Читаем без скачивания Овернский клирик - Андрей Валентинов

Я перевел дыхание и еще раз внимательно прочитал это место. «Которая и заявила епископу, что она и есть Жанна де Гарр». Да-а, очень впечатляет. Но позвольте, как же так?

…Означенные монахини привезли с собой послание от архиепископа Миланского, где подтверждалась личность сестры Цецилии, в миру – Жанны де Гарр. Сестра Цецилия, не желая выходить замуж за Армана де Пуаньяка, предпочла бежать и, добравшись до Милана, обратилась в обитель Святой Агнессы, прося принять ее в сонм невест Христовых. При этом сестра Цецилия утверждала, что замуж ее хотели выдать насильно, более того, Арман де Пуаньяк уже был женат. Мать-аббатиса сочла сие объяснение достаточным. Три года сестра Цецилия мирно пребывала в монастыре, пока случайно не узнала о том, что происходит у нее на родине. Тогда она обратилась к аббатисе, та – к архиепископу…

…На полях Орсини пометил: «Почему Милан?» и «Доказательства двоеженства?» С доказательствами было туго. Арман де Пуаньяк, как пояснял брат Умберто, был не женат, а помолвлен, но его невеста утонула в озере незадолго до свадьбы. Да, не везет этому Арману с невестами, но это еще ничего не доказывает. Что касаемо Милана, то объяснений не последовало. Остается предположить, что девица де Гарр стремилась уехать подальше от дома, оказавшись вне юрисдикции как графа Тулузского, так и Его Величества Людовика Французского. Предосторожность нелишняя.

Дальше – больше. Сестру Цецилию немедленно опознали все – родители, соседи, бывший жених, приходской священник. Да-а, теперь понятно!.. Что сказал бы в этом случае досточтимый Петр Ломбардский[7], с которым мы дискутируем уже лет десять? «Ищи ведьму!» И не только сказал, но и изложил все сие в опусе, который назвал «Сентенциями». Я бы переименовал его труд в «Бреденции», но, увы, отца Петра слушают, причем весьма внимательно…

Итак, местный суд посчитал, что жители Артигата были околдованы и совершили это… Стоп! «Местный суд»? Почему не епископ, не сеньор д’Эконсбеф?

Я быстро перечитал начальные абзацы донесения Умберто Лючини – и понял. Жители Артигата и соседних сел имеют древнюю привилегию – судиться собственным судом. Епископ и сеньор могут вмешиваться лишь в случаях, когда суд покажет свою полную некомпетентность. К данному делу это, похоже, не относится…

Итак, местный суд привлек к дознанию некую вдову де Пио, жительницу означенного села, подозреваемую в ведовстве. Оная вдова, будучи в сговоре с… А действительно, с кем? С женихом? С родителями Жанны? Итак, будучи в сговоре с кем-то, применила свои колдовские способности, придав неизвестной облик пропавшей девицы де Гарр. Возможности вдовы де Пио оказались достаточны для того, чтобы обман длился три года и закончился лишь с появлением подлинной Жанны.

Запахло горящим хворостом. Бедная вдова де Пио! Очевидно, кто-то хотел побыстрее закрыть это странное дело. Наверное, она лечила коров и выводила бородавки у детей. Ясное дело – ведьма! Говорил я отцу Петру, что такие книги, как его «Сентенции», ведут лишь к разжиганию инстинктов темного мужичья, но увы!.. Даже отец Бернар, пусть он и гипсовый, тоже понял, к чему ведут подобные теоретические изыски. Но отец Петр по-прежнему заготавливает хворост, и кому-то это очень нужно…

Вдове Пио было посвящено несколько объемных абзацев, украшенных тщательно выполненными рисунками. Брат Умберто постарался, перечисляя найденные у ведьмы неоспоримые доказательства ее злодейств. Ну конечно! Семь связок с грибами, старый веник и веник новый, горшок с неким зельем… Я вновь помянул отца Петра Ломбардского, как вдруг глаза скользнули по одному из рисунков. Табличка, вернее, осколок того, что когда-то было овальной табличкой. Странные, неровные значки… Я всмотрелся и покачал головой. Для провинциальных ведьмоловов это, конечно, доказательство. А вообще-то обычный полуунициал[8], причем старый, нынешним грамотеям почти недоступный. Интересно, откуда это у почтенной вдовы?

Первая попытка прочесть оказалась неудачной. Я уже подумал, что брат Умберто – тоже из числа грамотеев, еле освоивших буквы, как вдруг в памяти стало всплывать нечто знакомое. Вначале показалось, что я брежу. Нет, не может быть! Я прочел еще раз, затем еще – и только тут увидел на полях знакомый почерк Его Высокопреосвященства. Он тоже заметил. Пометка гласила: «Овернский Клирик! Почему?»

…«Овернский Клирик» – именно так я подписал свою книгу «Житие Святого Иринея Лионского». Впрочем, в Риме быстро узнали имя автора, да я и не надеялся сохранить инкогнито. Орсини, поминая «покушение на ересь» назвал меня полным именем: брат Гильом из Сен-Дени, именовавшийся прежде Андре де Ту из Оверни. Графский титул он не упомянул, и я – о, суета сует! – в первый миг ощутил нечто вроде уязвленной гордости.

Я еще раз проглядел надпись и стал, не торопясь, читать дальше. Да, интересно. Особенно интересно, что сказала по этому поводу вдова Пио.

Оказывается, она ничего не сказала, оказавшись женщиной тертой. Вдова тут же потребовала сеньориального суда, сославшись на один из старинных кутюмов[9] Тулузского графства. К тому же добавила, что она – женщина благочестивая, чья преданность католической вере доказывается ее многолетней службой сеньору д’Эконсбефу. И незачем ее, почтенную вдову, обвинять в грехах дэргов…

Я перечитал еще раз: «обвинять в грехах дэргов…». Его Высокопреосвященство тоже заинтересовался этой деталью, поскольку на полях стояло уже знакомое: «Овернский Клирик!»

Так… Из всей этой путаницы становилось ясным одно важное обстоятельство. Вдова Пио была знакома с д’Эконсбефом еще до того, как он переехал в округ Памье. Возможно, табличка тоже как-то связана с этим знакомством. И вдова, ощущая, что запахло хворостом, поспешила дать сигнал. Иначе… Иначе она не отвечает за грехи дэргов!

Брат Умберто, составлявший отчет, тоже это уловил, ибо заметил, что одновременно арестованная Жанна, точнее, та, что себя за нее выдавала, потребовала сеньориального суда, опять-таки ссылаясь на старинный кутюм.

А еще говорят, что чудес больше не встречается! Две неграмотные крестьянки, едва ли знающие вообще, что такое кутюм, делают сильный и почти беспроигрышный ход, надеясь если не избежать, то отсрочить суд. Конечно, им это подсказали. Но кто?

Его Высокопреосвященство уже решил для себя эту задачу, ибо на полях стояло: «Д’Эконсбеф!» Может быть… Во всяком случае, логично. Обе женщины взывали к тому, кто был в этом замешан, иначе они не станут молчать.

И тут наконец вмешался епископ. Его легисты[10] легко доказали, что кутюмы графства Тулузского никак не относятся к округу Памье, ибо тот находится в графстве Фуа, хотя и подчинен Тулузе. Но, очевидно, у арестованных все же хватило времени, чтобы обдумать защиту. Ибо как только обе они были вызваны в Памье к епископу, то вдова Пио решительно заявила, что ее оговорили, причем назвала соседей, с которыми у нее были какие-то свары из-за имущества, а та, что называла себя Жанной де Гарр, обвинила в самозванстве… сестру Цецилию! Кто-то очень умный и наблюдательный подсказал ей, что письмо от архиепископа Миланского снабжено несколько странной печатью…

Именно в этот момент брат Умберто прибыл в Памье. Вначале он пытался разобраться, вновь опросив свидетелей. Результат оказался двояким – показания менялись, и чаша весов склонялась на этот раз не в пользу сестры Цецилии. И тогда посланец Орсини рассудил, как он считал, здраво: арестовать не только сестру Цецилию, но и прибывших вместе с нею монахинь и вместе со всеми остальными отправить в Тулузу, чтобы получить в дальнейшем разрешение от графа Тулузского перенести разбирательства в Рим. Арест состоялся, но отправка почему-то задерживалась.

Сопоставив даты, я понял, что брат Умберто узнал что-то важное и решил вновь съездить в Артигат. Он отправил отчет и уехал.

Больше кардинальского посланца никто не видел…

Я еще раз перечитал подробности этого любопытного дела и пожалел, что отец Сугерий не отправил меня ловить рыбу куда-нибудь за Рейн, а еще лучше – за Эльбу. Совершенно очевидно, что за всем этим сумбуром крылось что-то вполне земное. И сие земное весьма вероятно имело местопребывание в замке сеньора Гуго д’Эконсбефа. Заниматься этим делом чрезвычайно не хотелось, вместе с тем я понял, почему Его Высокопреосвященство вспомнил обо мне. Оставалось узнать, чего он от меня хочет…

4

Отец Сугерий редко сидит на месте. Или стоит – меня всегда поражало, как он умудряется выстаивать литургию, особенно праздничную. Мы все привыкли, что отец аббат бегает, причем в буквальном смысле. Если предстоит беседа один на один, он приглашает гостя – или кого-то из братии – в свою келью, усаживает на знаменитое цветное одеяло, застилающее его ложе, и начинает бегать от окна к двери, разговаривая на ходу. Он как-то обмолвился, что если перестанет бегать, то мы можем заказывать ему мраморную плиту вместе с эпитафией.