Читаем без скачивания Живыми не брать! - Татьяна Вагнер

Мы не успели пройти и половины улицы, как из основательного дома выбежала заплаканная девочка лет двенадцати в одной шелковой блузке, бросилась нам навстречу. Следом за девочкой появилась грузная тетка с ее меховой курткой в руках и сухонькая бабулька в черном. Бабулька вытянула руки вперед и растопырила пальцы, как будто собиралась ловить огромный мяч. При виде родственниц маленький Кирюша решил разреветься в голос и ухватил меня за руку:

– А… а… не пойду к Ниловне, к бабке не пойду! С тобой останусь!

Мне не оставалось ничего другого, как подхватить мальчугана на руки:

– Кирюша! – закричала девочка, оглянулась на своих спутниц и насупила брови. – Что встали? Бежите за тятей скорее! Братик отыскался!

Девочка поманила меня за собой в дом:

– Идемте! Мы Кирюшу уже не чаяли, что найдем…

Меня провели в большую комнату. Пол был застелен ковриками, у стены имелась нарядная высокая печка. На подоконниках цвели красненькие цветочки в горшках. Еще имелось несколько сундуков, стулья с гнутыми спинками и круглый стол под кружевной скатеркой. В середине стола стояла тарелка с пряниками, а на краешке – плетеная корзинка с неоконченной вышивкой и мотками цветных ниток.

Я не решилась вторгнуться в этот чужой мир и остановилась у самых дверей. Долго ждать мне не пришлось – девочка возвратилась в комнату вместе с высоким мужчиной. Несмотря на светлую окладистую бородку, он никак не тянул на «старца», даже пожилым не выглядел. Сомневаюсь, стоит ли отдавать ему мальчугана, но Кирюша надулся, обнял меня и объявил:

– К тяте не хочу, они заругаются и налупят меня…

Я торопливо заступилась за Кирюшу:

– Его не за что наказывать! Ребенок не виноват, что потерялся и напугался!

Мужчина взял со стола тарелку с пряниками и протянул мальчугану:

– Сыночка, с чего ты такой переполошенный? Кто тебя ругает? Возьми пряничек, угости… – Он на секунду заколебался, разглядывая меня. – Тетеньку…

Пряники в форме маленьких лошадок, зверушек и сердечек выглядели аппетитными и замечательно сладко пахли. Кирюша схватил сразу два – один надкусил сам, а второй протянул мне. Я тоже готова была откусить, но меня ощутимо ткнули в спину. Оглядываюсь – никого! В этом враждебном месте чужакам надо каждую минуту помнить об осторожности. На всякий случай я переспросила:

– Это точно вы – старец Макарий?

– А что, не похож? – засмеялся мужчина, забирая у меня сыночку.

В комнату, обмахиваясь уголком платка, вкатилась грузная женщина и заохала:

– Ты погляди на него, Макарий! Никого с семьи дите не признает! Оне, путники, – чтобы им пусто было! – морок на него навели, точно тебе говорю…

Но бородатый только досадливо поморщился:

– Много ты об мороке понимаешь, Ниловна? Тебе только за курями бдеть, раз за ребятами уследить не можешь. Ты, Маша, держи братца, а ты, путница, идем со мной!

Макарий шагал по темному лабиринту из коридорчиков и переходов между комнатами так быстро, что мне пришлось почти бежать за ним. Я не успеваю запоминать дорогу и не смогу вернуться обратно!

Окна в стенах переходов прорублены крохотные, вместо привычных стекол затянуты какой-то мутной гадостью, в такое мне не выскочить. Липкий пряник, который мне успел всучить Кирюша, приходится пихнуть в карман, чтобы освободить руки. Никакого другого оружия, кроме собственных кулаков, у меня не имеется.

Целью нашего перехода оказалась просторная, практически пустая комната. В центре здесь стоял длинный стол без скатерти. По обе стороны от него стояли две совершенно простые лавки. На одной лавке растянулось пятнистое животное, слишком крупное для домашней кошки: ушки украшены кисточками, а длинный хвост спускался до самого пола. Кошка лениво открыла один глаз, глянула на меня и потянулась.

К самому дальнему краю стола было придвинуто кресло с высокой резной спинкой. За спинкой стоял широкоплечий дядька. Его лицо скрывала пышная темная борода, которую делила надвое седая прядь. В кресле же восседал осанистый старик с гордым профилем. Рукой он опирался на грубо выструганную палку. И его волосы, опускавшиеся до самых плеч, и длинная борода были белыми – похожими на снег, густой туман или перья филина. Глаза у него тоже совиные – круглые и белесые, из-за них лицо старика сохранило выражение почти детского любопытства. Я не сразу догадалась, что он слепой!

Старец повернулся ко мне всем корпусом:

– Подойди!

Я неуверенно прошла вдоль стола, пока широкоплечий бородач не остановил меня движением ладони, долго разглядывал, потом с неудовольствием покачал головой:

– Юница[5], что ли?

Слепой старик кивнул и взял меня за руку. Его пальцы были сухими и холодными.

– Как тебя нарекли, путница?

– Анной!

– Допустим. Пусть будет Анна, – кивнул старик. – Где же, огонь-девица, твои косы?

Я автоматически поправила кепку.

– Что косы? Отрастут у нее косы… – заступился за меня Макарий.

– Отрастут, об чем речь! – согласился седовласый старец. – Что за нужда была у тебя, Анна, в Горелой часовне?

Невидимая сила опять пихнула меня кулаком, на этот раз в плечо:

– Никакой. Мы с ребятами там случайно оказались, заблудились в тумане…

Интересно, как слепой догадался, что у меня стриженые волосы? Откуда он узнал, что я нашла мальчишек именно в Горелой часовне?

Хотя я не спросила вслух, он сразу же ответил мне!

– Духовными очами прозреваю, – ответил седой старик, и добавил: – Ничто от меня не утаится – ни лица, ни мысли, ни деяния! Тебя, Фролка, тоже вижу. Давай, выходи, Медвежонок! Мамке своей – светлые боги ей в помощь – такие художества изображай…

Старец провел рукою рядом со мной и буквально из воздуха вытащил и поставил перед нами Фрола, принялся его отчитывать:

– Вот, любуйтесь на него! Нельзя было по-людски прийти, в двери постучаться, сказать: так и так, дедушка, Феодосий Ильич! Хочу путнице помочь, она нас с братом с большой беды вызволила. Вы-то как с Власием в часовне оказались?

– На рыбалку пошли…

– Здесь вам рыбы мало?

– Мы нерпу хотели поймать.

– Нерпу? Ну и как – поймали?

– Не. Мы за нею погнались было, ан Меркит нас во мление заманил. У нас вежды[6] сами собой смежились, а открылись уже в подполье. Руки-ноги связаны, обувки нету…

– Зачем вы Кирюшу, дите малое, за собой на рыбалку потащили?

– Никуда мы его не таскали! Он уже в подполе был!

– Складно, Фролка, у тебя выходит. Но одного не возьму в толк – для чего Меркиту ваши рваные валенки понадобились?

– Не знаю я! Тетенька нас всех троих выпустила, она не даст соврать!

– Может, их разули, чтоб они не могли сбежать? – рискнула вставить я.

– От Меркита и в валенках далеко не разбежишься. У него на такое дурачье есть свои уловки… – задумался старик. – Ты, значит, их выпустила…

– Да, я. – Снова вспомнила и пронизывающий холодный ветер, и густой туман, и часовню, и белого филина с круглыми невидящими глазами. Уж очень птица была похожа на этого надменного старикана! Я не удержалась и сказала:

– Вы же сами знаете, как все было!

Старик усмехнулся:

– Бедовая ты, Анюта, как для бабы, я бедовых жалую. Какая у тебя нужда ко мне?

Пока я собиралась с духом и подбирала слова, чтобы просьба прозвучала веско и убедительно, Фрол опередил меня:

– Брат у Анюты болеет – душа отлетела и промеж миров заблудилась, в ноги тебе падает, Феодосий Ильич, чтобы брата на белый свет вернуть, и помощи молит.

– Помогу, как не помочь, – седовласый старец погладил Фрола по голове. – А сам-то, Медвежонок, что не поможешь?

– Я не умею, да и мать заругается. Она нам сюда ходить строго воспретила…

– А ты как послушался? Тайком притащился в благочинный дом через болотную мерзость, это, по-твоему, выходит хорошо?

Седовласый Феодосий строго сдвинул брови, с силой ударил посохом в пол. Я успела заметить филина с раскинутыми в стороны крыльями, красиво вырезанного на рукоятке посоха. От звука удара пятнистая кошка напугалась, спрыгнула с лавки и удрала.

– Выкинь ты стекло колдовское в реку, пока до беды не дошло! – потребовал старик. – Тьфу! Где ты его только взял?

– Зеркало мое, – призналась я, чтобы хоть немного выгородить Фрола.

– Ловок твой внучек, Феодосий Ильич! Спрятался так, что даже мы не углядели! – Нахмурился дядька с темной бородой, судя по всему, он и был третьим «старцем» по имени Демид. – Их обоих следует отодрать за такие проделки…

– У тетеньки жених есть для дранья, под окном маячит, – вставил Фрол. Макарий и Демид одновременно развернулись к подслеповатому оконцу. Мой нежданный заступник не особо трепещет перед старцами. – Меня, буде за что, мать сама выдерет!

– Да разве ж баба толком выдерет? У бабы рука слабая, а сердце мягкое!

– Ладно тебе, Демид. Ты оттого злишься, что здесь со мной замешкался, когда у тебя работы – до зари не передать. Иди, ни к чему тебе здесь маяться без пользы…