Читаем без скачивания Наследница. Графиня Гизела - Евгения Марлитт

— Ваше превосходительство, — начал мастер, — я хотел лично передать вам то, что письменно уже неоднократно излагал, однако без всяких последствий.

— Так-так, — перебил министр, — не трудитесь говорить далее, я наперед знаю, в чем дело. Вы требуете увеличения заработной платы нейнфельдским горнорабочим, так как картофель плохо уродил… Да вы, сударь, помешались на этих вечных просьбах, и вы, и нейнфельдский пастор! Не думаете ли вы, что мы золото рассыпаем пригоршнями и ничего иного не делаем, как только читаем ваши донесения и помышляем лишь об этих жалких гнездах, что лепятся здесь, наверху? Ни пфеннига не будет прибавлено, ни пфеннига! — Он сделал несколько шагов. — Да и к тому же, — продолжил он, останавливаясь, — дело не так скверно, как вы и некоторые другие желают это представить, народ смотрится здоровяком.

— Ваше превосходительство, — возразил горный мастер взволнованным голосом, — да, народ еще не умирает от голода, но если бы он уже свирепствовал, поздно было бы обращаться к вам, ибо умирающему хлеб не нужен… Да, глупо ждать, что правительство вникнет в нужды народа: у него, как вы изволили выразиться, есть свои, иные дела, но, полагаю, зачем-то поставлены мы, живущие среди народа?

— Отнюдь не для этого, господин мастер, — перебил его министр, презрительным взглядом окидывая молодого чиновника. — Ваше дело рассчитываться еженедельно с рабочими, а достаточно им этого жалованья или нет — это их дело… Вы чиновник его светлости, и ваша прямая обязанность состоит в том, чтобы блюсти интересы своего государя.

— Именно так я и поступаю, только понимаю свои обязанности несколько иначе, чем ваше превосходительство, — отчеканил горный мастер. — Каждый чиновник, высоко ли, низко ли он стоит, одновременно служит и государю, и народу, являясь как бы посредником между ними. В его воле укрепить любовь народа к царствующей династии… Я смогу лишь тогда называться верным слугой своего государя, когда буду заботиться о благосостоянии вверенных мне людей в убеждении, что я и поставлен, чтобы…

— Как две капли воды благочестивый нейнфельдский пастор! — прервал его насмешливо министр. — Беретесь вы не за свое дело, господа! Вам ли учить правительство, как оно должно поступать! Однако любопытно мне услышать от вас, каким путем должно приобрести необходимые средства, ибо, повторяю вам, для подобных целей мы абсолютно не имеем денег… Или, может быть, вы полагаете, что его светлость должен отказаться от предполагаемой увеселительной поездки в будущем месяце? Или потребуете, чтобы отменен был сегодняшний придворный бал?

Пальцы красивой, сильной руки горного мастера невольно сжались в кулак — высокомерный, насмешливый тон министра был возмутителен. Однако, преодолевая волнение, молодой человек сдержанно возразил:

— Если бы государь знал, что у нас здесь делается, то наверняка отказался бы от путешествия, ибо у него есть сердце. И, к чести наших дам, которые сегодня вечером явятся ко двору, хочу думать, что они отказались бы от танцев в пользу голодающих… Многое могло быть иначе, если бы…

— Если бы меня не было, не правда ли? — прервал министр с язвительной улыбкой, похлопав молодого человека по плечу. — Да, любезнейший, я держусь того божественного принципа, по которому деревья не могут расти до неба… Ну, довольно! Ко мне менее чем к кому-либо должны вы обращаться с подобными сантиментами, ибо я ни в коем случае не служитель народа, как вы изволили остроумно заметить, моя единственная цель — беречь и умножать блеск династии, иной я не знаю.

Он опять прошелся по комнате, заложив за спину руки.

— Вы неисправимый мечтатель, я знаю вас! — произнес он после небольшой паузы. Внезапно в голосе его послышалась мягкость. — С вашими так называемыми гуманными воззрениями вам, должно быть, невыносимо здесь, я вижу это, но помочь в том смысле, как вы желаете, я не могу. Но я хочу вам кое-что предложить. — При этих словах тяжелые веки опустились еще ниже, совершенно скрыв выражение глаз. — Мне не составит никакого труда блестяще устроить вас в Англии.

— Премного благодарен, ваше превосходительство, — прервал его молодой человек ледяным тоном. — Отец, умирая, завещал мне заботиться, во-первых, о моем младшем брате, во-вторых, обо всех беспомощных бедняках наших родных гор… Я хочу жить и страдать с ними, если уж ничего не могу для них сделать!

— Прекрасно, прекрасно, — иронично произнес министр, — страдайте, если вам так нравится.

В соседней комнате послышались шаги. Поспешно сделав повелительное движение рукой, означавшее, что аудиенция окончена, министр скрылся за бархатной портьерой.

Но молодой человек чуть отодвинулся назад и остановился. Лицо его было бледно и выражало решимость.

— Вы не могли бы подождать меня внизу, милая госпожа фон Гербек? — резко обратился министр к гувернантке, приближающейся к нему в сопровождении Ютты.

— Я не предполагала, что его превосходительство вернется еще в столовую, — возразила обиженная тоном министра гувернантка. — Карета подана.

Этой минутой воспользовался служитель, следовавший за дамами, и объявил, что к отъезду все готово.

— Распрягите и заложите к шести часам! — приказал министр.

Тем временем маленькая Гизела, внимательно следившая за разговором своего отчима с горным мастером, при словах «голод» и «смерть» забыла свое собственное горе и печаль, тихо слезла с кресла и, не обращая ни малейшего внимания на министра и стоящих дам, подошла к мастеру и быстро, озабоченно спросила:

— Нейнфельдским детям в самом деле нечего есть?

Министр поспешно поднял портьеру — без сомненья, он полагал, что проситель покинул комнату, а между тем молодой человек стоял тут так уверенно и свободно, будто салон маленькой графини Штурм или замок его превосходительства министра были местом для такого ничтожного чиновника.

Против двери стояла Ютта.

Она в первый раз сняла свой глубокий траур. Светло-серое шелковое платье, красиво облегая изящный стан, ниспадало тяжелыми, пышными складками. Волосы зачесаны были слегка назад, затем, спускаясь роскошными локонами, рассыпались по плечам. В руках ее был букет из гиацинтов — опустив голову, она, казалось, вдыхала их аромат.

Вопрос графского ребенка остался без ответа. Молодой человек, очевидно, не слышал слов девочки, которая вопрошающе и с тоской устремила на него глаза.

Ютта подняла голову; взгляд ее упал на мастера, и яркий румянец разлился по лицу и шее.

Но какая перемена вдруг в нем произошла! Всегда сдержанный в присутствии госпожи фон Гербек, не позволяющий себе даже прикоснуться к своей невесте, теперь, не обращая внимания на присутствующих, горный мастер быстро подошел к молодой девушке и без околичностей взял ее за руку. Букет выпал, но он и не подумал его поднять. Проведя рукой по волосам Ютты, он отклонил голову ее назад и испытующе посмотрел ей в глаза.