Читаем без скачивания Наследница. Графиня Гизела - Евгения Марлитт

Если дама была изначально напугана поступком девушки, решившейся одной отправиться кататься в лодке, то теперь взгляд ее выражал что-то похожее на ужас. Но выражение это она постаралась скрыть. Баронесса оставила супруга и протянула свои руки молодой девушке.

— Здравствуй, милое дитя! — воскликнула она с нежной мягкостью. — Ну вот, приезжает мама и сейчас же начинает бранить! Но, право, я прихожу в ужас, видя, как ты скачешь… Ты должна думать о своей больной груди!

— У меня грудь не болит, мама. — Трудно было предположить у столь нежного юного создания такую холодность, которая прозвучала в ее голосе.

— Но, душечка, неужели ты больше знаешь, чем наш прекрасный доктор? — спросила дама, с улыбкой пожимая плечами. — Разумеется, мы никоим образом не хотим лишать тебя иллюзий, но в то же время не можем допустить, чтобы ты так пренебрегала советами врача. Ты чрезмерно утомляешь себя… Я ужасно испугалась, увидев тебя в лодке. Душа моя, ты страдаешь хореей, не в состоянии продержать спокойно руку в течение двух минут и, несмотря на это, бедными, больными ручками пытаешься управлять лодкой!

Молодая графиня, ничего не ответив, медленно подняла руку, вытянула ее и неподвижно простояла так несколько минут. Лицо ее было немного бледно, но весь облик в эту минуту был образцом юношеской силы и свежести.

— Вот, убедитесь, мама, дрожит ли моя рука, — гордо произнесла она, откидывая назад голову. — Я здорова!

Против подобного утверждения нечего было возразить. Баронесса сделала вид, что это упражнение стало причиной ее сердцебиения, министр из-под опущенных век метнул на эту руку, словно выточенную из мрамора, с розовыми ногтями, странный, боязливо-испытующий взгляд.

— Не напрягайся так, дитя мое, — сказал он, опуская руку молодой девушки. — Это ни к чему. Позволь мне и в будущем считаться с советами твоего доктора, хотя, может быть, они и будут несколько расходиться с твоим мнением. Впрочем, я не испугался, подобно маме, увидев тебя в лодке. Но должен сказать откровенно, что эта ребяческая выходка — уходить из дому и бродить по лесу, — крайне удивляет меня в графине Штурм. Не буду осуждать тебя за это, ибо все странности я приписываю твоей болезни… Вас же, госпожа фон Гербек, — обратился он к пришедшей с ним другой даме, — я не понимаю. Графиня брошена на произвол… Где были ваши глаза и уши?

Кто бы мог признать сейчас в этой толстой, неуклюжей, побагровевшей от волнения женщине прежнюю очаровательную гувернантку!

— Ваше превосходительство всю дорогу бранили меня, — защищалась она, глубоко обиженная, — теперь графиня сама подтвердила справедливость моих слов, что ее духовное и телесное спокойствие я блюду, как Аргус, но, к несчастью, с ней и тысячи глаз мало! Мы час тому назад сидели в павильоне, графиня собиралась рисовать вазу с цветами. Она встала, без шляпы и перчаток пошла в сад; я была в полной уверенности, что она вышла на минуту нарвать других цветов в саду…

— Ну да, так и было, — перебила ее молодая девушка со спокойной улыбкой, — но мне захотелось нарвать лесных цветов.

— Только этого недоставало! — Министр с трудом сдерживался. — Ты сентиментальна! Я старался оградить тебя от всяких одурманивающих мозги бредней и теперь вдруг вижу, что ты заражена этой так называемой лесной романтикой… Разве ты не знаешь, что молодая девушка твоего положения до крайности смешна в глазах здравых людей, когда, подобно какой-нибудь пастушке, бродит по полям или садится на весла?

— Чтобы перевезти фабричных ребят, — ввернула оскорбленная гувернантка. — Я не могу понять, милая графиня, как можете вы так забываться!

До сих пор глаза Гизелы со свойственным ей задумчиво-испытующим выражением были устремлены на лицо отчима. Он был всегда предупредителен с ней, и сейчас его раздражительность озадачила ее куда больше, чем сам выговор. Замечание же госпожи фон Гербек вызвало горькую улыбку на ее устах.

— Госпожа фон Гербек, — произнесла она, — я напомню вам о том, что вы всегда называли «руководящей нитью всей вашей жизни», — о Библии… Разве только благородным детям Христос дозволит прийти к себе?

Министр быстро поднял голову: с минуту он безмолвно смотрел в лицо падчерицы.

Это юное существо, которое «ввиду болезненного состояния» тщились вырастить в жизненном неведении и умственной апатии, внушая лишь аристократические воззрения и принципы, этот строго охраняемый графский отпрыск вдруг проявляет невесть каким путем выработанное им логическое мышление, фатально напоминающее пресловутое свободомыслие!

— Что за нелепости говоришь ты, Гизела! — промолвил он. — Великим несчастьем было и остается для тебя то, что бабушка твоя так рано покинула нас. Она, образец аристократического величия и женского достоинства, сумела бы… — Баронесса закашлялась и кончиком своего лакированного ботинка принялась сталкивать камешки в воду. — С корнем вырвать из тебя эти плебейские замашки, — продолжал министр непреклонно. — Ее именем строго запрещаю тебе неподобающие поступки и рассуждения, свидетелями которых мы только что были!

Напоминание о бабушке благотворно действовало на чистую душу девушки. Она благоговела перед ее памятью, не пытаясь разобраться в этом священном для нее образе. Гизела, подобно бабушке, гордилась своим благородным происхождением, и, как та требовала от нее, с феодальной жесткостью относилась к своими подданным, убежденная, что иначе и быть не должно, ибо «имперская графиня Фельдерн» поступала точно так же.

— Пожалуй, — сказала она нерешительно, — если это уж так «не пристало» мне… этого больше не повторится… Но дети не с фабрики, маленькая девочка из пастората.

Речь ее прервана была криком.

Один из мальчиков веслом оттолкнул лодку от берега, пристав затем в очень неудобном месте, и маленькая девочка, пытаясь выпрыгнуть из лодки, упала в воду. Белокурая головка исчезла под водой, но вдруг из леса выскочил огромный ньюфаундленд и бросился в озеро. Схватив ребенка, он выпрыгнул с ним на берег и положил к ногам появившегося в это время из-за деревьев незнакомого господина. Девочка, как видно, не успела испугаться — она встала на ноги и принялась тереть мокрые глаза.

— О боже, мой новый передник! — она стала выжимать мокрый фартушек. — Ну и достанется же мне от мамы…

Подбежавшая к ней Гизела дрожащими руками достала носовой платок, чтобы накинуть его на ее мокрые плечи.

— Это бесполезно, — сказал господин. — Но я попросил бы вас на будущее учесть, что и эта маленькая человеческая жизнь требует охраны, коль скоро мы берем за нее ответственность. Пусть в глазах графини Штурм она имеет цену лишь как забава, у девочки есть родители, которым она дорога.