Читаем без скачивания Русская душа и нерусская власть - Татьяна Миронова

психологии, многие русские ринулись жить по канонам западноевропейской цивилизации, резко отличающейся от нашей русской цивилизации ценностными ориентирами и языковой картиной мира. Западноевропейские ценностные установки и языковую картину мира очень точно охарактеризовал философ Эрих Фромм в фундаментальном труде «Иметь или быть»: «Общество, принципами которого являются стяжательство, прибыль и собственность, порождает социальный характер, ориентированный на обладание, и как только этот доминирующий тип характера утверждается в обществе, никто не хочет быть аутсайдером, а вернее, отверженным; чтобы избежать этого риска, каждый старается приспособиться к большинству, хотя единственное, что у него есть общего с этим большинством, — это только их взаимный антагонизм».

В чем главное отличие языковой картины мира русского, которого рьяно принялись перевоспитывать в духе приобретательства и вожделения богатства, от языковых представлений европейца — англичанина, француза, немца? Отличие в том, что европеец всегда стремится к обладанию, приобретательству, жаждет проглотить и присвоить весь мир, недаром Фромм роняет обобщающую фразу — «никто не хочет быть аутсайдером», а русский — русский предпочитает просто жить и действовать.

Различие проистекает из коренного расхождения наших языков в видении мира, отношении к миру. Ключевой для европейских языков — общеиндоевропейский корень, выражающий значение приобретательства — латинское habeo, английское have, немецкое habe, греческое eho. Этот корень организует грамматику прошедшего времени данных языков, он лежит в основе английского слова happiness (счастье), он коренится в английском chopping (покупки), составляющем сегодня средоточие жизненных целей у человека общества потребления. И в русском языке, конечно же, сохранился этот древний индоевропейский корень, но в каких же словах: хапать, хавать, хватать, хитить. В отличие от европейских языков в русском языке этот корень не участвует ни в каких грамматических структурах, он вообще находится на периферии языка, обозначая весьма неприглядные для русского мышления понятия — хитрость, хищничество. Слова, синонимичные понятиям стяжательства, рвачества, делячества, воровства, захватничества. Причем habeo, have, habe ни в коем случае не переводятся на русский язык словами с таким же корнем, уж слишком негативны эти речения, они последовательно заменяются у нас глаголом иметь. Хотя глагол этот обладает совершенно иным исконным языковым смыслом — корень им-означает — «внутренне присущий, свойственный чему-либо», этот корень содержится в слове имя, где обозначает внутренние свойства человека или вещи, этот корень, пусть и не участвует в грамматике русского языка, но образует множество глагольной лексики, которая описывает манипуляции человека с другими людьми и вещами — принять, взять, обнять, перенять, унять, снять, отнять, разнять, разъять. Слова имущество и имение содержат тот же корень. Но в отличие от хапанья и хватанья, данные слова означают вполне нейтральные с русской точки зрения понятия, не несущие стяжательского, грабительского смысла.

Другие же русские слова, связанные с приобретательством, также не имеют подобного индоевропейского корня: приобрести буквально значит — найти, получить — взять по случаю, добыть и достать — достигнуть существующего, овладеть и обладать — получить власть над вещью. Так что понятия об обладании в русском языке и в западноевропейской картине мира — разные. И конечно же, различны взгляды на жизнь в свете этих понятий.

Главное различие состоит в том, что у западноевропейца подход к миру — захватнический, у русского же — бытийный, что сказывается практически во всех областях нашей жизни — в обучении, в общении, в любви и браке, в вере и религии, и даже во власти. К примеру, обучение по принципу приобретения подразумевает приобретение знаний, их накопление путем механического запоминания, как собирание товара, купленного за деньги. Обученные таким образом люди становятся обладателями коллекций чужих мыслей, идей, высказываний, при этом они не склонны думать и творить самостоятельно, вырабатывать собственные идеи. Методика тестирования — наилучший способ проверки подобных знаний, не случайно она внедряется в нашу образовательную систему именно сегодня вместе с западными принципами обучения.

Обучение по принципу бытия подразумевает использование полученных знаний для выработки собственных представлений и идей. Учение, наука, навык, обычай — все это русские слова, обозначающие соединение получаемых знаний с жизнью, с собственным опытом. Творческое задание — сочинение, многовариантное решение задачи, проект, изобретение — формы приобретения и проверки знаний при этом принципе обучения.

Столь же различны в западноевропейской и русской картинах мира подходы к общению и принятию решений. Общение по принципу приобретения представляет собой отстаивание своей точки зрения как собственности, которую не хочется потерять. В таких спорах не рождается истины, здесь с чем спорщики пришли, с тем и уходят, безуспешно попытавшись переубедить друг друга. Политически подобное явление воплощено в европейском понятии parlament, буквально означающем место для речей. Совместная выработка решений в подобных случаях оказывается трудно достижимой, если вообще возможной. Именно поэтому в европейской и американской деловых культурах столь популярны методы воздействия на партнеров, разработанные Дейлом Карнеги в книге «Как завоевывать друзей и оказывать влияние на людей», выстроенные на притворстве, лицемерии, обольщении собеседника, с тем чтобы добиться от него нужного решения или согласия.

Общение по принципу бытия, напротив, подразумевает живой интерес, открытость собеседнику, в том смысле, что он может быть полезен нам опытом, идеями, информацией своим оригинальным взглядом, своей логикой, неожиданностью мышления. Только в таких спорах могут быть успешно выработаны коллективные решения, в русской деловой культуре они выражены в слове совет, понимаемый как согласное общее речение и одновременно как собрание людей для совместной выработки решения. При этом замечено, что русского довольно легко переубедить, заставить отказаться от своего мнения, ибо он не рассматривает его как собственность и способен увлечься жизненно актуальными доводами, приводимыми собеседником. Именно в этом кроются причины пресловутой русской доверчивости и восприимчивости к новым заманчивым, случается, что и абсурдным идеям.

Подобные различия находим во взглядах русских и западноевропейцев на власть.

Власть, воспринимаемая властителем как приобретение, удерживается им как богатство и влечет за собой непременную узурпацию с применением силы. Такая власть ради власти сопровождается излишествами, которым сопутствует нарастающая некомпетентность. Именно поэтому западноевропейская цивилизация выработала множество мер, называемых демократическими институтами, ограничивающими пребывание руководителей во власти.

Власть, организованная по принципу бытия, строится на ответственности руководителя перед подчиненными, а, следовательно, обязывает его быть компетентным в управлении. Эта власть, основанная на долге и совести, не регулируется законами и выборными технологиями, именно такая власть представляется в русской политической жизни идеалом.

Даже в Вере западноевропеец и русский в корне отличаются друг от друга. Вера, строящаяся на принципе обладания, — это получение ответов на вопросы бытия, ответов, которые не нуждаются ни в каких доказательствах, они сформулированы в виде догматов. Человеку надлежит их усвоить, чтобы освободиться от тяжелой необходимости самостоятельно мыслить, искать решения трудных жизненных вопросов. Католическая церковь с ее жестким догматизмом, непонятным народу латинским богослужением, отпущением грехов за деньги, жесткими катехизисами является наглядным примером Веры, основанной на принципе обладания.

А вот Вера, опирающаяся на бытие, — это живое общение с Богом, сердечная молитва, самостоятельный поиск ответов на мучающие нас вопросы, это поиски смысла жизни, опять же через самостоятельное проникновение в Св. Писание, словом, то, что называется богообщением и не может быть сковано догматизмом и жесткими канонами. Именно такова Православная Русская Церковь, где служба изначально понятна и доступна любому человеку, катехизисы отсутствовали, а отпущение грехов за деньги полагали кощунством.

Даже взгляды на любовь и брак у нас с западноевропейцами не схожи. Любовь, опирающаяся на идею обладания, — это стремление покорить другого, сделать его своим приобретением. На любовь смотрят почти как на лишение свободы. Отсюда проистекают брачные контракты, движения феминисток, выступающих за освобождение женщины, измены и разводы как бегство на свободу и поиск новых предметов обладания.