Читаем без скачивания Президент не уходит в отставку - Вильям Козлов

У машины происходил какой-то спор, слышался взволнованный голос Алены, глуховатое бормотание Боба. Глеб демонстративно отошел в сторону и, прислонившись к небольтому сарайчику, крытому зеленым шифером, закурил. Весь вид его говорил, что он тут ни при чем, ничего не знает, ничего не слышит…

Сорока, стоя за толстой сосной, с трудом сдерживал себя: ему не терпелось перескочить через невысокий штакетник и броситься к ним. Но девушка совсем не казалась испуганной, наоборот, она сама, судя по отдельным словам, которые сюда доносились, что-то сердито выговаривала Садовскому, а тот, нагнув лобастую голову, оправдывался… Ну, выскочит он из-за укрытия, подбежит к ним, а дальше? Возьмет Алену за ручку и уведет от этого подонка? И потом, еще неизвестно, как она на все это посмотрит. Не хотелось бы Сороке увидеть в ее глазах насмешку… Вот он, мой верный рыцарь, снова явился спасать свою возлюбленную…

Сорока был в нерешительности. Он бы знал, как поступить, если бы они силком потащили девушку в дом, если бы она позвала на помощь…

Борис что-то отрывисто сказал, потом достал из кармана куртки ключи и швырнул Глебу. Тот ловко поймал их и, взяв сумку, направился к даче. Поднялся на низенькое крыльцо и, ссутулившись, стал просовывать ключ в скважину. Борис кивал Алене на дачу, что-то быстро говорил, как обычно жестикулируя длинными руками. Алена вдруг отвернулась от него и пристально посмотрела на ту самую сосну, за которой прятался Сорока, затем кивнула Борису и первой пошла по белой тропинке к даче. Глеб уже открыл парадную и скрылся внутри. Вспыхнули сразу три окна в доме. Видно было, как Глеб одну за другой задернул плотные зеленоватые шторы. Теперь неяркий свет с трудом пробивался в узенькие щели между шторой и окном.

Алена скрылась в коридоре, Длинный Боб, прежде чем закрыть дверь, снова бросил беспокойный взгляд на дорогу. Сороке даже показалось, что он заметил его, потому что в лице его что-то дрогнуло, он отбросил желтую прядь со лба, еще раз внимательно посмотрел на дорогу и лишь после этого закрыл на собой дверь. Слышно было, как в замке скрежетнул ключ.

Больше не таясь, Сорока одним прыжком перемахнул через зеленый штакетник, подбежал к окну, но в этот момент, словно нарочно, кто-то изнутри плотно сомкнул две гардины. Сорока внимательно осмотрелся: в дом можно попасть только через окно. Причем его сначала нужно выбить, так что будет шум, треск, звон — и они успеют принять какие-то меры. На всякий случай он осторожно потянул за железную ручку, дверь заперта. Приложился ухом к холодным доскам, но не услышал ни звука. Если бы дверь открывалась вовнутрь, он с размаху навалился бы на нее и выломал, а так ничего не получится. Оторвется ручка, и все.

Стоять столбом на крыльце и прислушиваться было глупо, надо что-то немедленно предпринимать. Тревога все больше овладевала им.

Сорока обошел небольшой зеленоватый дом кругом. С залива доносился глухой шум. Финский залив давно был скопан льдом, но недавняя оттепель растопила береговую кромку, и темно-свинцовая вода с ледяной шугой набегала на голубоватые торосы, разъедая их будто ржавчина. Здесь, у самого залива, тянул холодный ветер, поскрипывали на ветру высокие деревья. Снежная крупа зло колола лицо.

Увидев прислоненную к веранде лестницу, Сорока взглянул на крышу: кажется, квадратное чердачное окошко чуть-чуть приотворено. Не раздумывая, он забрался наверх и, осторожно ступая по заснеженной железной крыше, подобрался к окну. Отворил его и с трудом протиснулся на чердак. Здесь темно и сыро, пахнет старым тряпьем и кошками. Под ногами доски, поверх которых толстый слой опилок. Поэтому шагов почти не слышно. Налетев в кромешной тьме на опрокинутое цинковое корыто, Сорока остановился и замер. Ему показалось, что бабахнул колокол. И действительно, внизу послышались шаги, скрипнула дверь, вспыхнул свет, и Сорока совсем близко увидел квадратное отверстие, через которое можно спуститься с чердака в коридор. Он не видел, кто вышел из дома, но слышал, как человек, скрипя половицами, ходил по коридору, останавливался, прислушиваясь. Пробормотав: «Проклятые кошки!» — человек ушел в дом, и снова стало темно, но Сорока уже безошибочно знал, где чердачное отверстие.

Сидя на чердаке, слушая свист ветра и тревожный шум деревьев, он задумался… Догадается, интересно, Гарик заправить машину? Отсюда ничего не видно, кроме раскачивающихся вершин деревьев. Алене не нравится, что он дерется, но как в данном случае лучше всего было бы поступить? Вызвать милицию? Но никакого состава преступления нет. Сидят люди за столом и мирно беседуют. Алену никто волоком в дом не тащил, она сама вошла. Но раз она позвонила ему, Сороке, на работу, причем впервые, — значит, она почувствовала опасность. И вот он здесь. А она этого не знает.

Не знает и он, зачем Длинный Боб привез ее сюда, хотя догадаться можно… В таком случае и Алена могла бы сообразить, но она все-таки вошла в дом, хотя и после некоторых колебаний. Могла бы и не войти, позвать на помощь. Нет, она гордая, караул никогда не закричит.

Будь бы Садовский чужой, незнакомый ей человек, Сорока, и секунды не колеблясь, бросился бы ей на выручку, но Алена была в Бориса влюблена, и они не раз встречались.

Нет, он сам не будет ломиться в дом, устраивать скандал. И там, у института, он только потому сразу не бросился к ним, что хорошо знал характер Алены. Она слишком была независимой и не любила опеку. Даже отец избегал вмешиваться в ее дела. Насмешки в ее глазах — вот чего боялся Сорока.

И сейчас, сидя на холодном темном чердаке и слушая сухой треск обламывающегося, подмытого водой льда на заливе, он ждал, когда Алена его позовет.

А она не звала.

С пушечным выстрелом распахнулась дверь, в глаза ударил яркий снег, и Сорока, весь напрягшись, отшатнулся от отверстия. Краем глаза он успел заметить, что в коридор вышел Глеб. На плечи небрежно наброшена куртка, шапка на затылке, в зубах сигарета. Длинный Боб, прикрыв дверь, так что в коридоре осталась лишь узкая полоска света, негромко сказал:

— Погуляй, старик, понадобишься, я тебя позову…

— Не забудь, ты обещал… — хихикнул Глеб.

— В машине, где запаска, бутылка…

— Найду,

— Прошвырнись вокруг — нет ли тут кого поблизости…

— По-моему, тихо, — ответил Глеб. — На соседних дачах — ни огонька.

— У института она все время озиралась, будто ждала кого-то…

— Ловко я ее сцапал? — негромко хохотнул Глеб. — Она и пикнуть не успела.

— Зато потом, когда опомнилась, у меня клок волос вырвала…

— А может, зря мы все это? — взглянул на него Глеб. — Поднимет шум…

— Ладно, отваливай, — сказал Боб.

Глеб вышел, а Боб закрыл за ним дверь. Тот сразу же застучал кулаками.

— Э-э, зачем закрываешь?

— Я потом открою, болван!.. — прошипел Борис.

Дверь в комнату затворилась, и стало тихо. Так тихо, что Сорока услышал стук своего сердца, потом пришел откуда-то ровный шум. Это раскачивались на ветру сосны. Сорока с трудом удерживался: ему хотелось немедля спрыгнуть вниз и ворваться и комнату. Хорошо, что Боб не догадался эту дверь запереть. Воображение рисовало самые ужасные картины, он даже скрипнул зубами. Ненависть к этому человеку переполняла его. Мало того, что он убил Сашу Дружинина, потом зарубил ручную косулю, теперь Алена… От нечеловеческого напряжения заныли скулы, сердце гулко бухало у самого горла. Он знал, что пора вмешаться, но чего-то ждал. И дождался! Из комнаты послышался шум борьбы, приглушенный крик Алены…

Спрыгнув вниз, он плечом зацепил настенную полку, и на пол с грохотом посыпалась всякая всячина. Хрустнуло под ботинком стекло. Он рванул на себя дверь и ворвался в комнату. Яркий свет ударил в глаза, и он, моргая, в замешательстве остановился. Когда глаза привыкли к свету, он увидел стол с бутылками, рюмками и раскрытыми консервными банками. Бросился в глаза засохший осыпавшийся букетик цветов в высокой зеленой вазе, стоявшей на подоконнике.

Одним прыжком он покрыл расстояние от порога до дверей второй комнаты, где слышался шум борьбы, приглушенные крики Алены. На широкой тахте, мягко освещенной торшером, боролись Алена и Длинный Боб. Задыхаясь от внезапно нахлынувшего бешенства, он оторвал распаленного Бориса от девушки и, подняв до уровня своей груди, с силой швырнул на пол. Алена, взлохмаченная, растрепанная, со слезами на глазах, скорчилась на тахте, подобрав под себя ноги.

Вскочив на ноги и округлив бешеные глаза, Боб бросился на Сороку, но тут же снова со стоном покатился по полу. Держась за стену, поднялся, секунду с лютой ненавистью смотрел на Сороку, потом неожиданно прыгнул в сторону и, схватив с книжной полки глиняную статуэтку собаки, швырнул в Сороку. Тот едва успел пригнуться, фигурка вдребезги разбилась о стену, разбрызгав коричневые осколки по полу. В следующее мгновение в Сороку полетел причудливо изогнутый бронзовый подсвечник. Ударившись о книжный шкаф, с мелодичным звоном отлетел в сторону. Подвернувшаяся Борису под руку большая, цветного стекла пепельница угодила в массивный торшер, и тот, несколько раз испуганно мигнув, погас. Стало темно, лишь из соседней комнаты через распахнутую дверь падала на пол, застланный старым ковром, широкая полоса света. Боб вдоль стены продвигался к этой двери. В правой руке у него было что-то зажато. Спутавшиеся волосы закрывали ему глаза. Он поминутно дергал головой, отбрасывая их.