Читаем без скачивания Операция «Перфект» - Рейчел Джойс

– По правде говоря, – признается Айлин, – лично я Рождество ненавижу. Почему-то все убеждены, что на Рождество непременно нужно веселиться. Каждому хочется счастья, принесенного в красивом пакете. – Ее лицо здорово раскраснелось от духоты. – А вот я однажды на Рождество целый день провалялась в постели, и это был один из лучших праздников в моей жизни. А в другой раз я на Рождество уехала к морю. Мне почему-то втемяшилось в голову, что там может оказаться Ри. Я остановилась в крошечном отеле «B&B»[60].

– Но это же чудесно, – говорит Джим.

– Ничего чудесного! Там в соседнем номере кто-то как раз умер от передозировки. Оказалось, он специально на Рождество уехал из дома, чтобы покончить с собой. Понимаешь, что я хочу сказать? Полная чушь – это ваше Рождество! Для тысяч людей все это полная чушь! Мы с хозяйкой гостиницы потом несколько часов после него там убирали.

Джим объясняет, что это будет его первое Рождество в домике на колесах, а потому он все-таки ждет его с нетерпением. Айлин, отхлебнув пива, пожимает плечами и говорит, что, мол, всякое в жизни бывает.

– Знаешь, я тут подумала… – говорит она и внезапно умолкает. И все крутит на подставке свою кружку с пивом.

– О чем же ты п-п-подумала? – громко спрашивает Джим, и те молодые женщины за соседним столиком, снова услышав его заикание, переглядываются и прячут гадкую ухмылку, великодушно прикрывая рот рукой.

– Но в ответ на мое предложение ты всегда можешь сказать «нет», – поспешно говорит Айлин.

– Н-не д-думаю, что к-кто-нибудь с-с-способен с-с-сказать т-тебе н-нет, Ай-ай-ай… Айлин. – Словам требуется целая вечность, чтобы выкарабкаться у него изо рта. Он словно выбрасывает из себя некий бессмысленный набор согласных и гласных звуков. Но Айлин его не перебивает. Она смотрит на него и ждет с таким видом, словно ей больше нечего делать, кроме как слушать невнятное бормотание Джима, и от этого почему-то глупые слова становятся еще и труднопроизносимыми. Он и сам не понимает, отчего так волнуется. Это уже совсем не смешно. Однако, когда Джим все-таки ухитряется добраться до конца, Айлин откидывает назад голову и смеется так, что можно подумать, будто он рассказал ей какую-то шутку, по-настоящему смешную, вроде тех, которые зачитывали медсестры в «Бесли Хилл», вытащив бумажки с ними из разорвавшихся рождественских хлопушек. Джим смотрит на шею Айлин, от смеха собравшуюся сливочными складками. Даже те молодые женщины за соседним столиком, глядя на нее, невольно начинают улыбаться.

Айлин делает большой глоток пива, вытирает губы тыльной стороной руки и говорит:

– Ф-фу, ну ты меня прямо смутил своими словами! – Она машинально приглаживает свои распрямленные волосы, привычным жестом запуская в них растопыренные пальцы, но, как только она кладет руки на колени, одна из закрепленных лаком прядок отскакивает в сторону, точно раскрывшийся оранжевый клапан. – Ах, черт, до чего же, оказывается, трудно с ними справляться! – сердится Айлин.

Девицы у нее за спиной, заметив чрезвычайную самостоятельность ее волос, подталкивают друг друга.

– С чем т-т-трудно с-с-справляться?

Девицы веселятся, повторяя за ним «т-т-т», «с-с-с», им это явно кажется очень смешным, и они громко ржут.

– Я уезжаю, – говорит Айлин.

Джим пытается сделать глоток пива, но рука дергается, и пиво выплескивается ему на ляжку.

– Ты меня слышишь? – говорит Айлин. – Я уезжаю.

– Уезжаешь? – И лишь повторив это слово, он понимает, что оно означает: Айлин здесь не будет, он останется, а она будет отсутствовать. – П-п-п-п…? – Джим в отчаянии, он уже чувствует себя настолько одиноким, что никак не может справиться с этим словом, вытолкнуть его из себя, никак не может спросить, почему она уезжает. Наконец, он прикрывает рот рукой, показывая этим, что сдается.

– Да, на Новый год я уезжаю. Еще не знаю куда, но уезжаю… Хочу опять попутешествовать. – Теперь уже Айлин говорит с трудом, медленно выталкивая из себя слова, хотя она-то совсем не заикается. – Дело в том, Джим, дело в том… Черт меня побери! Ну почему это так трудно? В общем, я хочу, чтобы ты поехал со мной.

– Я?

– Я понимаю, я тот еще подарок. Да еще и переехала тебя, а это далеко не лучшее начало для близких отношений. Но мы оба с тобой немало пережили, правда, Джим? Мы оба немало пережили, однако по-прежнему держимся, а это самое главное. Так почему бы и нет? Пока мы еще что-то можем. Почему бы нам не уехать куда-нибудь, почему бы не позволить себе еще одну попытку? Ведь мы можем помочь друг другу и все начать сначала.

Джим до такой степени ошеломлен, что вынужден отвести глаза и повторить про себя все сказанное Айлин. Значит, она хочет уехать куда-нибудь с ним вместе? Какой-то бизнесмен, сидящий у стойки бара, внимательно смотрит на них. Он из той группы мужчин в деловых костюмах, которые интересовались вином «Cotes du Rhone». Перехватив взгляд Джима, этот человек что-то тихо говорит своим приятелям, встает и идет прямиком к Джиму и Айлин. Он указывает на Джима и произносит почти беззвучно, одними губами: «Я тебя узнал».

– О! – восклицает Айлин, заметив присутствие незнакомца, и смущенно, совсем как девчонка, улыбается. Джиму просто невыносимо смотреть, как она тушуется при виде этого бизнесмена в дорогом костюме. А тот как ни в чем не бывало продолжает, обращаясь к Джиму:

– Привет! Как ты поживаешь? Я приехал сюда повидаться кое с кем из приятелей. Рождество все-таки! – говорит бизнесмен. У него громкий уверенный голос выпускника школы «Уинстон Хаус», закончившего затем колледж, а затем по проторенной отцом дорожке получившего престижную работу в Сити. На Айлин он, похоже, вообще никакого внимания не обращает. – Но, оказывается, в нашем старом доме я способен пробыть не более пяти минут.

Не дожидаясь, когда он скажет еще что-то, Джим неловко поднимается из-за стола и хватает со стула свою куртку. Вот только рукав за что-то зацепился, так что приходится дернуть посильнее, и стул с грохотом падает на пол.

– Что случилось? – спрашивает Айлин. – Ты куда это собрался?

Разве он может начать все сначала и быть с Айлин? А как же его ритуалы? Айлин говорит, что она не подарок. Что она храпит. Что она ходит во сне. Но к такому-то он привык. Он столько лет спал в одной комнате с людьми, которые все это делали. А вот она действительно не имеет никакого представления о том, что он из себя представляет. Не знает, что он совершил в прошлом, не знает, что он должен делать постоянно, чтобы искупить содеянное. Она говорит, что ей нужна помощь Джима. Но ведь она же понятия не имеет… Достаточно посмотреть на тех девиц за соседним столиком – как они на него смотрят, как жадно ждут, чтобы он, жалкий заика, попытался еще что-нибудь сказать о своих чувствах. Ждут, чтобы снова над ним посмеяться.

В глаза Айлин он не смотрит, он видит только ее пуговицы и ее непослушные рыжие волосы. Несмотря на все усилия, они уже успели вздыбиться и пышным облаком разлетаются в разные стороны от убийственно-белого пробора. Джим очень хочет сказать, что любит ее, и говорит:

– До свидания.

Айлин сразу меняется в лице, ее лицо теперь кажется усталым, осунувшимся. Она с негромким стоном опускает голову, и тому бизнесмену, похоже, становится неловко.

– Извините, ребята, – смущенно говорит он. – Извините, что помешал. – И пятится назад.

Джим никак не может надеть свою куртку, он даже на плечи ее накинуть не может, запутавшись в рукавах и яростно проталкиваясь к дверям. Он то и дело налетает на других посетителей паба, и те орут ему вслед: «Ты что, на пожар?» – или: «Эй, куда прешься?» – или: «Осторожней, урод! Ты мне пиво разлил!» – но он не останавливается и все проталкивается сквозь толпу мужчин в игрушечных коронах и девиц в нижнем белье. И лишь пробежав половину улицы, он понимает, что в руках у него ничего нет. Подарок, приготовленный для Айлин, так и лежит у него в кармане, а пакет с рождественским обедом остался под столом в пабе.

Нет, теперь слишком поздно за ним возвращаться!

Глава 19

Джини и бабочка

Было слишком поздно поворачивать назад. Лето словно приобрело некую власть над ними, и Байрон не знал, как долго оно еще будет терзать их этой изнуряющей жарой, неестественно долгими днями, чувством вины за то, что совершила его мать, бесконечной историей с ногой Джини и визитами Беверли.

Джини сидела на шерстяном коврике под яблоней, вытянув перед собой обе ноги – одна была в жестком футляре с застежками, вторая в белом носке и сандалии. Джини играла с куклами Люси, точнее, продолжала их расчленять, складывая туловища в одну кучу, а головы – в другую, в ее полном распоряжении были также все раскраски Люси и ее карандаши. Перед ней стоял поднос с румяными яблоками, стаканом «Санквика» и печеньем на тарелочке. Каждый раз, проходя мимо нее, Байрон слышал, как она что-то тихонько напевает. Из дома доносились звуки электрооргана – это Беверли разучивала новую пьесу. Байрон знал, что мать спокойно сидит у пруда в своем любимом кресле. Эта ночь у них снова выдалась нелегкая. Байрон много раз просыпался и каждый раз слышал, что мать внизу по-прежнему не спит и слушает свои пластинки. Похоже, и в эту ночь, и в предыдущую тоже она даже не ложилась. Люси засела в доме, наотрез отказавшись выходить из своей комнаты.