странен же должен быть голос, о котором делаются подобные показания и в которых представители пяти европейских народов не находят знакомых звуков. Теперь я обращу ваше внимание на следующие разногласия. Один свидетель описывает голос так: «Скорее хриплый, нежели резкий», другой говорит: «Отрывистый и быстрый». Свидетели не разобрали ни слов, ни даже звука, сколько-нибудь похожего на слово.

Сопоставления этих показаний совершенно достаточно, чтобы возбудить подозрение и указать путь, по которому надо идти к открытию тайны.

Итак, у меня зародилось подозрение, и я решил провести осмотр комнаты. Перенесемся в эту комнату. Прежде всего надо узнать, каким образом убийцы могли скрыться с места преступления. Двери нашли затворенными, труба оказалась слишком узкой наверху, полиция поднимала пол, осматривала стены, потолок и не нашла тайного выхода.

В комнате два окна. Одно из них не заставлено мебелью и полностью доступно. Нижняя сторона другого загорожена изголовьем кровати, очень массивной, приставленной к самому окну. Осмотр говорит, что первое окно было плотно закрыто изнутри. Оно не поддалось, когда свидетели пытались отворить его. В его раме с левой стороны провертели буравом большую дыру и нашли гвоздь, вбитый чуть ли не до шляпки. Осмотрев другое окно, нашли такой же гвоздь, а отворить раму оказалось также невозможно. Полицейские уверились, что преступники не могли уйти через окна, и потому не выдергивали гвоздей и не пробовали отворять рамы.

Я произвел более тщательный осмотр – мне надо было доказать, что невозможность открыть окна – только кажущаяся. Я рассуждал так: убийцы убежали через одно из окон и, следовательно, не могли запереть его изнутри. Окна были хорошо закрыты – значит, они закрывались сами собой. Другого варианта нет и не могло быть. Я был уверен, что найду какую-нибудь пружинку, и не ошибся: я ее нашел, надавил и, довольный своим открытием, не стал открывать окна.

Я вставил гвоздь на место и внимательно осмотрел его. Если человек, вылезая из окна, захлопнул бы его, защелка сработала бы и гвоздь не мог бы оказаться на своем месте. Это соображение было очевидно и облегчало мои исследования: убийцы должны были выйти в другое окно. Предполагая, что защелки обоих окон одинаковы, я должен был найти разницу в гвоздях или в способе их крепления. Я влез на изголовье кровати и сверху тщательно осмотрел другое окно. Протянув руку, я нашел пружинку защелки и убедился в том, что она точь-в-точь такая, как и в другом окне. Тогда я начал осматривать гвоздь. Он был столь же большой и точно так же вбит до самой шляпки.

Вы, может быть, думаете, что меня смутило мое открытие? Напротив, я не совершил ни одного промаха, ни на минуту не выпустил из виду следа, не потерял ни одного звена моей логической цепи. Последним звеном был этот гвоздь. Он во всех отношениях походил на гвоздь в другом окне, но сей факт становился ничтожным ввиду главного соображения – что на этом гвозде оканчивается путеводная нить. В гвозде, вероятно, что-нибудь было испорчено. Я стал его ощупывать, и шляпка с кусочком гвоздя осталась у меня в руках, конец же гвоздя – в отверстии. Этот слом был старый, так как края заржавели; очевидно, гвоздь переломился от удара молотка, вдавившего шляпку в раму. Я тщательно вложил на прежнее место шляпку с кусочком гвоздя, снова принявшего вид цельного. Затем надавил пружинку и тихонько открыл окошко – головка гвоздя подвинулась вместе с рамой, тогда я запер окошко, и гвоздь опять встал на место и казался цельным.

Загадка была разгадана: убийца убежал через окно, примыкающее к постели. Захлопнулось ли окно само за убийцей или было заперто, в любом случае оно закреплялось защелкой, а полиция приписала это гвоздю и дальнейшие розыски сочла излишними.

Теперь мне надо было понять, каким образом убийца достиг окна. Я думал об этом, когда мы обходили здание. Футов за пять с половиной от окна идет громоотвод, но по нему трудно было бы добраться до окна, а тем более влезть в него. Ставни четвертого этажа совершенно особенные, вышедшие из моды; такие ставни можно еще встретить в Лионе и в Бордо. Их делают как обыкновенную одностворчатую дверь, нижняя часть прозрачная, решетчатая, и за решетины можно ухватиться руками. Эти ставни шириной фута в три с половиной. Когда мы осматривали их, они были открыты наполовину, то есть образовывали прямой угол со стеной. Вероятно, полиция, осматривая дом с задней стороны, не обратила внимания на ширину ставней или сочла это неважным. Решив, что бегство из окон было невозможно, полицейские стали осматривать дом спустя рукава.