Читаем без скачивания Брэдбери - Геннадий Прашкевич

Осенью 1932 года, в очередной раз потеряв работу в Уокигане, Леонард Сполдинг перебрался на юг страны — в небольшой городок Тусон, штат Аризона, расположенный неподалеку от мексиканской границы. Ехали в старом бьюике, экономили каждый цент, ночевали в дешевых кемпингах: туалеты там находились во дворе, а по темным коридорам бродили куры.

Зато в Тусоне один из друзей предоставил Леонарду комнату с самой настоящей ванной.

Мне приходилось бывать в Тусоне.

Сейчас это вполне современный город, в котором живут мои друзья — знаменитый русский физик Владимир Захаров и не менее знаменитый американский антрополог Кристи Тёрнер. Конечно, город Тусон давно не тот, каким его когда-то увидел Брэдбери. Ну, разве что колибри всё так же роятся над цветущими кустами и кактусами, и койоты под утро тревожно взлаивают в пустыне, окружающей город. К соседям Захаровых (Саши и Володи), в уютный внутренний дворик, тесно примыкающий к колючим, вечноцветущим зарослям, иногда из пустыни осторожно приходила дикая аризонская рысь. Злобно скалясь, она готова была броситься на любого человека, но делала исключение для хозяйки дома, которая, негромко напевая испанские песенки, выносила ей чашку с молоком…

Зеленые кактусы…

Алая цветущая колючка…

В тусонской школе Рей подружился с мальчиком, которого звали Джон Хафф.

Родители Джона любили животных. По их небольшому дворику, оплетенному по периметру все той же всем надоевшей колючкой, вечно бродили козы, собаки, кошки, но Рей скучал по уокиганской библиотеке и по любимой тете Неве. Он писал ей письма и упрашивал приехать в Аризону. Но тетя Нева училась в Чикаго в Институте искусств и не могла приехать. С Джоном Хаффом Рей бегал на кладбище паровозов, пробирался на территорию местного университета, а в музее природы впервые в жизни увидел окаменевший скелет огромного динозавра…

В Тусоне Рей увлекся самодеятельным театром.

Он с изумлением обнаружил, что выступать перед людьми не так уж страшно. Наоборот, даже приятно. Он как бы возносился над зрителями. А они не протестовали, не смеялись, они — слушали его…

На день рождения Рею подарили пишущую машинку — игрушечную, но действующую. Все буквы у этой машинки были заглавными, но это не имело значения, главное — она работала, и мальчик теперь мог сам сочинять продолжения своих любимых комиксов…

Еще Рей обнаружил, что вечерние сериалы передает радиостанция, расположенная буквально в двух кварталах от его дома. Каждый день он стал бегать в студию. С величайшим удовольствием он делал там все, о чем его просили: выносил мусор, менял пепельницы, подметал полы, бегал за письмами и корреспонденцией на почту и телеграф, за книгами в библиотеку, приносил кофе. В конце концов сотрудники студии оценили упорство паренька. Ему стали предлагать крошечные роли в воскресных комических радиопередачах, а иногда доверяли исполнять звуковые эффекты. Платили же за все это билетами в кино, чему одинаково радовались и родители, и брат Рея, — все в семье были киноманами.

А вот отец постоянной работы в Тусоне не нашел, и пришлось всем вместе возвращаться в тихий Уокиган. Рей был в отчаянии: ведь радиостанция — его первое настоящее дело в жизни, источник таких чудесных удовольствий, осталась в прошлом. Одно утешало: в Уокигане он мог каждое воскресенье видеть любимую тетю Неву. Она училась в Чикаго, росла самостоятельной и независимой девушкой. Когда она приезжала, в ее комнате часто собирались необычные гости — люди пишущие, рисующие, артистичные и… выпивающие.

Рей боготворил тетю Неву. Она была для него — всем.

Однажды она повезла его в Чикаго — на Всемирную ярмарку.

Воспоминания об этой поездке остались в памяти Рея Брэдбери навсегда.

«Дугласу вспомнилось: они ездили в Чикаго, там был большой дом, а в доме всюду стояли безмолвные мраморные фигуры, и он бродил среди них в этом безмолвии. И вот стоит Джон Хафф, и коленки, и штаны у него зеленые от травы, пальцы исцарапаны, и на локтях корки от подсохших ссадин. Ноги — в теннисных туфлях, которые сейчас угомонились, словно он обут в тишину. Этот рот сжевал за лето многое множество абрикосовых пирожков и говорил спокойные раздумчивые слова про то, что такое — жизнь и как в этом мире все устроено. И глаза вовсе не слепы, как глаза статуй, а полны расплавленного зеленого золота. Темными волосами играет ветерок — то вправо отбросит, то влево. А на руках, кажется, весь город оставил след — на них пыль дорог и чешуйки древесной коры, пальцы пахнут коноплей и виноградом, и недозрелыми яблоками, и старыми монетами, и зелеными лягушками. Уши мягко просвечивают на солнце, они теплые и розовые, точно восковые персики, и невидимое в воздухе, пахнет мятой его дыханье…»12

И еще. Если после встреч с мистером Блэкстоуном и мистером Электрико Рей долгое время хотел быть только магом и волшебником, то после поездки с тетей Невой в Чикаго интересы его изменились.

Теперь он знал: когда вырастет, будет строить небоскребы.

Такие, как в Чикаго.

В 1934 году вечный скиталец Леонард Сполдинг перевез семью в большой красивый Лос-Анджелес. Туда их позвал неугомонный дядюшка Эйнар — брат матери Рея, перебравшийся в Калифорнию еще раньше.

В рассказе, который так и называется — «Дядюшка Эйнар» (1947), Рей Брэдбери вспоминал: «Моему дяде не было равных. Он был мой любимый супердядя. Раньше он работал в прачечной в Уокигане и жил на другом краю города. Он и его семейство были наши шведские родственники, и дядя посещал нас не реже раза в неделю, поскольку доставлял белье, которое нам стирали за полцены. Он входил через заднюю дверь, и весь дом сразу оглашался смехом…»

А в одном из интервью Рей Брэдбери с удовольствием подтверждал: «Рассказ “Дядюшка Эйнар” основан на моем настоящем родственнике — шведе. Моя мама родилась в Стокгольме и приехала в США в возрасте двух лет. У нее было пять братьев и сестер, и один из них, Эйнар, был самым любимым. Он был шумным, беспокойным и радостным. Я вырос с ним и любил его. Наверное, поэтому позже я дал ему крылья и запустил в небо…»

Действительно, в своем рассказе Рей сделал дядю Эйнара летающим.

«На глазах у встревоженных домочадцев он оторвал у одного из летающих змеев лоскутный хвост, привязал его себе к ремню сзади, схватил моток бечевки, один конец зажал в зубах, другой отдал детям — и полетел, полетел в небеса, подхваченный буйным мартовским ветром! Через фермы, через луга, отпуская бечеву в светлое дневное небо, ликуя, спотыкаясь, бежали-торопились его дети. А Брунилла стояла на дворе, провожая их взглядом, и смеялась, и махала рукой, и видела, как ее дети прибежали на Змееву горку, как встали там, все четверо, держа бечевку нетерпеливыми гордыми пальцами, и каждый дергал, подтягивал, направлял. И все дети Меллинтауна прибежали со своими бумажными змеями, чтобы запустить их с ветром, и они увидели огромного зеленого змея, как он взмывал и парил в небесах, и закричали: “О, какой змей! Какой большой змей! О, как мне хочется такого красивого змея! Где, где вы его взяли?”».