Читаем без скачивания Операция «Перфект» - Рейчел Джойс

Наконец завиднелся пруд. Зрелище было такое, что Байрону стало не по себе. Он просто собственным глазам не верил. Яростно отмахиваясь от дождевых струй, он пытался рассмотреть, что же там происходит, и громко звал: «Мама! Мамочка!» – но она его не слышала.

Да, Дайана действительно была на пруду. Мокрая настолько, что создавалось впечатление, будто вся – волосы, одежда, кожа – блестит и светится. Однако стояла она не на берегу и не на торфянистом островке, возвышавшемся посредине пруда, а странным образом балансировала на поверхности воды где-то между берегом и этим островком. Байрон смотрел на нее и не мог понять, как такое возможно. Он даже несколько раз протер глаза, чтобы удостовериться, что глаза его не обманывают. Да, она была там! С неизменным стаканом в руке она стояла в некой срединной точке пруда, абсолютно не связанной с землей. Вокруг была только вода, и она медленно шла по поверхности воды, изящно балансируя руками и чуть покачиваясь, словно исполняла какой-то танец. Но в целом равновесие она держала прекрасно и все шла вперед сквозь тяжелые серебристые струи дождя – спина прямая, подбородок высоко поднят, руки широко разведены в стороны.

– Сюда! – закричал Байрон. – Иди сюда! – Сам он находился пока в самой высокой части луга.

Дайана, похоже, его услышала. Она остановилась и помахала ему рукой. У Байрона от ужаса перехватило дыхание – ему показалось, что она сейчас упадет. Но она не упала. А осталась стоять на поверхности воды, застыв в прежней, изящной позе.

Потом она что-то крикнула, но слов он не разобрал, и она подняла руку – но не ту, в которой держала стакан, а другую, – и он увидел, что в руке она сжимает что-то белое и тяжелое. Это было гусиное яйцо. И Дайана радостно засмеялась, довольная, что сумела первой его забрать.

Отыскав мать, Байрон испытал какое-то странное, почти болезненное, облегчение. Он уже не понимал, что там течет у него по лицу – дождь или слезы, – только вот дышать стало трудно, и он вытащил из кармана носовой платок, чтобы высморкаться. Платок был настолько мокрым, что он с трудом его развернул, тем не менее он все-таки закрыл им лицо, не желая, чтобы мать заметила, что он плачет. Потом Байрон снова свернул платок, сунул его в карман, и в тот самый момент, когда он снова посмотрел на мать, ее словно что-то ударило под коленки. У него на секунду даже мелькнула мысль, что она делает это нарочно, чтобы его рассмешить. Но тут ее тело внезапно дернулось и словно провалилось в глубокую яму, руки взметнулись вверх, а стакан и яйцо разлетелись в разные стороны, вращаясь на лету. Какое-то странное движение, похожее на огромную зарождающуюся волну, прошло по поверхности пруда, и эта волна захлестнула верхнюю часть туловища Дайаны, пробежала по ее плечам.

Она еще успела что-то крикнуть Байрону, а потом, словно сложившись пополам, исчезла под водой.

Байрон еще немного постоял в оцепенении, ожидая, что она вот-вот снова вынырнет на поверхность. Он не мог сдвинуться с места. У него было ощущение, что время сошло с колеи или вообще замерло, остановилось. Но Дайана так больше и не появилась, лишь дождь по-прежнему безжалостно барабанил по поверхности пруда, и Байрон все-таки понемногу начал продвигаться к воде – сперва очень медленно, затем все быстрее и быстрее, чувствуя, что подходить к страшному пруду ему совершенно не хочется. Но все же он шел, оскальзываясь в жидкой грязи, с трудом находя опору для ног, то и дело падая ничком и все более отчетливо понимая: когда он доберется до цели, смотреть на это все равно не сможет.

На следующее утро мягкие перья тумана, похожие на дым, поднялись над холмами, и казалось, что там повсюду горят маленькие костры. В воздухе еще слышался стук капель и шелест мокрой листвы, но дождя уже не было, осталось лишь воспоминание о нем. Бледная ущербная луна висела в небе, точно призрак встающего солнца, в воздухе парили огромные стаи каких-то мошек, а может, это были просто семена трав. Во всяком случае, начало дня было действительно прекрасным.

Байрон спустился по лугу в низину, где чудовищное количество воды, излившейся с небес и из недр земли, превратило пруд в обширное озеро, сверкавшее, точно серебряное блюдо. Он перелез через ограду и уселся у самого края этого озера, глядя на отражавшееся в воде небо, и ему казалось, что там вход в какой-то иной мир, где властвует некая иная истина, имеющая цвет зари или коралла и как бы перевернутая вверх ногами. Отец Байрона уже приехал домой и в данный момент беседовал у себя в кабинете с полицейскими, Андреа Лоу кипятила на кухне воду, чтобы приготовить посетителям чай.

Байрон смотрел, как стая чаек летит на восток, то взмывая ввысь, то опускаясь к самой земле – казалось, чайки хотят дочиста протереть небо своими крыльями.

Глава 2

Ритуалы

Туча, словно гора, вздымается на фоне ночного неба, она такая плотная и мощная, что кажется, там, у ее подножия, проходит вторая линия горизонта. Джим мельком поглядывает на эту тучу из открытой двери кемпера. Церковные часы за холмом бьют девять. Но уже совершенно темно. Наверное, сейчас девять вечера. К нему вновь вернулась потребность совершать ритуалы, но теперь все стало гораздо хуже: он никак не может их завершить и остановиться.

Видимо, это конец. И спасения нет. Теперь Джим круглые сутки безостановочно отправляет ритуалы, понимая, что никакого значения они не имеют, и все же прекратить это он не в состоянии. У него такое ощущение, словно он попал в тесную клетку и прижимается лицом к ее прутьям. Он прекрасно знает, что ритуалы ему не помогут, что они никогда ему не помогали и на его жизнь никакого воздействия не оказывали, и все же вынужден непрерывно их совершать. Он не спал и не ел с того самого вечера, когда позорно сбежал от Айлин.

Стоит Джиму вспомнить об этом, и он в ужасе захлопывает дверь и забивается в самый дальний угол домика. Айлин была его единственной надеждой. И в тот раз именно она просила его о помощи. Как же он мог оставить ее в беде? Как он мог бросить ее и попросту сбежать?

Рождество наступило и прошло. Дни превратились в ночи, да Джим, собственно, утратил счет дням и ночам, он и сейчас понятия не имеет, сколько дней прошло с того вечера в пабе. Может, два, или три, или больше – нет, он не в силах вспомнить. Он слышал, как по крыше молотил дождь, как завывал ветер, замечал, что в его кемпер проникают солнечные лучи, но понимал, что светит солнце, лишь когда его лучи исчезали. Сейчас снаружи темно, и, увидев в окне собственное отражение, он вздрагивает от страха: ему кажется, что кто-то подкрался к его домику и сквозь стекло заглядывает внутрь. Причем этот кто-то явно желает причинить ему зло. Потом Джим догадывается, что это его собственное лицо, плоское и бледное, маячит в черном квадрате окна. Небритая щетина колет подбородок. Под глазами залегли глубокие черные тени. Зрачки расширены, а глаза испуганно вытаращены. Встреть он такого типа на улице, он постарался бы обойти его как можно дальше. Или притворился бы, что вовсе его не заметил.

Как же он до такого дошел? Когда впервые – много лет назад – он начал совершать ритуалы, они были совсем коротенькие. И были его друзьями. Он мог сказать, например: «Привет, пижама!» – и относился к этому, как к какой-то маленькой тайне, которую они хранят вместе со всей постелью. Ритуалы тогда представляли собой какое-нибудь очень простое действие, помогающее сохранять статус-кво. Даже когда Джим понял, что вынужден здороваться с каждой вещью каждый раз, входя в домик, это все равно отнимало лишь несколько минут. А потом он мог заниматься чем угодно. Если же где-то в публичном месте его охватывала легкая паника или он вдруг чего-то пугался, он и там запросто мог сказать «привет» любой вещи, а потом сделать вид, что это просто шутка. «Привет, чашка чая!» – говорил он и вполне способен был сразу же рассмеяться, и люди тоже начинали улыбаться, думая, что этому веселому человеку просто очень хочется чаю, никому и в голову не приходило, что он ведет себя как-то странно. А необходимые для ритуала слова всегда можно было скрыть за легким покашливанием.

Но со временем ритуалы изменились. И Джимом овладело новое беспокойство. Все началось с того, что в голове у него стали роиться какие-то неправильные мысли и слова. Он понял: если хочешь, чтобы все было в порядке, чтобы тебе не грозила никакая опасность, нельзя надеяться, что это произойдет только потому, что ты сказал чему-то «привет», а затем занялся другими делами. Ради безопасности нужно хорошенько потрудиться, иначе она не будет достаточно прочной. И это только логично.

Джим не сумел бы с уверенностью сказать, как именно он пришел к числу «21». Оно, похоже, предстало перед ним в виде некого правила, а потом так и застряло у него в памяти. Был в его жизни такой период, когда его страшно пугало, если стрелки на часах застывали, не добравшись до цифры «2» или «1». В таких случаях ему приходилось отправлять ритуалы до тех пор, пока часы не начинали показывать нужное время. Самое лучшее – это когда часы показывали две минуты второго или одну минуту третьего. Иногда он даже будильник на это время ставил, чтобы можно было проснуться и посмотреть на часы.