Читаем без скачивания Избранное - Юрий Скоп

Мюнхен крепко повытряс Якова… Он похудел, и синий, ладно сшитый олимпийский костюм хорошо красил Яна…

— Юричек, — сказал мне Яков, — пошли в «Советскую». Пообедаем и — все прочее… А в шесть меня опять повезут куда-то… По улицам слона водили… Сам понимаешь… А в «Советской» меня Валерка Мазин ждет. Пошли…

Мы пошли и до половины пятого просидели в гулком зале бывшего «Яра»… На столе было все, даже коньяк. Балагурил толстяк Мазин, Яша припоминал олимпийские детали…

— Понимаешь, на тренировках перед зачетными стрельбами шел такой полив — кошмар! Шведы прилетели и давай молотить. Гаард — 575 очков. Карлссон, его дружок, то же самое. В общем, человек девять под 570 постреляли…

— А ты? — азартно спросил Мазин, в свое время выдающийся ленинградский «оленебой».

— А я чего… Пришел пристрелялся; кстати, с Ганиными пеньками я работал… (В Мытищах Иоган посоветовал Якову обновить пеньки на прицеле. И сам вместе с оружейным мастером сборной Лешей Даниловым перепаял ему за ночь тонюсенькие стальные волоски прицельных пеньков.) И начал серию. Подряд семь «десяток» врезал, хватит… Стал в клычок «кабана» выцеливать… Хлоп! — «семерка», хлоп! — еще… Ко мне судья ихний подходит и пальчиком мне делает: мол, темнит господин Железняк…

— Ну? А дальше? Мандражил? — сыпанул серию Мазин.

— Нет, — твердо сказал Яша. — Знал, что выиграю. Как во второй серии «медленного» выбил 97 и стал лидером, все… Теперь-то уж, думаю, свое возьму…

— А Постоянов? — спросил я. Яша подумал.

— Ничего… Во второй серии он начал тянуть «кабана». Под забором его бил… Зря, конечно. Но выложился до упора. Я после первого дня говорю Валерке: дело в шляпе… Я беру золото, ты — бронзу, — поехали домой?.. Гляжу, повеселел… Если бы он во второй серии быстрого не вмазал 89, был бы третьим… Точно. А вообще забавно. Колумбиец-то этот, Беллингродт… Его же никто не знал. Темная лошадь. А взял и серебро отхватил. Что там колумбийцы творили! Жуть! Писк на лужайке. Озверели от радости… Такой гвалт в тире стоял… А как раз Карлссон охотился… Шведы даже протест подали. Мол, из-за колумбийцев он плохо стрелял… Куда там… Какой протест?.. Да… Получил я медаль, и ко мне подходит какой-то… С иголочки… Походкой пеликана. Позвольте, мол, представиться. Я — Аншутц. Понял? Сам подвалил. Не смогли бы вы посетить мою контору? Я ему — могу. Отчего же… В общем, он мне винтовку подарил. А за ним «вальтер». Еще одну. А потом из фирмы «Нобель-Динамит» вот такую гору патронов прислали… Понятно. Рекламу делают. Кстати, на пресс-конференции, после того как мне золото дали, мне — бах! — и вопросик…

— Какой? — навострил уши Мазин.

— Из какого оружия и какими патронами стреляет их бин Железняк?..

— А ты?

— А я сообразил что к чему… Думаю — покупают… А после рекламу мне пришьют, как этому, ну, американскому пловцу, Спитцу… Я у них спрашиваю: будет ли мой ответ расцениваться как реклама или нет? Журналисты орут — нет! Тогда говорю, что стреляю я из ружжа родимого, ижевского производства. Называется оно БК-2, я из него, кстати, с шестьдесят девятого молочу… И номер моей винтовочки 657. Да-с… А патрончиками мы пользуемся отечественными, российскими, «Экстрой»… Как сказал все это — у них глаза вот такие стали, с апельсин из Марокко… Думали, я из заграничного работаю… Как Постоянов из «вальтера» «тенексом»…

Мазин опрокинул рюмочку и сказал:

— Молоток ты, Яша… Спасибо тебе, что про нас не забыл. Знаешь, как приятно было?.. И за себя, и за Ганю Никитина, и за Володьку Веселова…

Я понял, о чем говорил Валерьян. Я сам был тронут телевизионным выступлением Якова из Мюнхена. Первым делом он сказал в экран, что, если бы все эти годы, пока не было на Олимпийских играх упражнений по движущимся целям, он не равнялся на таких асов стрельбы, как Иоган, Мазин, Веселов… вряд ли был бы закономерен его сегодняшний успех…

— Да ладно тебе… — смущенно отмахнулся Яков.

— Яша, а вот скажи… — через паузу начал Мазин, — чего ты думал, когда тебе Гимн играли?.. Я серьезно… Ты скажи… Все-таки Олимпиада. Гимн… Медаль золотая… Я знаю…

Яков опустил глаза.

Мазин настырно ждал ответа. Может быть, он и не всерьез ставил этот вопрос, а работал на меня, понимая, по-своему, мою принадлежность к писательскому ремеслу… А может быть, в нем говорило что-то свое, стрелковое, так и не реализовавшееся до конца…

Яша ковырнул вилкой и сказал:

— Перестань, Валерчик… Думал то, что и ты бы думал…

— Во, молодец! Хорошо сказал, — оценил Мазин. И, вздохнув, вдруг добавил: — А все-таки везучий ты, Яшка!.. Счастливый.

— Ага, как же… — заискрил черными глазами Яков. — В Одессе, на Соборке, сейчас про меня такое травят… Яша, толкуют, так стреляет, так стреляет, что вам это уже и не снилось. Над Кишиневом, к примеру, воробей летит, так наш Яша берет ружье — оно у него над роялем висит, — прямо из Одессы — хлесь! — только перья в сторону… Весь кордебалет нашего оперного у Яши в ногах. Понял? Гарем это мой вроде. А я уж в театре-то… с этой стрельбой… не помню, когда… И еще заправляют на Соборке, что имею три машины и на вертолет в такую закрытую, закрытую, не для всех, очередь записался… Вот оно — счастье-то…

Мазин хохотал. А потом, остановившись, упрямо повторил:

— И все равно. Не прибедняйся, Яха. Счастливый ты. Счастливый! И я за твое счастье приму сейчас…

Я внимательно посмотрел на Мазина… и вспомнил. Только вчера я случайно наткнулся в Книжной лавке писателей на одну любопытную книжку. Ее написал знаменитый итальянский оперный певец Джакомо Лаури-Вольпи. Сорок лет этот тенор блистал в созвездии лучших представителей итальянской вокальной школы. Книжка его называется «Вокальные параллели». Когда я раскрыл ее, веером пустив из-под большого пальца страницы, то остановился вдруг вот на чем… Цитата будет довольно большая, но, по-моему, на нее не жалко времени и места. Тенор пишет о спорте… Да еще как! Вот, смотрите:

«Часто, слушая вокал, свободный от жеманства, искусственности и напряжений, мы говорим, что такой-то или такая-то поет природой, естеством… Но ведь, считая так, мы отказываем певцу в уме, критическом сознании, свободе поиска и выбора… С тем же успехом мы можем утверждать, что какой-нибудь умопомрачительный прыжок через препятствие, совершенный чистокровным скакуном в состязаниях на Кубок наций, есть заслуга одной лишь всесильной и неотесанной природы, или же доказывать, что маститый чемпион велогонок взбирается на кручи альпийских перевалов быстрее всех лишь благодаря природе своих мускулов и особому устройству сухожилий. Не требуется, мол, занятий, не требуется упражнений, репетиций, диеты, не нужно метода, стиля, работоспособности, дара самокритики, умения распределять силы. Все это излишне как для вокалиста, так и для скакуна или велосипедиста. Обо всем позаботится природа, удача, счастливый случай. Все можно свести к статистической вероятности, к физическим усилиям. Роль интеллекта, упорных занятий, воображения, мужества, умения собраться оказывается, по такой логике, равной нулю. Каких только глупостей не повторяют насчет роли природы и везения, забывая, что еще Данте предостерег нас:

…На перине лежа,Ни славы не добыть, ни одеяла.

Пусть же подумают о каждодневном изнурительном труде, о кропотливых занятиях, о преданности своему искусству…»

…Теперь, уже мысленно, я стою возле стрелкового балаганчика-тира в зыбком светании мокрого минского дня.

Встает город, и спешат куда-то люди. Каждый за своим колобком…

Я мысленно зажигаю в тирке свет. Населяю его теми, кто обычно заходит в него: мальчишками, веселыми дядьками, от которых далеко попахивает свежей выпивкой… Однажды, не помню уже где, я видел, как к такому же тирку, с облупившегося, бесколесного корпуса которого тоже зазывал, требовал, напоминал и предупреждал лозунг:

подъехал машинный свадебный кортеж. Жених и невеста в шуме и гаме прошли в тирок, и стрелковый бармен растерянно и удивленно вручил им потертые «воздушки»…

Жених зарядил их свинцовыми стаканчиками и уверенно прицелился в самую маленькую жестяную уточку.

Невеста, отбросив фату, стала метиться в жестяную лисичку…

Тук! — выстрелил жених. И не попал.

Пк! — выстрелила невеста. И не попала тоже…

Они крепко поцеловались, сели в свою «Волгу», передок которой украшало розово-целлулоидное дитя, и — укатили… В свою судьбу.

Теперь-то я знаю, что за смысловой план таится за тремя этими словами. Лозунг просто не дописан. На самом деле он должен звучать так:

Первые три слова — это ваш левый берег. Чтобы достичь правого, нужно рискнуть отойти от причала, договориться с собой заранее, на берегу, что путь будет труден, одинок, печален, бесприютен, обрывист; знать, что олимпийские боги имеют обыкновение мстить смертным, что попутный ветер удачи, возникая таинственно и так же неизъяснимо исчезая, способен надолго забыть про ваши паруса, — все равно: плыть, плыть, плыть…