Читаем без скачивания Соната незабудки - Монтефиоре Санта

— А ведь так могло быть всегда, — сказала она, укладываясь подле него. Легкий ветер, проникший в комнату, чтобы стать свидетелем их единения, овевал ее разгоряченное тело.

— Так и будет всегда. Я тебе обещаю, — ответил Луис, поигрывая кудрями возлюбленной, разметавшимися по ее плечам.

Здесь, в комнате, воздух которой был пропитан любовью, они оба верили в то, что это возможно.

Все последующие недели они улучали момент, чтобы побыть наедине, когда Сесил был на работе или спал. Они катались по пампасам, и Гаэтано наблюдал за ними с террасы. Они танцевали в гостиной, пока Мерседес была слишком занята Оскаром, чтобы обращать на них внимание. Да ей, в общем-то, и не было до них дела… Они играли на пианино, в то время как вечерние сумерки поглощали драгоценные часы и вновь заполняли их той сладостной меланхолией, что уже стала им близка, как старый надежный друг.

Одри чувствовала себя пьяной от любви, однако даже такому сильному чувству никогда не удавалось ослепить ее окончательно. Она видела, что ее муж пьет слишком много. Сесил возвращался домой по вечерам, и от него пахло спиртным. Не успев сказать и слова, он уже тянулся к графину. Он больше не мялся у двери ее спальни, глядя на нее с надеждой, выражая готовность склеить обломки их брака или, по крайней мере, забыть о том, что союз их распался. Обычно после ужина он уединялся со своими книгами, оставляя жену и брата играть на пианино, как будто знал о предательстве, но не находил в себе сил противостоять ему. И Одри терпела такое положение дел, поскольку знала: стоит ей сказать лишнее слово, и их браку придет конец. Она мечтала убежать с Луисом, но близняшки через несколько недель приезжали домой на каникулы. Следовало подождать, пока девочки вернутся в школу, прежде чем принимать окончательное решение.

Луис не давил на нее и даже не делал попыток обсуждать их совместное будущее.

— Давай просто жить сегодняшним днем, — говорил он.

И Одри была этому только рада.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Сисли было жалко отпускать близняшек в Аргентину на Рождество. Она всегда радовалась, когда они гостили у нее на каникулах и по выходным.

Леонора помогала Панацелю и Флориену в саду сажать цветы и собирать фрукты. Алисия настояла на том, чтобы пригласить к тете свою подружку Мэтти — заносчивую, угрюмую девочку, которая Сисли не понравилась. Они с Алисией целыми днями пропадали на ферме, и только Бог знает, какие пакости творили. Сисли однажды поймала подружек на горячем: они говорили гадости Флориену. Не то чтобы она сочла нужным одернуть их, нет — мальчик вполне мог за себя постоять, — но эта парочка не внушала доверия. Они игнорировали Леонору, так что, если бы не цыгане, Сисли пришлось бы вмешаться. Но Леонора, казалось, была абсолютно счастлива, играя в фургоне и слушая истории Маши.

— Я бы тоже хотела быть цыганкой, — говорила она. — Мне бы очень хотелось жить в фургоне и работать в саду. Это было бы так замечательно!

А Алисия и Мэтти надменно морщили носики и издевались над ней.

— Ты такая простушка, — злобно дразнили они Леонору. — Мы хотим чего-то достичь в жизни, стать знаменитыми, не то что какие-то глупые цыгане, которые ковыряются в земле, глядя, как жизнь проходит мимо!

К огромному удивлению Сисли, Леонора, тем не менее, продолжала смотреть сестре в рот, не требуя ничего взамен. Она не обижалась на Алисию, хотя, вне всяких сомнений, насмешки сестры причиняли ей боль. Проходило совсем немного времени, и Леонора, снова спокойная и полная внутренней уверенности и достоинства, добродушно виляла хвостиком, совсем как Барли, пес Сисли.

Сисли ужасно привязалась к Леоноре. Она была такой славной девочкой, к тому же совсем не избалованной, в отличие от сестры. Своей безграничной любовью Одри невольно испортила Алисию. Той, конечно, повезло — она родилась красавицей, но все же самым главным достоинством обладала Леонора — она была красива душой. По правде говоря, Сисли проводила Алисию с легким сердцем. Но стоило ей выглянуть в сад, как сердце ее сжималось от тоски — там были только Панацель с сыном, а маленькая девчушка с нежным личиком и ласковой улыбкой, хотевшая так мало — вести простую жизнь в цыганском таборе, уехала. Барли тоже скучал по Леоноре. Обычно он днями лежал на траве, ожидая, когда она, одетая в грязные джинсы и резиновые сапоги, поведет его на долгую прогулку по лесам и полям. Теперь пес вяло трусил вслед за Сисли, но было очевидно, что прогулка не доставляет ему никакого удовольствия.

Сисли отвезла близняшек в аэропорт и проводила до самого трапа. Девочки сходили с ума от волнения и бегали вокруг нее, точно щенки. Сисли пришлось отчитать Алисию за то, что она издевалась над Леонорой, взявшей с собой в салон своего Потрепанного Кролика.

— Иногда ты бываешь бессердечной! — воскликнула она раздраженно. — А когда ты поступаешь бессердечно, то выглядишь настоящей дурнушкой. — Сисли надеялась, что страх показаться непривлекательной охладит пыл Алисии, ведь она была очень тщеславной девочкой.

Теперь она вернулась домой. Там ее ждали безмолвие и холод. Страшный холод. Сисли разожгла камин, натянула сразу несколько свитеров и принялась ходить по комнате, чтобы согреться. И только Марселю, который долго жаловался, что ему приходится откалывать лед от стакана, чтобы опустить туда кисточку, была позволена роскошь использовать газовое отопление.

— Я просто не могу писать, когда руки мерзнут, топ amour, — жаловался он, глядя на нее своими темными галльскими глазами. — И я не могу всякий раз звать тебя и просить, чтобы ты согрела мое дрожащее от холода тело! Хотя я и хотел бы заниматься с тобою любовью днями напролет, мое творческое начало изводит меня!

Сисли с нетерпением ждала ночи, когда неуемное творческое начало Марселя погружалось в дремоту, но днем он требовал, чтобы во время работы его не беспокоили. Она понятия не имела, над чем он работает. Иной раз даже сомневалась, что он вообще работает…

Одри, тетушка Эдна и Роуз приехали встречать близняшек в аэропорт Буэнос-Айреса. Было жарко, воздух казался тяжелым, даже липким, и дамам приходилось усиленно обмахиваться веерами. Они стояли на возвышении в лучах солнечного света и наблюдали, как самолет из крохотной светящейся точки вдалеке превращается в громадный мощный аппарат, несущий домой их ненаглядных девочек. Одри считала дни до этой встречи и каждый день писала письма, зная, что они не успеют получить их до отъезда. Луис был ее благословенной отдушиной, но она никогда не забывала о детях. Ни на мгновение. Лица дочерей неизменно стояли у нее перед глазами, и душа ее тянулась к ним, даже когда она забывалась в объятиях любовника.

Алисия всю дорогу хмурилась, вспоминая слова Сисли. Леонора, увидев маму, разрыдалась, подбежала и обняла ее. Перелет был долгим и утомительным. Одри нежно поцеловала дочь в лоб. Она испытала облегчение, уловив знакомый запах ее волос. Леонора от счастья потеряла дар речи. Она висела на матери, словно обезьянка, даже когда та обнимала Алисию и когда они все вместе уселись в машину. Ничто не могло заставить ее разомкнуть объятия: Леонора скучала по маме сильнее, чем когда-либо, и теперь, когда они снова были вместе, ей хотелось прижаться к ней покрепче и убедиться в том, что это и впрямь ее мама, которая так часто являлась к ней во сне.

Алисия повеселела, осознав, что снова окружена благодарными зрителями. Тетушка Эдна была за рулем, а Роуз заняла пассажирское место, усадив Одри с девочками сзади.

— У Лягушки, нашей училки французского, так воняет изо рта, что мы подмешали зубную пасту ей прямо в чай, — хихикнула она.

— Вы, конечно же, не называете ее Лягушкой в классе? — Одри была счастлива увидеть своих дочерей дома.

— Нет, на самом деле ее зовут мадам Дюваль, но за глаза мы зовем ее Лягушкой. Она ест слишком много чеснока. А еще мы постоянно закатываем полуночные вечеринки, прямо как в книжках, но Лео боится на них приходить. Она же у нас пай-девочка!