Читаем без скачивания Наследница. Графиня Гизела - Евгения Марлитт

— Да, ты права, а я был слеп! — проговорил он едва слышно. — Ты более уже не ребенок, который когда-то, прильнув к моей груди, шептал мне, оробевшему и не верившему своему счастью: «Я люблю тебя, ах, как люблю!»

И он стиснул зубы.

Молодая девушка в замешательстве рвала на мелкие кусочки лист плюща; мерное шуршание шелкового платья слышалось за дверью салона — гувернантка как верный телохранитель маршировала в соседней комнате.

— Я не понимаю, — отрывисто заговорила Ютта, — с какой стати ты начинаешь мне напоминать о моем обязательстве таким странным образом? Докажи, чем я нарушила его?

— Изволь, Ютта! Из княжеского двора в мой дом нет возврата!

— Ты говоришь это, не я!

— Да, я говорю это! И если ты действительно захочешь вернуться, мой дом будет закрыт для тебя… Мне не нужна жена, вкусившая удовольствий придворной жизни! Я не имею ничего общего с женщиной, окунувшейся в это море разврата и пошлости! О, как глупо! Я клятвопреступник, я изменил бедной слепой женщине! Ни часу не должен был я оставлять тебя в Белом замке! Ты здесь вкусила отравы — тряпки, эти подачки, которые ты с такой гордостью носишь, отравили твою душу! Ютта, оставь замок, — умолял он, взяв руку молодой девушки.

— Ни за что на свете не сделаю такой глупости, над которой все будут смеяться!

Он выпустил ее руку.

— Так… Но я еще задам тебе вопрос: чьему ходатайству обязана ты своим будущим блестящим положением?

Она взглянула на него нерешительно.

— Моей приятельнице, госпоже фон Гербек, — ответила она медленно,

— Кто знает чопорность нашей царствующей династии, тому хорошо известно, что прислуга министра не может иметь непосредственного влияния, — возразил он коротко.

Гувернантка, как ужаленная, отскочила от двери, возле которой подслушивала разговор в комнате.

— Ютта, мне больше нечего сказать, с этой минуты я тебе чужой человек! — продолжал он, повышая тон. — Но я должен с тобой говорить от имени твоей матери! Поступай куда хочешь: твое древнее благородное происхождение дает тебе право доступа к любым дворам, только уходи отсюда… Ты не должна пользоваться благосклонностью того, кого проклинала твоя несчастная мать. Ютта, министр…

— А, теперь ты появляешься на сцене мщения! — злобно прервала его девушка, стремительно отходя от окна. — Издевайся над ним сколько хочешь! — закричала она в бешенстве. — Называй его убийцей, кем угодно! И даже если весь свет будет кричать об этом и подтверждать это, я не поверю и слушать не буду!

И она зажала уши.

Помертвевшие губы молодого человека были так плотно сжаты, как будто хотели замолкнуть навеки. Медленно снял он обручальное кольцо и протянул его девушке. Она поспешно стала снимать свое, и теперь, в первый раз за всю эту бурную сцену, лицо ее покрылось густым румянцем стыда и смущения. Она все время держала тяжелый букет в правой руке, чтобы не видеть обручального кольца, на котором постоянно останавливала свой смущенный взгляд неверной невесты.

Горный мастер направился к двери, которую в эту минуту открыл студент, а из салона уже спешила госпожа фон Гербек, с нежностью раскрывая свои объятия «непоколебимой».

— Он иначе не захотел, глупец! — прошептала с досадой молодая девушка, не слишком вежливо избегая объятий гувернантки.

Она поднесла к носу флакон с освежающей эссенцией и припудрила лицо, желая предохранить кожу от портящего ее волнения.

Глава 9

Оба брата буквально бежали к выходу из замка — даже благоухающий воздух длинных коридоров казался им наполненным ложью и изменой.

Внизу, в дверном проеме музыкального салона, стоял управляющий замком и призывал слуг, чтобы переставить рояль на другое место. Шелковые пунцовые оконные занавеси были опущены, на стенах горели канделябры, яркий огонь пылал в мраморном камине, прислуга накрывала стол для кофе — словом, вид музыкального салона его превосходительства был как нельзя привлекательным. Сегодня будет исполнен ноктюрн Шопена, а затем гости, распивая кофе из изящного фарфора и опустошая серебряную корзинку с печеньем, посмеются над изгнанным претендентом на руку будущей придворной дамы ее светлости.

В одном из стоящих возле камина кресел сидела маленькая Гизела. Худенькие ножки были скрещены, маленькое бледное личико резко выделялось на цветной обивке кресла. Увидев в открытую дверь проходящих по коридору молодых людей, она быстро вскочила. Очевидно, девочка осталась без всякого надзора, ибо в то время, когда горный мастер вышел на лестничную площадку, она догнала его, остановила и, вытащив из кармана целую пригоршню медных монет, задыхаясь проговорила:

— Возьмите, пожалуйста, я собирала их, потому что они красивые. Здесь много денег, не правда ли?

Теобальд остановился, его невидящий взгляд упал на ребенка.

— Не прикасайся к нему! — угрожающе воскликнул студент, отталкивая девочку, и горько рассмеялся, когда монеты, выскользнув из рук испуганного ребенка, покатились по площадке.

— Тебе уже известно, змееныш, — воскликнул он, — как знатные люди обращаются с сердечными ранами других людей? Вы думаете, что деньги всесильны и в этом случае! Но в тебе-то что знатного, гадкое, больное существо?

Звук его сильного юношеского голоса звонко отдавался в вестибюле. Прислуга и управляющий с вытянутыми шеями выглядывали из дверей музыкального салона, а в глубине коридора показалась Лена. Она всплеснула руками, увидев маленькую графиню стоящей без теплой одежды, с непокрытой головой на сквозняке. Расслышав же слова студента, она в испуге бросилась к ребенку и оттащила его от дерзкого человека. В эту же минуту в одном из окон нижнего этажа белая рука приподняла опущенный занавес и показалось бледное лицо министра. Лихорадочные пятна на щеках студента запылали еще ярче.

Он приблизился к окну.

Министр отшатнулся, но затем веки снова прикрыли глаза — поднятая рука молодого человека была пуста.

— Да, смотри и радуйся! — закричал студент далеко разносящимся голосом. — Презренная там, наверху, отлично обделала свое дело: плебей уходит прочь! Ладно, продолжай так, сиятельный! Не обращай внимания на голод в стране, которой ты так хорошо правишь! Да и что тебе, иноземцу, до страданий здешнего народа!

Голова министра исчезла, занавес опустился, в вестибюле раздался звонок.

Было ли приказание возвратившимся с испуганными лицами лакеям выбросить крикунов вон, осталось неизвестным, так как горный мастер уже опустил руку на плечо брата и увлек его за собой.